штаны падают на пол. Из-под жалюзи веет прохладный ночной ветерок. Она
ложится на спину посреди постели и поясняет:
чем-то попросил.
А я хочу выйти на воздух.
подушку.
уходить теперь незачем. Он наконец перестал ее любить, и потому вполне
можно было бы лечь рядом с нею и уснуть. Но она сама напросилась - лежит
как бревно и скулит, а внизу, в поселке, на полном газу ревет мотор, там
воздух, деревья, пустые улицы под фонарями, и, вспомнив все это, он
выходит из дома.
она привыкла спать одна и теперь чувствует физическое облегчение от того,
что его нет в постели и никто не пинает ее горячими ногами и не скручивает
простыни в канаты. Часа в четыре утра Бекки будит ее криком, и она встает.
Ночная рубашка легонько шлепает ее по ногам. Кожа стала неестественно
чувствительной. Она меняет пеленки и ложится на кровать покормить девочку.
Когда Бекки сосет, кажется, будто в теле образуется пустота. Гарри не
вернулся.
дочке внимание, она все время прислушивается, не скребется ли в дверях
ключ Гарри.
и думать не стала про маминых соседей, если б все время, пока она жила у
родителей, мать не напоминала ей об их злорадстве, и, как всегда при
матери, у нее появлялось чувство, будто она глупая, некрасивая и обманула
все надежды, а она так надеялась, что с замужеством все это кончится. Она
станет замужней женщиной, и у нее будет свой собственный дом. И еще ей
хотелось назвать девочку в честь матери, чтобы та от нее отвязалась, но
вместо этого бедняжка слепо тычется ртом ей в грудь, напоминая про мать, и
Дженис кажется, будто она лежит на верхушке столба и весь город видит, что
она одна. Ей становится холодно. Ребенок никак не может удержать сосок,
никому она не нужна.
ей спинку, стараясь выпустить воздух, а бедняжка такая вялая и слабая, то
и дело сползает вниз и норовит зарыться своими бескостными ножками ей в
грудь, чтоб удержаться, а ночная рубашка от ветра развевается и прилипает
к ногам и к ее драгоценной, как он выразился, заднице. Скажут, будто
вываляют ее в грязи, - у них даже нет приличных слов, чтобы назвать части
твоего тела.
с ней что хочет, ей наплевать, замужество есть замужество. Но сегодня
ночью это было уж до того несправедливо, у нее все болит, а он все это
время спал со своей проституткой, а теперь говорит "повернись на другой
бок" так нетерпеливо, будто просто хочет скорей от нее отвязаться, и кто
она такая, чтоб ему не позволить, ведь позволила же она ему сбежать, разве
у нее есть право на гордость? На уважение к себе. Вот почему ей непременно
надо было доказать, что оно у нее есть, - он не думал, что она посмеет,
раз позволила ему сбежать, вот смешно, он поступил дурно, а она не должна
иметь никакой гордости, а быть для него только помойным ведром. Когда он
приставал к ней, видно было, что он здорово напрактиковался, и это
напомнило ей все те недели, когда он болтался неизвестно где и делал что
хотел, а она была совсем беспомощная, мама и Пегги ее жалели, а все
остальные смеялись, и она больше не могла это выдержать.
право идти в церковь? О чем он говорил с Богом за спинами всех этих баб,
которые друг с другом перемигиваются? Что ее и вправду бесит, так это
пусть бы думали про любовь, когда занимаются любовью, вместо того чтобы
думать про что угодно. По их пальцам чувствуешь, думают они про тебя или
нет, и сегодня Гарри сначала про нее думал, но потом он стал такой
противный, и она разозлилась, потому что он думал только о себе и ничуть
не думал, как она устала и как у нее все болит. Это было так грубо.
понимает, как ей плохо, и что, когда он убежал, она стала совсем другой, и
как он должен к ней подлизываться, если хочет, чтоб она опять его любила.
