вый человек не хочет печататься?!. Не поРниРмаю! С пьяно, полуистерично
(и, конечно, пережимая, переигрываЯ в своем недоумении) выкрикивал он,
Смоликов, вполне состоявшийсЯ писатель, стоЯ лицом к пустой шири Садово-
го кольца.
уже в третьем лице:
подальше...
бе и ехал кольцевой линией. Однако и кольцевой поезд (как ни парадок-
сально) имеет конечную станцию: погнали вдруг в запасной туннель. Облая-
ли там.
обратный поезд вместе с несколькими заспавшимисЯ пьяндыгами. Неужели бы-
ло видно, что Я сильно пьян? Но ведь не падал. (Если агэшник падает, это
конец.) Ах, как на менЯ кричала, изгоняЯ, женщина в красной фуражке и с
жезлом.
рав плечи и свесив голову (не набок, а прямо себе на грудь), Я ехал,
ехал, ехал... мой отдых. Не думаЯ ни о чем. МоЯ нирвана. (И ведь в любую
погоду. Не надо зонта, не бывает дождя.) Стоит только спуститься, нырск
под землю, и Я успокаиваюсь в этой гудящей на рельсах расслабухе, в тол-
кучке этих людей С их усредненный социум (и здесь плоскогорье) тотчас
принимает всякого человека, растворяЯ в себе. Главное успеть до метро
добраться. Если угодно, здесь драма минуты, столь любимаЯ в перипетиях
кино. Не успевает человек перейти мост (мост уже взлетает на воздух). Не
успевают удрать за границу (их арестовывают). Не успевают уехать из оте-
лЯ (а там бубоннаЯ чума). Не успеваю иной раз и Я нырнуть в метро, где
первый же гудящий поезд, как гигантский многорукий экстрасенс, дает мяг-
ко сесть, укачивает и малоРпомалу снимает мою боль в висках...
человек пятнадцатьСдвадцать, а псина вдруг уткнулась в мои колени. Не в
чьиРто, в мои. И стихла. И не взлаяла больше ни разу, вот до какой сте-
пени под землей Я удерживал в себе покой и мир. Даже и люди в вагоне,
эти пятнадцатьСдвадцать, эти озленные, один за одним вдруг смолкли и на
хозяина собаки перестали кричать. Хозяин собаки (должно быть, в полной
растерянности) шепнул мне: ТСпасибо. Большое спасибоУ. С Он вышел из ва-
гона на станции ТПарк культурыУ, собака за ним. Скоренько семенила за
хозяином по платформе. Шла, подобрав хвост, вновь боясь пинка или кри-
ков. Лишившись моей ауры, собака вернулась в мир страхов.
шел пешком, курил на ходу, спешил, может быть, бежал. Талантливый, вих-
растый, пылкий, наивный и неуемно шумный.
как объявил (отрывистый голос, резкий) С лечу в Мюнхен, готов помочь,
самолет во вторник, давайте тексты. Все забегали. Нас всех, заржавевших
в агэ, вдруг взволновало и всполошило. Вот тогда Смоликов и сообщил мне
С прибежал среди ночи, пришел, три остановки метро.
денег С дать знать было больше, чем помочь. ДлЯ наших повестей и расска-
зов (еще был и роман) тем самым наметилась торнаЯ тропка С ход к дисси-
дентуре, а там, глядишь, и к качественному Самиздату. (Туда тоже было
непросто попасть.) Непризнание стояло стеной. ОтчаяннаЯ попытка выр-
ватьсЯ (одна из самых радужных) была связана в тот год с новой идеей С с
микрофильмованием андеграундных текстов. Именно Смоликов, а еще больше
Юра Ачиев, недосыпаЯ ночами и портЯ зрение, научились загнать любой наш
текст в объем, вполовину меньший спичечного коробка. Были, помню, мик-
ропленки, столь истонченно легкие, что длЯ вывоза за кордон их можно бы-
ло подсунуть под переплет любой советской книги. Были микропленки Тводо-
защитныеУ, в поезде следовало бросить в свой стакан с крепким чаем.
(Стакан при досмотре на самом виду. На столике.) ТМикропленки в эласти-
кеУ, это чтобы проглотить или сунуть в задний проход, если на границе
начнут потрошить до белья. ОсобаЯ техника была, когда пленки подгонялись
одна к одной С называлось Тсобрание сочиненийУ.
Надежда на оказию, что ктоРто свой внезапно уедет, а
ктоРто полетит С или же вдруг сам собой встретитсЯ
рисковый человек из западного посольства, мало ли где и
как! В ожидании случаЯ к Смоликову и к героическому Юре
Ачиеву хлынули дурно слепленные пленки (их переделывали)
из Оренбурга, Калуги, Саратова, Астрахани С пошла
микрофильмовать губерния! Совпало еще и то, что вдруг
повесилсЯ КостЯ Рогов, а Алик Зирфель, в белой горячке,
был отправлен в психушку. (Привязали к кровати, Алик
мотал головой так, что слюна летела в обе стороны,
пенные кружева на больничных стенах.) Потому и
торопились в тот день, в ту ночь. Сошлись, собрались
вместе, молчали, зажав микрофильмы (каждый свои) в
потных кулаках. И как же скоро вновь разуверились...
оно, свершилось (теперьРто Слово отзовется!), мы были немыслимо возбуж-
дены, взвинчены и, конечно, хотели отметить событие, но ктоРто суеверно-
Ропасливо сказал, что сегоднЯ нам нельзЯ ни пьянки, ни драки. А было
слишком легко на душе, был легок шаг, легко было смеяться, бежать, пры-
гать (тяжелы были невесомые микропленки, пока зажаты в руке).
кий, шумный, как сумасшедший! Впрочем, мы все кричали: С Парни! Ребята!
(тогда не говорили мужики). Только без срывов, без проколов С все к фе-
не, к едрене фене, победили, молодцы, ура, но сегоднЯ без срывов!.. С
кричали, перебиваЯ друг друга.
С выпить хоть пивка, хоть винца, но гдеРнибудь на отшибе, подальше от
центра.
плавали там, висли на буйках и даже перевернули бакен. Приставали к жен-
щинам в пестрых купальниках, пили пиво, били мяч, а потом попадали в пе-
сок, разомлевшие от жары и внезапного спада душевных сил. В песок лицом
и спали, спали. Самолет тем часом улетел, а с ним и наши надежды С в
черную дыру. Разумеется, проверка, контроль, микропленки попали в чейРто
зад и долгоРдолго там лежали. Думаю, они все еще там.
Анатолий, интеллигентный, лет 35-ти С Анатолий Юрьевич. Деловой. Денеж-
ный. Был здесь известен.
помню. њто еще за ТаУ?.. Убогие углы заманчивы длЯ кого ни попадЯ С в
этом и проблема. Стеречь такую нору хлопотно. (НетРнет и вскроет замок
слесарьРжэковец, заночевать с новой бабенкой.)
нятьсЯ на седьмой С он все покажет! Да и Я кстати припомнил, что очень
скоро ко мне ввалятсЯ пьяноватой ватагой художники (после демонстрации,
в известном мне состоянии и с жаждой погулять). Пустить их шастать ту-
даРсюда по квартире Бересцовых, где финскаЯ мебель и сыто благоухающие
добропорядочные кв метры, не хотелось. Ладно: посмотрим нору!.. набросив
куртку (Бересцовых, она мне впору) и поеживаясь от прохлады, иду с Ана-
толием на седьмой.