построенного из серого песчаника. - Олухи, сидящие в задних рядах, до
следующей недели спектакля не увидят - слишком далеко они от центра.
мы тоже кажемся им насекомыми с такого расстояния. - Он взглянул на толпу.
- Большинство из них зеваки, ничего не стоящие людишки, как и те мешки с
жиром у нас дома, - он имел в виду "в Риме", и Марк моргнул, когда
сообразил это, - которые пришли поглазеть, как гладиаторы убивают друг
друга.
римской толпы, разгоряченной кровавым зрелищем. Он поймал взгляд
Горгидаса, который беседовал с кем-то из иностранных послов, сидевших
несколькими рядами ниже. Как хороший историк, грек хотел видеть
происходящее с близкого расстояния и предпочел компанию послов. Врач
внимательно слушал Арига, сына Аргуна, и быстро записывал что-то на
восковой табличке. Еще три таблички висело у него на поясе. Тасо Ванес,
посол из Катриша, приветственно махнул рукой трибуну, и тот улыбнулся ему
в ответ. Марку всегда нравился этот невысокий человек, остроумный и
наблюдательный, несмотря на весьма заурядный облик.
Сопровождаемый неизменными телохранителями и носителями зонтов, Гаврас
въехал на середину арены Амфитеатра. Аплодисменты, звучавшие, пока Туризин
поднимался к своему месту, были достаточно громкими, но все же не такими
оглушительными, как год назад, когда Скаурус слушал здесь речь Маврикиоса,
объявившего войну Казду. В данном случае народ хотел видеть не Императора.
оружие. По отрывистой команде Гая Филиппа римляне вскинули перед собой
свои копья. Гаврас еле заметно кивнул. Как и старший центурион, он был
старым солдатом, и они прекрасно понимали друг друга.
заметно нервничали, кланяясь своему новому повелителю. Гуделес был бледен
как полотно, и лицо его резко выделялось на фоне халата из темно-синего
шелка.
стоящие вокруг многочисленные статуи: бронзовые, мраморные, выточенные из
слоновой кости, среди которых выделялся позолоченный гранитный обелиск,
взятый в Макуране как военный трофей много лет назад.
минуту, чтобы сказать что-то Гавтрузу из Татагуша, и крепкий грубоватый
посол согласно кивнул. Затем Гаврас сказал несколько слов Тасо Ванесу.
Катриш засмеялся и дернул себя за, редкую бородку, такую же смешную и
нелепую, как у Гавтруза. Даже не слыша разговора, Марк понял, о чем идет
речь. Он тоже думал, что маленькая бороденка смешно смотрелась на лице
Ванеса, который, не будь ее, был бы как две капли воды похож на
видессианина. Но его правитель все еще требовал, чтобы подданные
оставались верны некоторым традициям и обычаям их предков-каморов, которые
создали государство из отвоеванных провинций Видессоса несколько веков
тому назад, так что маленький щуплый посол был обречен пожизненно носить
на лице эту чахлую растительность как знак принадлежности к своему народу.
кресла не было спинки, так что все присутствующие могли видеть Императора.
Носители зонтов встали возле него. Он поднял правую руку в повелительном
жесте, толпа затихла и поднялась со своих мест, люди вытягивали шеи, чтобы
получше разглядеть происходящее. Они все хорошо знали, куда нужно
смотреть.
лошади в дни скачек. Сегодня процессия была намного короче: могучий
герольд Туризина, два видессианских охранника в позолоченных кирасах, и
слуга, ведущий в поводу осла. На осле задом наперед сидел в грязном седле
Ортайяс Сфранцез, уныло созерцавший ослиный хвост. Знакомые с ритуалом
видессиане разразились хохотом. Кто-то бросил в него перезрелую тыкву,
которая, упав у самых ног осла, разлетелась и брызнула во все стороны
сочной мякотью. В Ортайяса полетели тухлые яйца, но поток их вскоре
прекратился. Видессос только что пережил осаду, и у горожан было не так
много продуктов, чтобы они могли ими разбрасываться.
полноправного Автократора видессиан, Его Императорского Величества
Туризина Гавраса!
толпа.
неделю назад так же точно приветствовали Ортайяса. Сопровождаемый
издевательскими выкриками и насмешками толпы, Сфранцез медленно двигался
по амфитеатру, в то время как герольд громовым голосом объявлял о его
вине. Марк слышал, как еще несколько гнилых плодов разбились у ног
Ортайяса; ветер донес до него вонь тухлых яиц. Не приходилось сомневаться,
что некоторые из этих снарядов достали своей цели. К тому времени, как
Сфранцез появился в поле зрения трибуна, плащ его был заляпан яйцами и
соком плодов. Осел, на котором он сидел, упирался всеми четырьмя копытами,
и его приходилось тащить силой. Он шел неохотно, время от времени
наклоняясь за яблоками, лежащими на песке. Погонщик дернул за длинную
веревку, споткнулся и снова потянул за собой упрямое животное.
в которые вошла. Двое стражей сняли Ортайяса с седла и бросили на землю
перед Туризином Гаврасом. Несчастный тут же простерся ниц перед
Императором.
столь хороша, что слова его были услышаны на самой дальней скамье. -
Отказываешься ли ты раз и навсегда от всех прав на престол нашей Империи,
охраняемой Фосом?
его нетерпеливым жестом.
сочинил двухчасовую речь об отречении от престола. Она наверняка лежит у
него в кармане, составленная по всем правилам.
его Сфранцезу на голову. Толпа заулюлюкала.
шаг от несчастного Сфранцеза и дал ему хорошего пинка. Ортайяс взвизгнул и
упал на колени.
Нужно было собрать большую вязанку хвороста, бросить на нее этого дурня и
всех его приспешников и сжечь их. Такое зрелище народ запомнил бы надолго,
вот уж точно.
раздраженный его варварской жестокостью.
жертву воров и убийц... или невинных людей, когда преступников не
оказывалось под рукой.
ноги, один из жрецов Фоса встал со своего места и приблизился к нему,
держа в руках ножницы и длинную сверкающую бритву. Толпа, замерла: жрецы
всегда были окружены в Видессосе почетом и уважением. Но Марк знал, что
никаких жертвоприношений не будет. Еще один жрец поднялся, держа в руках
простой голубой плащ и священную книгу - великолепный фолиант в покрытом
эмалью бронзовом переплете.
сверкнули в лучах осеннего солнца. Локон светло-каштановых волос упал на
землю у ног Императора, затем еще один и еще, пока на голове Сфранцеза не
осталось несколько жалких клочков. После этого настал черед бритвы, и
вскоре голова юноши блистала подобно золотим шарам, венчающим храмы Фоса.
Второй жрец подошел к Ортайясу, протянул книгу и сказал:
ты захочешь последовать ему. Если же в глубине души ты чувствуешь, что не
сможешь вести монашескую жизнь, то скажи об этом сейчас.
он откажется, и ответил не колеблясь:
вздохом. Посвящение в монахи было серьезным делом, даже если и вызвали его
такие явно политические причины. В Империи политика часто переплеталась с
религией. Скаурус вспомнил Земаркоса из Амориона и непроизвольно стиснул
зубы. Жрец повторил предложение еще два раза, получив тот же самый
положительный ответ. Передав второму жрецу книгу, он одел новичка-монаха в
голубую одежду служителя Фоса и произнес:
его святость защитит твою душу от зла.
других голосов, повторяющих эхом слова посвящения. Несмотря на свое
равнодушие к религии, Марк был невольно тронут этой молитвой и восхищен
силой веры видессиан. Иногда ему почти хотелось разделить ее, но, как и
Горгидас, он был слишком привязан к материальному миру, чтобы слиться с
миром духовным.