Чтение 52–й страницы книги ~Дорога на высоту~

-- Ну что ты, -- сказала А. -- он давно уже в Штатах. Он уехал гораздо
раньше нас.

Вот это да! Уехал и -- без тебя. Я думала, он всю жизнь будет держать тебя
при себе -- прекрасный источник энергии.

-- Нет, -- Н.Н. молчал, за него говорила А., но она явно не хотела
вдаваться в подробности, а только сказала: -- Мы разошлись с ним, у Н-ки были
с ним конфликты. Ты же знаешь шефа, он человек сложный.

-- Сложный?.. Он просто беспардонно доил вас и очень ловко тасовал карты.
Всегда на виду был только он -- король пик.

-- Ну что ты, он, в самом деле, человек очень талантливый. -- Это уже Н.Н.
не мог промолчать.

Понятно... Он человек талантливый, ты -- талантливый, и ваши конфликты --
не амбиция на амбицию и тщеславие на тщеславие, а борьба идей.

Ладно, Бог с ним, с нашим старым другом, тем более, что он давно уже за
океаном. Бог с ним.

-- Как же вам разрешили выехать?

-- Наверное, я был им уже в печенках.

Разрешение пришло неожиданно. Готовились долго, а собрались быстро --
вдруг что-то изменится, вдруг "там, наверху" кто-то передумает. И сюда
прилетели раньше, чем их ждали. Сыну сообщили, что прибывают родители, когда
их самолет уже был в воздухе. Это было первого апреля, а у сына тоже, слава
Богу, с чувством юмора все в порядке, он решил, что это первоапрельская
шутка, и ехать встречать не собирался. Но потом вдруг осенило: это правда. И
помчался он в аэропорт. Хорошо, что водитель классный.

Н.Н. так и сказал: "водитель классный".

-- Успел?

-- Успел, -- кивнула головой А.

-- Но больше никто не встречал, -- добавил Н.Н.

-- А кто должен был встречать еще? -- я удивилась: может, у них есть в
стране родственники?

-- Как -- "кто"? -- в свою очередь удивилась моей непонятливости А. -- Н-ка --
отказник.

-- Ну, не премьер-министр, ну, не президент, -- вполне серьезно пояснил
Н.Н. -- Но, как минимум, заведующий отделом Сохнута. Они просто не ожидали,
что мы прилетим в этот день.

Мне стало как-то неловко, и я спросила шутливо:

-- И не было оркестра?

-- Не было. -- ответил он шутливо-сокрушенно.

Боже, как, должно быть, было ему обидно, как некомфортно оттого, что
никто его не встречал, даже "как минимум". Он так долго и мужественно
боролся за право уехать, а земля предков не праздновала день возвращения
одного из лучших своих сыновей.

Чтобы утвердить себя в моих глазах, а может, чтобы реабилитировать тоже в
моих глазах еврейское агентство Сохнут, Н.Н. сказал:

-- Потом они нашли нас. На следующий день.

-- Ну, не на следующий, дня через два, -- поправила А., мягко усмехаясь.

Она взглянула на часы и встала.

-- Все, ребята. До шаббата осталось совсем мало времени. Подъем.
Подниматься не хочется, но ничего не поделаешь. Н.Н. надо идти в синагогу, а
нам -- готовить шаббатний стол. А. достает шаббатнюю посуду.

-- Вот сюда фрукты, -- она ставит передо мной красивую вазу на длинной
тонкой ножке.

На столе лежит гора персиков, яблок, винограда, абрикосов.

-- Все?!

-- Ну что ты, -- успокоила меня А. -- Распорядись по-хозяйски.

Я уже знаю, что в этот вечер мы будем не единственные гости у них, придут
еще какие-то люди, в том числе бывший морской волк, товарищ брата Н.Н., он
совсем недавно в стране, несколько дней тому у него скоропостижно умерла
жена, и он в отчаянии, и надо ему помочь, поддержать его. Нельзя оставлять
одного в шаббатний вечер.

Я стараюсь сделать все по-хозяйски, прикидываю, сколько каждый может
одолеть персиков и будет ли до еды бывшему моряку. Со счетом у меня
получается плохо, я ограничиваюсь тем, что просто наполняю вазу, стараясь,
чтобы выглядело красиво. Эту вазу я сразу несу в салон -- пусть не мешает на
кухне.

-- Подожди, -- говорит мне А., -- надо постелить скатерть.

Она идет со мной в салон достать скатерть.

Н.Н. с кем-то говорит по телефону. Он уже в белой рубашке -- А. только что
подгладила ее, -- в светлых хороших брюках. Лицо бледное, борода седая, весь
он выглядит празднично. Странно, разговор по телефону как-то не вяжется с
торжественностью внешнего облика. Хотя... хотя говорит он о вещах святых,
духовных, но тон деловой. И слова какие-то деловые.

-- Понимаешь, человек в тяжелом положении, -- говорит кому-то Н.Н. -- Я
хочу, чтобы люди отнеслись с пониманием и чтобы все прошло гладко.

Он с полминуты молча слушает, что ему говорят, потом произносит: "хорошо"
и вешает трубку. Заметив, что А. в комнате и прислушивается к разговору,
докладывает:

-- Все в порядке, договорился. Ну, я пошел.

А. объяснила мне, о чем речь. Бывший моряк, что зван сегодня к ним на
шаббатнюю трапезу, хочет заказать кадиш -- молитву по душе покойной жены.
Н.Н. посоветовал ему это сделать, но тому сложно -- иврита не знает, знакомых
нет, Н.Н. и взялся ему помочь. И вот -- договорился.

Оказывается, во всем мире не только светские, но и религиозные дела
устраиваются кем-то, похоже, что Н.Н. устроил своему знакомому протекцию к
самому господу Богу, и доволен, что может оказать ему такую услугу.

Я взглянула на мужа, он сидел в кресле в углу комнаты, читал, и,
казалось, не обращал внимания на разговоры. Но я перехватила его мимолетный
взгляд, кажется, он все слышал и подумал о том же, о чем я. Оказывать
протекцию ко Всевышнему -- дело богоугодное. И приятное.

Говорят, слово -- не воробей, вылетит, не поймаешь. Мысль -- не слово,
категория совсем другого порядка. Чем настойчивее ее гонишь от себя, тем
упорнее она возвращается. Да еще не сама, одна-одинешенька, а тянет за собой
еще вереницу мыслей и воспоминаний. Я вспомнила вдруг наш самый первый
разговор по телефону.

А. рассказала, что работают они оба в Иерусалиме, в солидной фирме,
конечно, приходится ездить, но ничего, им идут навстречу, как специалистам,
работают они не каждый день, значит, и ездят не каждый день. Работа
интересная, их устраивает, и они довольны. Спросила о муже.

-- Работает иногда, -- ответила я спокойно. -- Но работа только черная, как
у олимов.

-- Да... -- потянула А. -- В таком возрасте трудно устроиться по
специальности. Вот мы тоже -- сегодня работаем, а что будет завтра, не знаем.
Пока работаем.

Я поняла, что мне надо ее успокоить, что мы не ропщем и не просим у них
помощи, не для того разыскали. И я сказала:

-- Здесь, в Израиле, все так -- не знают, что будет завтра.

Когда А. дала мне скатерть и ушла, и мы с мужем остались одни в комнате,
он протянул мне раскрытую книгу:

-- Смотри.

Я пробежала глазами полстраницы.

Беседуют два человека, и один говорит другому: "Как мог ты, человек
такого неординарного ума, такого склада ума -- ироничного, острого,
критичного, стать человеком религиозным?" Я смотрю на мужа, ничего не
понимая. Он перелистывает несколько страниц и дает мне еще почитать. Я узнаю
о больших заслугах одного из собеседников по созданию автоматизированных
систем. Нелепая догадка мелькает у меня в голове, я еще не успела ее
обдумать, как муж подтвердил:

-- Да. Книга построена в виде диалога. И тот, который ратует за Бога, тот,
который умный -- это Н. Он и не скрывает этого.

Взгляд мой выхватывает еще один абзац, в котором говорится, что все с
позволения сказать материалистические истины он усвоил, изучая философию в
институте, а потом еще, готовясь к экзамену по программе кандидатского
минимума.

Мне стало неловко, будто я подглядела что-то, что постороннему видеть не
положено, к примеру, случайно вошла в комнату и застала кого-то чужого
нагишом. Мне хочется захлопнуть дверь и не видеть неприкрытую суть.

-- Странно... -- тихо произнесла я. -- Как странно...

-- Почему странно? -- удивляется муж. -- С Н.Н. все ясно.

Тебе всегда все ясно, всегда все ясно. А мне вот нет. Если бы все было
так ясно и просто, как легко было бы жить. Черное -- это черное, белое --
белое. Добро и зло. А я вот увидела человека на миг неприкрытым, и мне его
жаль. Человек лицедей, но под маской копошится червячок, он точит, он
требует. Человек раним, ему больно. В этом мире каждый из нас мишень, даже
если подобно той птице прячет голову в песок.

Но что это я? Н-ка -- прячет голову? Наоборот. Он, словно другая птица,
выпрыгивает из гнезда и кричит: "Вот он -- я, вот он -- я". Господи, от этого
мне его еще жальче, и на душе скверно.

Не думать! Не копаться! Все!

Я иду на кухню, где меня ждут тарелочки, вазочки, розеточки, мне нужно
выложить в них салаты и прочую снедь. А. тоже здесь, можно не думать, можно
болтать. Я задаю вопросы вперемежку -- куда что класть, как ставить, и о них,
об их жизни. Она отвечает, как спрашиваю, тоже вперемежку, о чем спрашиваю,
о том и говорит. Салат овощной делать не надо, едят плохо, нарезанные овощи
пропадают, лучше положи целиком. Это решай сама, только чтоб было красиво. А
это по ритуалу положено так, и показывает -- как. О жизни -- без всяких эмоций
-- в перерывах между практическими делами.

-- Вы вместе с Н-кой повернули к религии?

-- Как всегда. Вместе.

-- Вместе думали?

Опять у нее на губах ироническая ухмылка -- над собой: