увела меня к себе, накормила и заставила лечь - я едва держалась на ногах,
хотя и порывалась идти в институт и заняться делами, которые та же Лена
убедила меня отложить на завтра.
меня в ногах, - а теперь рассказывай.
расстроил отец. Верно?
на первом курсе, мы спорили, ты сказала, что профессия иногда - дело случая,
и в пример привела меня. А я возразила, что медицина для меня вовсе не
случай и что, когда я решила идти на медицинский, на меня повлияли вовсе не
твои уговоры. Вот тогда я и рассказала тебе о старом докторе. Неужели не
помнишь?
чемодан с бумагами. В последние дни подле него не было никого, кроме меня,
кому он мог бы их передать. Там были личные письма одной женщины, которая
любила его, и научный труд, над которым он работал всю жизнь. И вот...
подумала.
что самое главное - впереди.
этого типа. Совсем не сложно, уверяю тебя! Я поговорю об этом с Дмитриевым,
хочешь?
Сестрорецк, и на прощанье уверив меня, что все обойдется.
его в Сестрорецк, в какой-то хороший санаторий.
Петровича. Но как это сделать? Обратиться в милицию или в прокуратуру? И
зачем только я оставила чемодан в Лопахине? Правда, уезжая, я не знала, что
ждет меня впереди, я не могла взять его с собой. Но в прошлом году я
написала отцу, и он ответил мне, что чемодан с бумагами цел - вот когда
нужно было бросить все и поехать в Лопахин. Но это было невозможно в разгар
занятий в середине учебного года!"
стукнула в сердце одна определенная, которой тотчас же подчинились все
остальные: Раевский издал письма отдельной книгой - это было выгодно для
него. А рукопись? Что, если он просто бросил в печку эти перепутанные,
неразборчивые листы бумаги, написанные дрожащей рукой? Уже не робко, а
смело, со всего размаху стучала в мое сердце эта страшная мысль.
квартире было жарко, душно, пахло сохнущим деревом, лаком, чем-то еще, и
ходить можно было только из комнаты Лены в столовую и обратно. Всегда у
Быстровых было шумно, весело. Мария Никандровна ругала кого-нибудь за
несправедливость и вдруг появлялась из кухни с пирогом, испеченным по новому
рецепту. Василий Алексеевич по вечерам возился у верстачка. А теперь? У меня
сжалось сердце, и стало так грустно, что я с трудом удержалась, чтобы не
заплакать.
на диване и рассматривая этот верстачок, на котором так и остались лежать
какие-то планки. - Но ведь это же значит, что я должна рассказать ему об
отце? Да, должна. Как бы это ни было трудно".
за свой неуверенный голос. - Дмитрий Дмитрич, вы можете думать обо мне что
угодно. Но вот что: сегодня приехал из Лопахина мой отец. И он рассказал
мне... В общем, вы хотите знать правду?
газета!", солнце садилось, жаркий летний день остывал над Невой, когда я
отправилась на свидание с Митей.
подсудимых - атаман по прозвищу Турман!"
места, и он прохаживался поодаль. Он был прекрасно, даже франтовато одет: в
светлом костюме, с нарядной кепкой в одной руке, с палкой - в другой. Забыла
сказать, что я тоже в этот день взяла у портнихи свой новый костюм - длинный
жакет в талию и короткую юбку.
объективную точку зрения в нашем споре с Глафирой Сергеевной. - Эту фразу,
но только одну, я приготовила с ночи. - Но я не сразу нашла объяснение тому,
что письма оказались изданными. Это поразило меня.
чем вчера: сердечно и просто.
успела доказать, что вы виноваты не меньше, чем Глафира Сергеевна. Впрочем,
я пришла сюда не упрекать вас, - сказала я торопливо, но не потому, что Митя
нахмурился, а чтобы поскорее подойти к цели нашего разговора. - Вот что:
вчера ваша жена обвинила меня... Вам известно, в чем она меня обвинила.
назвала Раевского) несколько лет назад приехал в Лопахин и предложил Павлу
Петровичу продать ему письма. И как на другой день он явился ко мне, но я
прогнала его, и он уехал из Лопахина с пустыми руками.
сожалею об этом. Потому что, если бы я решилась, не произошло бы другого
несчастья, о котором мне даже страшно сказать, - не пропали бы научные
рукописи Павла Петровича. Ведь вы знаете, что в этом чемодане был весь труд
его жизни.
еще, что мы были в Летнем саду, где в этот вечер гуляющих было особенно
много. Толстые люди в новых шляпах - наверное нэпманы - молча ходили по
главной аллее, их разодетые жены переговаривались крикливыми голосами. На
пыльной площадке перед чайным домиком стояли мраморные столики, и официанты,
мелькая белыми курточками, разносили мороженое и воду. Вечер был душный, и
все время хотелось уйти от движущейся, шумной толпы.
узнала, что приехал отец. Теперь вот что... Несколько слов об отце.
получалось.
профессий. Сейчас он едет на Амур, очевидно, будет служить там на железной
дороге. Я не вмешиваюсь в его дела, оттого что это давно уже ничего не
меняет. Так вот: отец рассказал мне, что этот издатель вернулся в Лопахин в
марте этого года и уговорил его продать письма Кречетовой. И отец сделал
это, - сказала я твердым голосом. - И не только это. Пропали все бумаги
Павла Петровича, и его труд, и письмо Ленину - все, все! Впрочем, может
быть, и не пропали. Но я не знаю, где они находятся, и боюсь, что они не
сохранились, потому что этот делец... Он мог просто бросить их в огонь. Ведь
он, разумеется, ничего не понимает в науке.
кажется, издательство "Время"?
на жену с побелевшим от гнева лицом. Но сейчас... Можно было подумать, что,
назвав Раевского, я попала в "locus minoris resistentia", как говорят врачи,
то есть в место наименьшего сопротивления.
письма?
него?
Посняков Андрей
Зыков Виталий
Куликов Роман
Орлов Алекс
Мурич Виктор
Смоленский Вадим