решение. Мы продолжали наблюдать. Причалив к берегу, они оставили в шлюпке
трех человек, а остальные семеро вышли и отправились в глубь острова,
очевидно, на розыски пропавших.
семерых, вышедших на берег, это не принесло бы нам никакой пользы, раз мы
упустили бы шлюпку с тремя остальными: вернувшись на корабль, они все равно
рассказали бы там о случившемся, а тогда корабль, наверное, снялся бы с
якоря и опять таки был бы потерян для нас.
выжидать, чем все это кончится. Выпустив семерых человек, шлюпка с тремя
остальными отошла на порядочное расстояние от берега и стала на якорь,
отрезав нам таким образом всякую возможность добраться до нее.
под которой было мое жилье. Нам было отлично их видно, но они не могли
видеть нас. Мы все надеялись, не подойдут ли они поближе, чтоб мы могли дать
по ним залп, или не уйдут ли, напротив, подальше и позволят нам таким
образом выйти из своего убежища.
северо-восточную часть острова, опускавшуюся к морю отлогими лесистыми
долинами, они остановились и снова принялись кричать и аукать, пока не
охрипли. Наконец, боясь, должно быть, удаляться от берега и друг от друга,
они уселись под деревом и стали совещаться. Оставалось только, чтоб они
заснули, как те, что приехали в первой партии; тогда наше дело было бы
выиграно. Но страх не располагает ко сну, а эти люди видимо трусили, хотя не
знали, какая им грозит опасность и откуда она может притти.
случае, если бы они решили еще раз попытаться подать сигнал выстрелами своим
пропавшим товарищам, мы могли бы броситься на них как раз в тот момент,
когда они выстрелят и, следовательно, их ружья будут разряжены. Тогда,
говорил он, им ничего больше не останется, как сдаться, и дело обойдется без
кровопролития.
том условии, чтобы мы были на достаточно близком расстоянии от неприятеля в
тот момент, когда он сделает залп, и успели бы добежать до него, прежде чем
ружья будут снова заряжены. Но неприятель и не думал стрелять. Прошло много
времени. Мы все сидели в засаде, не зная, на что решиться. Наконец, я
сказал, что, по моему мнению, нам нечего и думать, что либо предпринимать до
наступления ночи. Если же к тому времени эти семеро не вернутся на лодку,
тогда мы в темноте незаметно проберемся к морю, и может быть нам удастся
заманить на берег тех, что остались в лодке.
думали, что совещанию их не будет конца, но можете себе представить, как мы
были разочарованы, когда увидели, что они поднялись и решительным шагом
направились прямо к морю. Должно быть, страх неизвестной опасности оказался
сильнее товарищеских чувств, и они решили бросить всякие поиски и воротиться
на корабль.
дело. Выслушав мои опасения, капитан пришел в совершенное отчаяние. Но тут у
меня внезапно сложился план, как заставить неприятеля воротиться. План этот
как нельзя лучше отвечал моим намерениям.
бухточки, к месту, где высаживались дикари в день освобождения Пятницы;
затем, поднявшись на горку в полумиле расстояния, кричать изо всей мочи,
пока их не услышат моряки; когда же те откликнутся, перебежать на другое
место и снова аукать и, таким образом, постоянно меняя место, заманивать
врагов все дальше и дальше в глубь острова, пока они не заплутаются в лесу,
а тогда указанными мной окольными путями вернуться ко мне.
Пятницы и помощника капитана. Они сейчас же откликнулись и пустились бежать
вдоль берега на голос; но, добежав до бухточки, принуждены были
остановиться, так как было время прилива и вода в бухточке стояла очень
высоко. Посоветовавшись между собой, они, наконец, крикнули оставшимся в
шлюпке, чтобы те подъехали и перевезли их на другой берег. На это то я и
рассчитывал.
одного человека. Таким образом, в шлюпке осталось только двое. Я видел, как
они отвели ее в самый конец бухточки и привязали там к пеньку.
помощнику капитана делать свое дело, я скомандовал остальному отряду
следовать за мной. Мы переправились через бухточку вне поля зрения
неприятеля и неожиданно выросли перед ним. Один матрос сидел в шлюпке,
другой лежал на берегу и дремал. Увидев нас в трех шагах от себя, он сделал
было движение, чтобы вскочить, но капитан, бывший впереди, бросился на него
и хватил его прикладом. Затем, не давая опомниться другому матросу, он
крикнул ему: "Сдавайся, или умрешь!"