С самого раннего детства ее приводило в ужас, что никто не знает про твои
чувства, и непонятно - никто не может про них знать или никому просто нет
дела. Ей не нравится ее кожа и никогда не нравилась она слишком темная как
у итальянки хотя у нее никогда не было прыщей как у других девочек и в те
дни когда они оба работали у Кролла она продавала соленые орешки и когда
Гарри лежал с ней на кровати Мэри Хеннекер ему так нравились серебристые
обои и он закрывал глаза и кожа у нее словно растворялась и она думала что
вот теперь все кончилось и она уже не одна а с кем-то. Но потом они
поженились (раньше она ужасно боялась забеременеть но Гарри уже целый год
говорил про женитьбу и засмеялся когда она ему сообщила и сказал "здорово"
она ужасно испугалась а он сказал "здорово" и поднял ее на руки как
ребенка он мог быть таким чудесным когда она совсем не ожидала в нем было
столько хорошего она никому не могла объяснить она так испугалась когда
забеременела а он заставил ее этим гордиться) они поженились а она все еще
оставалась маленькой неуклюжей темнокожей Дженис Спрингер а ее муж был
самоуверенный болван который ни на что на свете не годится так сказал папа
и чувство одиночества немножко растворялось если чуть-чуть выпить. Не то
что это растворяло комок просто края у него закруглялись и переливались
словно радуга.
руки и ноги, и наконец малютка Ребекка засыпает, обняв ногами грудь,
полную молока. Может, дать ей еще, но лучше не надо, раз она спит, пускай
спит. Она отнимает бедную невесомую малютку от своего потного плеча и
кладет в прохладную тень на кроватке. Уже светает, на восточном склоне
горы утро рано приходит в город. Дженис ложится в постель, но свет,
который становится все ярче на белых простынях, не дает ей уснуть. Сначала
это даже приятно - наступающее утро такое чистое, что у нее появляется то
же чувство, как и на второй месяц отсутствия Гарри. Под окном цвела мамина
японская вишня, пробивалась травка, и от земли пахло влагой, теплом и
золой. Она все обдумала и смирилась с мыслью, что ее замужеству пришел
конец. Она родит своего ребеночка и разведется, и больше никогда не выйдет
замуж. Она будет вроде монахини, как в том чудном фильме с Одри Хепберн,
который она недавно смотрела. А если он вернется, то будет тоже очень
просто - она ему все простит и бросит пить, раз его это так бесит, хотя
она и не знает почему, и они станут жить вместе очень славно и чисто и
просто, потому что он выбросит все из головы и будет очень ее любить за
то, что она его простила, а она теперь будет знать, как быть хорошей
женой. Она каждую неделю ходила в церковь и разговаривала с Пегги и
молилась, и теперь поняла, что выйти замуж - это не значит обрести
убежище, а значит все делить с мужем, и думала, как они с Гарри начнут все
делить друг с другом. А потом произошло чудо, и эти последние две недели
все именно так и было.
хотел, чтобы ей все это нравилось, и от несправедливости она начинает
плакать навзрыд, хотя и тихонько, словно испугавшись чего-то, что лежит
рядом с ней на пустой кровати.
бродит по комнате; одна грудь вспухла, в соске колет; она идет босиком на
кухню и нюхает пустой бокал от виски, который Гарри заставил ее выпить.
Запах густой, резкий, терпкий и глубокий, и она думает, может, один глоток
излечит ее от бессонницы. Заставит спать, а потом она проснется от
скрежета ключа в замке и увидит, как его большое тело застенчиво ломится в
дом, и скажет ему: _Ложись в постель, Гарри, все в порядке, делай со мной,
что хочешь, я хочу делить с тобой все, правда хочу_.
долго пить, и не кладет ледяных кубиков, чтобы не шуметь и не разбудить
детей. Она несет стакан к окну и стоит, глядя через три толевых крыши на
спящий внизу город. Кое-где уже зажигаются бледные окна кухонь и спален.
Машина с тусклыми дисками фар, которые не отбрасывают лучей в редеющую
мглу, медленно едет по Уилбер-стрит к центру поселка. Шоссе, наполовину
скрытое силуэтами домов, словно река в поросших деревьями берегах, в этот
ранний час уже шуршит от множества шин. Она чувствует, что рабочий день
приближается, чувствует, что дома с двускатными крышами внизу скоро
проснутся, словно замки, откроют ворота и выпустят наружу своих мужчин, и
сожалеет, что ее муж не может приспособиться к ритму, в котором вот-вот
начнется новый такт. Почему именно он? Что в нем такого особенного? В ней
поднимается волна обиды на Гарри, и, чтобы ее подавить, она осушает стакан
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Браун Дэн
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк