любоваться Киевом, который сверкал на солнце золотыми маковками церквей
своих и блестящими крышами княжеских теремов, потом хан прислал в Мостище
своих биричей, которые издалека на русском языке начали кричать, что
хотели бы встретиться с Воеводой, Мостовик велел пустить их к нему, и тут
ордынцы ощеломили его, быть может впервые в жизни, начав расспрашивать про
мост: оказывается, они вовсе не знали, зачем он, и что это такое, и кем
поставлен.
слишком узкие глаза, чтобы заглянуть в душу человека и узнать, что у него
там за мысли внутри. Человек с узкими глазами напоминает башню с узкими
бойницами. Он мечет на тебя стрелы, а ты его даже не видишь. Поэтому
Воевода повелся с ордынцами холодно и неприступно, когда же от хана снова
приехали люди и попросили пропустить через мост их послов в Киев, Мостовик
прогнал всадников и велел всем мостищанам изготовиться к отражению
вражеской силы.
пришлось, ибо киевляне, разгневанные наглостью Менгу-хана, который
требовал открыть все ворота великого города, перебили его людей. За такую
обиду хан мог бы отомстить хотя бы разгромом Мостища, но и тут он
удержался, напуганный непостижимым событием: когда он пил кумыс, стоя на
пороге своего шатра и снова любуясь издалека богатствами златоглавого
Киева, прилетела откуда-то стрела и попала прямо в чашу, которую держал в
руках Менгу.
котором натягивали сразу пятьдесят мостищан.
снова растворившись где-то в половецких степях на целый год.
исключением разве Батыя, который в безвестности далеких степей собирал
свою силу, изготовлялся к самому страшному своему походу. Никто об этом не
знал, да никто, кажется, и не пытался разузнать, потому что князья снова
углубились в мелкие свои передряги, снова делили да делили землю, снова
зазвучало: <Это мое!> - <А это мое!> Вот так и началось новое лето, и
целые скопища беглецов внезапно выросли перед Мостищем и рвались на мост,
торопясь перебраться на ту сторону, в Киев, потому что где-то позади уже
двигался Батый на окончательное уничтожение Русской земли, да и самого
Киева, и убивал на своем пути все живое, и бежали от дикой орды не только
люди, а даже звери и птицы небесные.
который того только и добился за зиму, что выторговал у Ярослава жену, со
своим любимым боярином Федором снарядили немалый обоз с драгоценностями и
припасами и тайком, ночью, выехали из города, держа направление прямо в
Угры, ибо орда ордой, а Михаилу больше всего не давала покоя женитьба сына
Ростислава на угорской королевской дочери.
быть может, самой страшной опасности, какая когда-либо угрожала этому
великому древнеславянскому городу.
возможным прибыть сюда, а отправился в свой Галич, где у него снова были
хлопоты, в Киеве Даниил оставил тысяцкого Дмитрия Ейковича, мужа хотя и не
княжьего достоинства, но духом более твердого, чем многие князья
тогдашние, и тот сразу же принялся за укрепление обороны великого города,
хотя за короткое время никто не смог наверстать упущенное на протяжении
многих лет.
там, где и должны были найти в такое время: на мосту, - и с надлежащим
почтеньем вручили ему грамотку от тысяцкого. Мостовик грамотку в руки не
взял, кивнул Шморгайлику, чтобы принял тот, тому она тоже мозолила руки,
не знал куда ее пристроить, а тем временем Воевода похлопал глазами,
ничего не сказал гонцам, но и не задерживал их больше.
судя по одежде и оружию - знатный дружинник, быть может даже и воевода,
только менее значительный, чем Мостовик, с которым, как известно уже, не
мог сравняться ни один воевода во всех землях.
своего коня.
коней и поскакали назад.
Стрижак через несколько дней по просьбе Шморгайлика, который не ведал, что
с нею делать, а боялся, что Воевода со временем спохватится и обвинит во
всем его, Шморгайлика.
<Повелеваю всячески укрепить и удерживать мост. Когда же подойдет
вражеская сила - мост сжечь без сожаления и промедления>. Подписал
грамотку Дмитрий-тысяцкий то ли сам, то ли за него сделал это кто-то
грамотный, но получалось так, что и тысяцкий смыслил в письме, ибо кто бы
стал посылать грамотку, сам не умея ее прочесть?
молчанием. Но через день из Киева прискакало уже десятка полтара
всадников, целая дружина малая, и молодой воевода, встретив Мостовика,
выехавшего навстречу, потребовал подтверждения относительно той проклятой
грамотки, и не одного лишь подтверждения, но и послушания.
пока не получат надлежащее. Но Мостовик тоже умел держаться как следует. С
равнодушным спокойствием, хмуро смотрел он на всадников, долго молчал,
потом сказал сквозь зубы:
прогонял.
грамотку, читать, в сущности, нечего было, но для человека неграмотного,
да еще с такой тупой головой, как у Мостовика, там было достаточно слов
для обдумывания.
укрывшись в неприступную башню загадочности, и все вокруг, даже ближайшие
люди, возможно и половчанка, которая так и не дождалась от него сугубо
мужского, считали его человеком необычным, возвышавшимся над всем
будничным и повседневным. Его суровость принимали за решительность,
нежелание понимать какие бы то ни было проявления и потребности жизни
объясняли, возможно, и величием Воеводы. А он не был ни решительным, ни
необычным, а уж великим - тем более. Воевода был очень средним человеком,
серым, как его усы, человеком, который когда-то, благодаря случаю или
просто удачному рождению, возвеличился и всю жизнь потом только то и
делал, что старался удержаться в своем высоком положении. А такие люди
совершенно непригодны для действий полезных и решительных. Если же здесь и
происходили решительные действия, то было это в далеком прошлом, досталось
Воеводе в наследство, принадлежало прошлому, потому и перед прошлым
Мостовику приходилось заискивать на всякий случай: ведь там для него был
залог существования и непоколебимости. Вот почему он, твердый и
безжалостный во всем, что шло по установленному порядку, не способен был
ни к чему новому, мгновенно терялся, становился нерешительным, как тогда с
Маркерием и Положаями.
киевскому тысяцкому, что он сожжет мост! Как же можно? Это же получается -
уничтожить все, на чем держался? Сжечь мост - это все едино что сжечь
самого себя! А он думал о жизни вечной!
Дмитрия-тысяцкого. Не такое он пережил, сколько князей перешло через мост,
а еще больше не пущено им сюда и вовсе, так при чем же здесь тысяцкий?
Где-то он там ездит по Киеву и вокруг со своей дружиной, возможно,
призывает их: <Пахари и пастухи, камнетесы, гончары, кузнецы, златоковцы,
кожевники, мужи и жены, немощные и малые, - все бросайте свое дело и
поднимайтесь против заклятого врага!>
какого-то тысяцкого? Что такое тысяцкий? Человек, избранный или
назначенный на воеводство временное. Он же, Мостовик, стоит и должен
стоять здесь вечно!
пророками, в-третьих, учителями... Но все ли апостолы? Все ли пророки? Все
ли учителя?
было бы равно применить и к тысяцкому Дмитрию и к самому Мостовику. Но
Воевода не заметил двусмысленности. - Моя земля! - сказал он твердо. - Ни
у кого из князей не было земли по обоим берегам Реки. Еще от Ярослава, как
разделились они с Мстиславом: тому киевский берег, а тому - черниговский.
А моя земля - по обоим берегам. Мост стоит и на киевском берегу и на
черниговском. Я властелин этой земли и всего, что на ней было и будет, -
живое и мертвое! А кто не верит...
Стрижак. - Был когда-то человек неверующий. Видел бог неверие его, и в ту
ночь показалась человеку река огненная, и тонул он в ней из-за неверия
своего, и воскричал голосом великим, и...
забыл поставить питие для беседы, но еще и так грубо прервал речь о
святом, чего не делал ранее никогда.
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Верещагин Олег
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Зыков Виталий