который видит, что он один против пятерых, и когда вдобавок единственный его
союзник только что пал у него на глазах. К тому же этот матрос был как раз
одним из троих, про которых капитан говорил, что они примкнули к заговору не
по своей охоте, а под давлением большинства. Поэтому он не только
беспрекословно положил оружие по первому требованию, но вслед затем сам
заявил о своем желании, повидимому, вполне искреннем, перейти на нашу
сторону.
что лучше нельзя было и желать. Аукая и откликаясь на ответные крики
матросов, они водили их по всему острову, от горки к горке, из лесу в лес,
пока не завели в такую непроглядную глушь, откуда не было никакой
возможности выбраться на берег до наступления ночи. О том, как они измучили
неприятеля, можно было судить по тому, что и сами они вернулись домой, еле
волоча ноги.
возвращаться, и, ошеломив их неожиданным нападением расправиться с ними
наверняка.
о тех не было ни слуху, ни духу. Наконец, слышим: идут. Передний кричит
задним, чтоб поторопились, а задние отвечают, что скорее не могут итти, что
совсем сбили себе ноги и падают от усталости. Нам было очень приятно слышать
это.
начался отлив и шлюпка, которая, как я уже говорил, была привязана к пню,
очутилась на берегу. Невозможно описать, что с ними сделалось, когда они
увидели, что шлюпка стоит на мели, а люди исчезли. Мы слышали, как они
проклинали свою судьбу, крича, что попали на заколдованный остров, на
котором живут или черти, или разбойники, и что они будут или убиты, или
унесены нечистой силой. Несколько раз они принимались кликать своих
товарищей, называя их по именам, но, разумеется, не получали ответа. При
слабом свете догоравшего дня нам было видно, как они то бегали, ломая руки,
то, утомившись этой беготней, бросались в лодку в безысходном отчаянии, то
опять выскакивали на берег и опять шагали взад и вперед, и так без конца.
стемнеет. Но я предпочитал не проливать крови, если только будет хоть какая
нибудь возможность этого избежать, а главное, зная, как хорошо вооружены
наши противники, я не хотел рисковать жизнью наших людей. Я решил подо
ждать, не разделятся ли неприятельские силы, и, чтобы действовать наверняка,
придвинул засаду ближе к лодке. Пятнице с капитаном я приказал ползти на
четверинках, чтобы мятежники не заметили их, и стрелять только в упор
отделившиеся от остальных два матроса и боцман, который, как уже сказано,
был главным зачинщиком бунта, но теперь совсем пал духом. Почувствовав
главного виновника своих бедствий в своей власти, капитан едва мог утерпеть
и подождать, когда он подойдет еще ближе, чтобы удостовериться,
действительно ли это он, так как до сих пор был слышен только его голос. Как
только он приблизился, капитан и Пятница вскочили и выстрелили.
свалялся, как сноп, но умер только часа через два. Третий матрос убежал.
численность которой, считая с авангардом, достигала теперь восьми человек.
Вот ее полный состав: я - генералиссимус; Пятница - генерал-лейтенант, затем
капитан с двумя друзьями и трое военнопленных, которых мы удостоили своим
доверием, приняв в число рядовых и вооружив ружьями
разобрать, сколько нас. Я приказал матросу, который был оставлен в лодке и
незадолго перед тем добровольно присоединился к нам, окликнуть по именам
своих бывших товарищей. Прежде чем стрелять, я хотел попытаться вступить с
ними в переговоры и, если удастся, покончить дело миром. Мой расчет вполне
удался, что, впрочем и понятно. В их положении им оставалось только
капитулировать. Итак, мой парламентер заорал во все горло: "Том Смит! Том
Смит!" Том Смит сейчас же откликнулся. "Кто это? Ты Робинзон?" Он, очевидно,
узнал его по голосу. Робинзон отвечал: "Да, да, это я. Ради бога, Том Смит,
бросай оружие и сдавайся, а не то через минуту со всеми вами будет
noкончено"!
откликнулся Робинзон. "Здесь наш капитан и с ним пятьдесят человек. Вот уже
два часа как они гоняются за вами. Боцман убит, Виль Фрай ранен, а я попал в
плен. Если вы не сдадитесь сию же минуту, вы все погибли".
капитана", отвечал Робинзон. Тут вступил в переговоры уже сам капитан. "Эй,
Смит, и все вы там!" закричал он. "Вы узнаете мой голос? Если вы немедленно
положите оружие и сдадитесь, я обещаю пощаду, - всем, кроме Виля Аткинса".