пододвинулась к человеку.
на Ирину и ответил, кашляя и плюя на пол:
Другие сторожа ушли. Трудно искать. Очень трудно. Бо трупы перенесли в
нижние кладовки. Трудно, дуже трудно...
сторожу. Николка отвернулся, боясь, что честный человек сторож будет
протестовать против этого. Но сторож не протестовал...
разрешение нужно. Если профессор дозволит, можно забрать труп.
я его сейчас же узнаю, убитого...
ступенькам в коридор, где запах стал еще страшнее. Потом по коридору,
потом влево, и запах ослабел, и посветлело, потому что коридор был под
стеклянной крышей. Здесь и справа и слева двери были белы. У одной из них
сторож остановился, постучал, потом снял шапку и вошел. В коридоре было
тихо, и через крышу сеялся свет. В углу вдали начинало смеркаться. Сторож
вышел и сказал:
разглядел первым долгом черные пятна лоснящихся штор в огромной комнате и
пучок страшного острого света, падавшего на стол, а в пучке черную бороду
и изможденное лицо в морщинах и горбатый нос. Потом, подавленный,
оглянулся по стенам. В полутьме поблескивали бесконечные шкафы, и в них
мерещились какие-то уроды, темные и желтые, как страшные китайские фигуры.
Еще вдали увидал высокого человека в жреческом кожаном фартуке и черных
перчатках. Тот склонился над длинным столом, на котором стояли, как пушки,
светлея зеркалами и золотом в свете спущенной лампочки, под зеленым
тюльпаном, микроскопы.
профессор, а тот жрец меньше - какой-то помощник.
странно изогнутой - блестящей, и на другие вещи - на желтые пальцы от
табаку, на ужасный отвратительный предмет, лежащий перед профессором, -
человеческую шею и подбородок, состоящие из жил и ниток, утыканных,
увешанных десятками блестящих крючков и ножниц...
соответствующий изможденному лицу и этой бороде. Он поднял голову и
прищурился на Ирину Най, на ее меховую шубку и ботики.
перед профессором.
случай... Да, может, он еще и не у нас. В чернорабочую ведь возили трупы?
сторону...
можно подождать.
посадить барышню на чистый табурет. Сторож, пыхтя горящей махоркой, вынес
табурет откуда-то, где стояли зеленая лампа и скелеты.
дверь, щелкнул выключателем, Шар загорелся вверху под стеклянным потолком.
Из комнаты шел тяжкий запах. Цинковые столы белели рядами. Они были пусты,
и где-то со стуком падала вода в раковину. Под ногами гулко звенел
каменный пол. Николка, страдая от запаха, оставшегося здесь, должно быть,
навеки, шел, стараясь не думать. Они со сторожем вышли через
противоположные двери в совсем темный коридор, где сторож зажег маленькую
лампу, затем прошли немного дальше. Сторож отодвинул тяжелый засов, открыл
чугунную дверь и опять щелкнул. Холодом обдало Николку. Громадные цилиндры
стояли в углах черного помещения и доверху, так, что выпирало из них, были
полны кусками и обрезками человеческого мяса, лоскутами кожи, пальцами,
кусками раздробленных костей. Николка отвернулся, глотая слюну, а сторож
сказал ему:
нашатыря из склянки.
Федора и слышал сладостный дух горящей махорки. Федор возился долго с
замком у сетки лифта, открыл его, и они с Николкой стали на платформу.
Федор дернул ручку, и платформа пошла вниз, скрипя. Снизу тянуло ледяным
холодом. Платформа стала. Вошли в огромную кладовую. Николка мутно видел
то, чего он никогда не видел. Как дрова в штабелях, одни на других, лежали
голые, источающие несносный, душащий человека, несмотря на нашатырь, смрад
человеческого тела. Ноги, закоченевшие или расслабленные, торчали
ступнями. Женские головы лежали со взбившимися и разметанными волосами, а
груди их были мятыми, жеваными, в синяках.
наклоняясь. Он ухватил за ногу труп женщины, и она, скользкая, со стуком
сползла, как по маслу, на пол. Николке она показалась страшно красивой,
как ведьма, и липкой. Глаза ее были раскрыты и глядели прямо на Федора
Николка с трудом отвел глаза от шрама, опоясывающего ее, как красной
лентой, и глядел в стороны. Его мутило, и голова кружилась при мысли, что
нужно будет разворачивать всю эту многослитную груду слипшихся тел.
вон он. Нашел. Он сверху. Вон, вон.
ухватил Най-Турса за голову и сильно дернул. На животе у Ная ничком лежала
плоская, широкобедрая женщина, и в волосах у нее тускло, как обломок
стекла, светился в затылке дешевенький, забытый гребень. Федор ловко,
попутно выдернул его, бросил в карман фартука и перехватил Ная под мышки.
Голова того, вылезая со штабеля, размоталась, свисла, и острый, небритый
подбородок задрался кверху, одна рука соскользнула.
уже расслабленное тело, повернул его так, что ноги Ная загребли по полу, к
Николке лицом, и сказал:
отозвались бессмысленно. Левая щека у него была тронута чуть заметной
зеленью, а по груди, животу расплылись и застыли темные широкие пятна,
вероятно, крови.
ногам Николки. Мертвый раскинул руки и опять задрал подбородок. Федор
взошел сам, тронул ручку, и платформа ушла вверх.
совесть его была совершенно спокойна, но печальна и строга. При
анатомическом театре в часовне, голой и мрачной, посветлело. Гроб
какого-то неизвестного в углу закрыли крышкой, и тяжелый, неприятный и
страшный чужой покойник сосед не смущал покоя Ная. Сам Най значительно
стал радостнее и повеселел в гробу.
френче без погон, Най с венцом на лбу под тремя огнями, и, главное, Най с
аршином пестрой георгиевской ленты, собственноручно Николкой уложенной под
рубаху на холодную его вязкую грудь. Старуха мать от трех огней повернула
к Николке трясущуюся голову и сказала ему:
над двором анатомического театра, была ночь, снег, и звезды крестами, и
белый Млечный путь.
18
мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня
рождества. В особенности этот отблеск чувствовался в блеске паркетного
пола в гостиной, натертого совместными усилиями Анюты, Николки и
Лариосика, бесшумно шаркавших накануне. Так же веяло рождеством от
переплетиков лампадок, начищенных Анютиными руками. И, наконец, пахло
хвоей и зелень осветила угол у разноцветного Валентина, как бы навеки
забытого над открытыми клавишами...
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Березин Федор
Лукин Евгений
Орлов Алекс