Чтение 52–й страницы книги ~Любимец женщин~

тут они не ссорятся. Эсмеральда меняет лицо оттого, что ее тело постыдно
касается тела Фредерика через тонкую материю, и она говорит:
- Я хочу видеть вас мертвым! Слышите вы? Мертвым!
А он насмешливо отвечает:
- Но почему бы нам не полежать спокойненько на песке, пока не приходит
Йоко?
Тогда она орет:
- Вы прекрасно знаете почему!
А он с видом беззаслуженной обиды отвечает:
- Но я же тут ни при чем! Это неуправляемо!
Она со злостью отворачивает свое лицо подальше от него, и, когда я
возвращаюсь из джунглей, наверное, с час после, они лежат на песке, и она
красная и возмущенная тем, что он нарочно трется об нее, и она умоляет
меня о разделении их тел.
И вот в один день текучего солнца я больше не могу. Я заворачиваю
ружье, патроны, ножи и топор - все оружие - в парашютную материю и иду в
джунгли копать яму. После я прихожу к ним и говорю:
- Все, хватит. Пускай вы убиваете меня намертво, мне на это плевать и
растереть.
И я освобождаю каждому руки и ноги. Они двое молчаливы, с круглыми
глазами, а я наконец могу лечь на песок и отдыхать. Тогда Фредерик говорит
мне:
- Хорошо. Теперь ты видишь: когда я что-то обещаю, это не пустые слова
на ветер.
И он, очень довольный, уходит плавать в океан, и Эсмеральда подходит ко
мне, и дает свою руку, и тоже уходит. После мы вместе плаваем и много
ржем. Я, Йоко, плаваю самая быстрая, и Эсмеральда немного позади, а
Фредерик всегда последний. Но он говорит:
- Я не такой привычный, как вы, но однажды я перестаю лениться.
Вечером, оставив Эсмеральду в доме, я ухожу с ним, и он несет меня
сидящую на его плечах, и мы идем на другой пляж. Солнце сидит на океане
совсем красное, и он раздевает меня из рубашки, целуя все мое тело, и мы
дрючимся на песке, и проклятые браслеты уже не царапают мою кожу.
В день после я вижу, что мое решение спрятать все оружие неправильно,
потому что оно полезно и к тому же есть много других способов меня убить.
Так что я веду Фредерика на место, где копаю. Тогда мы делим оружие на
троих. Каждому по ножу - у меня нож американского летчика, - Фредерику еще
и топор, а ружье - тому, кто идет на охоту. Тем более что в поясе теперь
мало патронов и мы бережем их для диких свиней, ни для кого больше.
Что сказать об этих длинных днях? Я очень влюблена с Фредериком, но
Эсмеральда тоже немного, и я понимаю, что в этом причина ее мелких ссор с
ним или со мной. Некоторые вещи, которые я не должна видеть, я предпочитаю
видеть в лицо. Так что я говорю Эсмеральде:
- Если ты хочешь мужчину, я знаю, что за моей спиной ты можешь его
брать. Если мы делим его надвое топором, мы ничего не выигрываем. Если я
тебя убиваю или ты меня убиваешь, мы выигрываем не больше, потому что он
грустит оттого, что другая умирает от любви к нему, и все время держит это
в голове. Ты не считаешь, что мы должны договориться по-хорошему?
И Эсмеральда отвечает:
- Я довольна, что ты так говоришь, потому что я хочу говорить похоже,
но не решаюсь.
Потом мы думаем обе вместе, как нам справедливо поделить Фредерика. Я
рассказываю, как я делю дни с моими спутниками, когда нас выбрасывает на
этот остров. Она очень удивляется, что я могу удовлетворять каждый день
разного мужчину, и смеется, прикрывая рот, и говорит:
- Я не верю своим ушам! Как это ты можешь?
Я говорю, что мое сердце трогает только один, но другие тоже несчастные
мужчины, и я думаю, что как единственная женщина не должна отказывать им в
удовольствии, как не должна отказывать в еде и питье. После они теряют
разум и убивают того единственного, который дает мне удовольствие, и меня
уже дрючат против моей воли.
Но мы с Эсмеральдой обе соглашаемся, что такой договор о разделе дней
не хорош. Если Фредерик усталый за три дня с одной, он не дотрагивается до
другой, а через три дня он отдохнувший и удовлетворяет все ту же. Мы много
ржем, думая об этих вещах, а после мы грустим, не знаю почему. Тогда
Эсмеральда говорит:
- Наверно, мы не должны так говорить. Наверно, достаточно согласиться,
что Фредерик идет с тобой и со мной и мы две остаемся добрыми подругами по
несчастью.
Вот так мы договариваемся между собой и ударяем по рукам, и после,
когда я вижу, что они идут вместе, я нахожу себе работу и стараюсь забыть,
что они удовлетворяют друг дружку, и Эсмеральда долгое время такая же со
мной. Меняются только мелочи. В доме или на пляже ей плевать, что она
раздевается голой, когда Фредерик тут. И иногда, когда он занимается
рисовой плантацией или делает спирт для ламп, она подходит к нему, и
тихонько ему говорит, и быстро обнимает за шею. А иногда она плачет, глядя
на меня, когда мы все вместе кушаем нашу еду, и я не понимаю причину и не
хочу спрашивать.
К великому счастью, есть и другие занятия помимо этого барахла, даже на
этом острове. Мы вместе идем на пляж австралийцев и плывем все втроем под
великий океан, чтобы войти в самолет. Теперь быстрее всех плавает
Фредерик, и он хороший нырятель, с большим запасом воздуха в груди, и ему
совсем не стыдно беспокоить покойных. Мы вытаскиваем наружу из воды много
вещей с самолета, но не радио. Фредерик сразу видит, что ему крышка. Мы
берем солдатские сумки с одеждой, еще патроны для ружья, и бутылки, и одну
коробку с консервными банками, и другую с сигаретами, и жевательной
резинкой, и галетами, не тронутыми водой, и гамак для спанья, и бидоны с
маслом, и еще парашюты и инструменты для механики. Фредерик считает, что
нужно взять и горючее из баков самолета, и мы изготовляем большую длину из
полых бамбуков, и все время, пока мы их выскребаем и соединяем вместе, - а
это больше трех месяцев, - мы с Эсмеральдой никогда в жизни не видим
такого терпеливого и работящего ради своей идеи мужчину, как Фредерик. Он
говорит:
- Если я хочу достаточно долго, я могу.
Так его учат священники Христа в Марселе, Франция. Тогда я говорю, ржа
вместе с Эсмеральдой:
- А если ты хочешь поднять весь самолет целиком, ты можешь?
А он отвечает:
- Смейтесь, смейтесь. Однажды я это сделаю.

