оказались в хвосте процессии. В полдень мы уже выходили из города, и мне
казалось диким и странным, что король Англии и его первый министр,
скованные по рукам и ногам, шагают в караване невольников, не вызывая
никакого внимания к себе среди праздных зрителей, и проходят под окнами, у
которых сидят прелестные и добрые женщины, не внушая им не только
сочувствия, но даже любопытства. В конце концов это только доказывает, что
в короле нет ничего божественного, что он ничем не отличается от любого
бродяги, пока вы не знаете, что он король. Но скажи вам это, и, боже мой,
у вас захватывает дух, когда вы на него смотрите. Да, все мы дураки.
Дураки от рождения.
35. ПЕЧАЛЬНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
вполне естественно. Вы, конечно, думаете, что он размышлял о своем
необычайном падении, о том, как он утратил свое высокое положение, как из
всемогущего превратился в униженного, из знатного в безвестного, о том,
как из самого великого человека в мире стал самым ничтожным. Нет, клянусь,
не это мучило его больше всего, а мучила его мысль о том, как дешево он
был продан. Не думал король, что будет стоить всего только семь долларов!
Узнав, какие мысли его мучат, я был так поражен, что едва поверил: мне это
показалось неестественным. Но когда в голове у меня прояснилось и я снова
мог правильно смотреть на вещи, я понял, что ошибся: это было вполне
естественно. И в самом деле: король - понятие искусственное, и потому его
ощущения, как короля, были не настоящими, а искусственными, словно у
заводной куклы. Но человек он был настоящий, настоящими были я его
человеческие ощущения; обыкновенному, среднему человеку как-то неприятно и
совестно, когда его ценят ниже, чем он сам себя оценивает, а король,
конечно, нисколько не был выше среднего человека.
дали бы никак не меньше двадцати пяти долларов, - это было полнейшей
нелепицей и ерундой, наглым самомнением. Да я сам столько не стоил! Однако
вопрос это щекотливый, и я дипломатически решил не возражать. Пришлось
пойти против совести и смело подтверждать, что именно двадцать пять
долларов он и стоил бы. А сам я между тем был твердо убежден, что с
сотворения мира до сего дня не было короля, который стоил бы и половины
этой суммы, а в последующие тринадцать веков за него не дали бы и
четверти. Да, он надоел мне. О чем бы он ни говорил - о погоде, об урожае,
о политике, о собаках, кошках, нравственности, богословии, - я только
вздыхал, зная, что всякий разговор он неизбежно сведет к этим злосчастным
семи долларам. Стоило нам остановиться где-нибудь в людном месте, он
бросал на меня красноречивый взгляд, ясно говоривший: здесь за меня дали
бы настоящую цену. Когда его продавали за семь долларов, я, признаться,
вначале даже позлорадствовал. А теперь он так надоел мне своим нытьем, что
я был бы счастлив, если бы за него дали сто. Но надежды на это не было,
ибо нас каждый день осматривали всевозможные покупатели и большей частью
так отзывались о короле:
него на тридцать пять. Жаль, что чванство ничего не стоит!
человек практичный и смекнул, что этот недостаток надо выбить из короля,
если надеешься найти на него покупателя, - и он принялся выбивать чванство
из его священной особы. Я мог бы дать этому человеку дельный совет, но
решил смолчать: полезешь с советами к торговцу невольниками и только
повредишь делу. Сам я потратил немало труда, переделывая короля в простого
крестьянина, а ведь тогда король был послушным и старательным учеником. Но
силой заставить его изменить королевскую осанку на рабскую было почти
невозможно. Не будем говорить о подробностях - можете сами себе их
вообразить. Скажу только, что к концу недели бич, дубина и кулак сделали
свое дело, и тело короля представляло печальное зрелище, над которым
стоило поплакать. А дух его? О, духом он не дрогнул! Даже этот олух
работорговец вынужден был убедиться, что иной раз и раб остается человеком
до самой смерти и что ему можно переломать кости, но нельзя сломить дух. В
конце концов работорговец увидел, что все усилия напрасны, что король
одержал верх над ним, и оставил его в покое. Дело в том, что король был
больше, чем просто король, - он был человек; а из настоящего человека
человеческие свойства не выбьешь.
многого натерпелись. И кто во всей Англии больше всего интересовался
вопросами рабства в это время? Его величество король. Да. Насколько раньше
он был равнодушен к этому вопросу, настолько теперь этот вопрос волновал
его. Никогда в жизни я не встречал большего ненавистника рабства. И я
решился задать ему вопрос, который задал несколько лет тому назад и на
который получил такой резкий ответ, что больше не решался касаться его: не
считает ли он нужным упразднить рабство?
меня, хотя богохульствовал король довольно неуклюже и бранное слово
оказалось посередине фразы, а не в конце, где ему надлежало быть. Но
другого я и не желал бы услыхать.
что не думал, - нет, я желал ее, но считал, что не стоит делать
бесполезных попыток, и даже отговаривал короля. Но теперь - о, теперь все
было по-иному! Любой ценой готов был я заплатить за свободу. Я разработал
план действий, и сам пришел от него в восторг. Но для этого надо было
запастись временем и терпеньем. Конечно, можно было придумать не менее
верный, но более быстрый способ, но нельзя было придумать более красочного
и драматичного. И потому я решил не отказываться от своего плана, хотя он
мог затянуть наше освобождение на месяцы.
миле от селения, куда мы направлялись. В одно мгновение нас словно туманом
окутало - такой густой был снегопад. Не видно было ни зги, и мы вскоре
заблудились. Работорговец, предвидя убытки, нещадно хлестал нас бичом, но
это только ухудшало дело, так как бич его все дальше и дальше уводил нас
от дороги, а тем самым от какой-либо помощи. В конце концов мы завязли в
снегу и вынуждены были остановиться. Буран бушевал до полуночи, а потом
стал утихать. К этому времени двое из слабейших мужчин и три женщины
умерли. Остальные были чуть живы и едва могли двигаться. Наш хозяин был
вне себя. Усиленно помогая себе кнутом, он заставлял нас подыматься,
щипать и шлепать себя, чтобы восстановить кровообращение.
двумя маленькими девочками. Она упала на колени, моля о защите. За ней
гналась толпа с факелами, крича, что это ведьма, что она насылает падеж на
коров и ей помогает сам дьявол в образе кошки. Бедная женщина была так
окровавлена, так избита камнями, что почти утратила человеческий облик. И
теперь ее хотели сжечь.
несчастной, чтобы защитить ее, он быстро смекнул, в чем дело. Он сказал,
что выдаст ее только в том случае, если они тут же сожгут ее. Вы только
представьте себе! И те согласились. Они привязали ее к столбу, обложили
хворостом и подожгли. А она кричала и молила, прижимая к груди своих
маленьких дочек. И наш жестокосердный хозяин, думающий только о выгоде,
велел нам обступить костер и согреваться тем самым огнем, который унес
жизнь несчастной невинной матери, покуда мы снова не ожили и не вернули
себе утраченной рыночной стоимости. Вот какой у нас был хозяин! Я взял его
на заметку. Этот снежный буран стоил ему десяти невольников. И после этого
в течение многих дней он обращался с нами еще свирепее, чем прежде, - так
был взбешен своей потерей.
шествие. И какое! Казалось, тут собрались подонки со всего королевства, да
к тому же все эти оборванцы были вдребезги пьяны. Впереди ехала телега, на
которой стоял гроб, а на нем сидела миловидная женщина лет восемнадцати,
кормившая грудью ребенка. Она то и дело прижимала его к себе и вытирала с
его личика слезы, капавшие из ее глаз. А глупое дитя только счастливо
улыбалось, цепляясь за материнскую грудь пухлой, в ямочках, ручонкой, и
несчастная мать гладила и ласкала его.
возле телеги, богохульствуя и сквернословя, распевая непристойные песни, -
это было отвратительное зрелище, настоящий праздник демонов. Мы достигли
уже стен и предместий Лондона. Наш хозяин раздобыл нам хорошее местечко
возле самой виселицы. Священник уже ждал здесь, он помог женщине
взобраться на помост, говоря ей всякие слова утешения, и велел помощнику
шерифа достать для нее табурет. Потом сам стал на эшафот возле нее,
несколько мгновений глядел на плотную толпу у своих ног, на множество
обращенных к нему лиц и начал рассказывать историю несчастной. И в голосе
его зазвучала жалость... Как редко звучала жалость в этой дикой,
невежественной стране! Я помню малейшую подробность в его рассказе, только
не помню слов его и потому расскажу своими словами.
поделаешь. Мы можем только покоряться, сокрушаться и молиться за душу тех,
кого неправильно покарал закон, и желать, чтобы таких было поменьше. Закон
осудил на смерть это бедное юное создание - и закон прав. Но другой закон
вынудил ее либо совершить преступление, либо умереть с голода вместе со
своим ребенком - и такой закон отвечает перед богом и за ее преступление,
и за ее позорную смерть!
счастливейшей в Англии женой и матерью. На устах ее всегда звенела песня,
- песня, язык счастливых и невинных сердец! Юный супруг ее был так же
счастлив, как и она. Выполняя свой долг, зарабатывая кусок хлеба, он