ЙОКО (6)

И он и правда делает это во второй сезон дождей, что мы встречаем
вместе.
Во-первых, он забирает горючее. Чтобы его держать, мы копаем баки в
песке и кладем на дно парашюты. После он забирает мотор самолета
парашютными веревками - мы тянем все втроем, и Фредерику надо пять недель,
чтобы все отделить, хорошенько вычистить горючим и смазать маслом, и
сделать мотор поменьше, который никак не хочет работать. Тогда он начинает
все сначала, как он это делает со спиртом Кимуры, и часто я вижу, как он
работает руками и всей верхней частью тела, выпачканными черным маслом, и
я не знаю его конечную идею, но призываю духов этого острова - на тот
случай, если Христа вдруг не хватит, - согласиться ему помочь.
Наконец однажды мы, две женщины, находимся рядом с домом и слышим вдали
громкий шум мотора, и он прекращается, и доносится снова, и мы бежим на
пляж австралийцев. Когда мы туда добираемся, солнце краснеет за деревьями
во всей своей неописуемой красе, и в грохоте шума мы своими глазами видим
этот самолет целиком - из него отовсюду вытекает вода, и он выходит наружу
из океана носом вперед, а руки его еще далеко. А на берег его вытаскивает
дымящий мотор Фредерика - с помощью колеса, и цепей, и парашютных веревок,
и мы с Эсмеральдой прыгаем от радости и орем победу.
Я люблю мысль об этом дне. Я люблю видеть в своей памяти Фредерика на
коленях в песке, его лицо, перепачканное смазкой и недержимыми слезами, и
как он стучит стиснутым кулаком о землю этого острова и кричит:
- А, черт? Я это делаю! Я это делаю!
И видит нас с Эсмеральдой, как мы падаем на него и обнимаем, и после мы
такие же перепачканные. Тогда мы смотрим на эту здоровенную железяку,
вылезшую на мелкую воду, и я говорю:
- Может, Фредерик теперь хочет поднять это в воздух?
И они двое ржут и делают вид, будто бьют меня в песке, но не взаправду.
После мы возвращаемся в дом и моем один за другим свои тела мылом,
найденным в солдатских сумках. Мы едим вместе, и пьем рисовый спирт, чтобы
поздравить себя, и орем: - К дьяволу войну!
И Фредерик, очень гордый, рассказывает, что он малость разбирается в
механике от своего второго отца, шофера грузовика, и как он долго ссорится
с этим упрямым мотором, и как он заменяет горючее на воздух в баках
самолета. После он раздевает Эсмеральду от ее солдатской рубашки, и она
забывает стыд и что я здесь, и я смотрю все то время, что она принимает
Фредерика в себя - совсем по-другому и со стонами, - и после я принимаю
его тоже. Я люблю мысль об этом дне.
К великому несчастью, когда мы просыпаемся, нас ждет большое удивление.
На другом конце острова в небо поднимается толстый дым, и, когда мы
добираемся до пляжа австралийцев, там все разрушено высоченным огнем. Хотя
он слишком пекучий, чтобы подходить близко, мы не даем ему съесть джунгли:
весь день берем воду из океана и бросаем ее на деревья. Вечером, когда
огонь тухнет, от самолета остается только скорченное железо, и мы теряем
все, горючее и мотор, все. Мы никогда не знаем, как зажигается этот огонь.
Может быть, Фредерик бросает свою сигарету "Кэмел", когда мы уходим. Может