созерцал замшелые камни.
Чем дальше, тем искусственней, натянутей и нелепей казалась мне ситуация.
И дело было не в том, где что не так или чья тут ошибка. Просто все это
сильно смахивало на какую-то пародию. Будто все старательно разыгрывали
заданные им роли. Учитель и ученик... Ей-богу, Готанда в роли помощника
смотрелся бы куда элегантнее. Пусть даже и не с такими длинными ногами.
- Я слышал, ты помог Юки? - вдруг обратился ко мне сэнсэй.
- Да так, ерунда, - пожал я плечами. - Вместе сели в самолет, вместе
вернулись домой, вот и все. Ничего особенного. А вот вам большое спасибо,
что с полицией выручили. Очень вам обязан...
- А-а, это... Да, пустяки. Считай, что мы квиты. Не забивай себе голову.
Дочь попросила, я сделал - все равно что сам захотел. Так что не
напрягайся. А полицию я и сам давно терпеть не могу. В свое время тоже от
нее нахлебался. Я ведь был там, у Парламента в шестидесятом, когда погибла
Митико Канба"Студентка Токийского университета Митико Канба погибла от рук
полиции 15 июля 1960 года во время демонстрации протеста против заключения
нового Соглашения о безопасности между Японией и США"... Давно это было.
Давным-давно...
На этих словах он нагнулся, подобрал с земли клюшку и, легонько постукивая
ею по ноге, принялся ощупывать меня взглядом: сначала лицо, потом ноги,
потом снова лицо. Словно хотел понять, как мое лицо взаимодействует с
ногами.
- Когда-то давно люди хорошо понимали, что на свете справедливо, что нет,
- произнес Хираку Макимура.
Я вяло кивнул.
- В гольф играешь? - спросил он.
- Нет, - ответил я.
- Не любишь гольф?
- Люблю, не люблю - не знаю, не пробовал никогда.
Он рассмеялся.
- Так не бывает, чтобы люди не знали, любят они гольф или нет. Большинство
тех, кто в гольф не играл, его не любят. По умолчанию. Так что можешь
говорить честно. Я хочу знать твое мнение.
- Если честно - то не люблю, - сказал я честно.
- А почему?
- Ну... Так и кажется, будто все это сделано, чтобы дурачить окружающих, -
ответил я. - Все эти помпезные клюшки, тележки, флажки. Расфуфыренные
костюмчики, обувь. Все эти приседания с прищуриваниями над травкой, уши
торчком... Вот за это и не люблю.
- Уши торчком? - переспросил он удивленно.
- Ну, это я образно выразился. Без конкретного смысла. Я только хочу
сказать, что весь антураж гольфа действует мне на нервы. А "уши торчком" -
просто шутка, - пояснил я.
Хираку Макимура снова воззрился на меня пустыми глазами.
- Ты немного странный, да? - спросил он меня.
- Да нет, не странный, - ответил я. - Самый обычный человек. Только шучу
неудачно.
Наконец ученик притащил на подносе две бутылки пива и пару стаканов.
Примостил поднос на ступеньку веранды, откупорил бутылки, разлил по
стаканам пиво. И убежал - так же быстро, как и в прошлый раз.
- Ладно. Пей давай, - сказал Хираку Макимура, присаживаясь на ступеньку.
- Ваше здоровье, - сказал я и отхлебнул пива. В горле у меня пересохло, и
пиво казалось на удивление вкусным. Но я был за рулем, и про себя решил
много не пить. Одного стакана достаточно.
Точного возраста Хираку Макимуры я не знал, но выглядел он лет на сорок
пять, не меньше. Роста невысокого, но из-за крепкого телосложения
смотрелся крупнее, чем на самом деле. Широкие плечи, толстые руки и шея.
Шея, пожалуй, даже слишком толста. Будь эта шея чуть тоньше, он мог бы
сойти за мужчину спортивного типа; однако двойной подбородок и роковые
складки на шее ясно говорили о нездоровом образе жизни, который долгие
годы вел этот человек. И сколько тут ни размахивай клюшкой для гольфа - от
этого уже не избавиться. Годы берут свое. На фотографиях, что я видел
когда-то давно, Хираку Макимура был стройным молодым человеком с
проницательными глазами. Не красавцем, но что-то в нем притягивало
взгляды. Нечто сулящее миру прогрессивного автора, которым он станет
когда-нибудь очень скоро. Сколько лет назад это было? Пятнадцать,
шестнадцать? В его глазах еще угадывалась былая проницательность. Иногда
эти глаза даже казались красивыми - в зависимости от того, как на них
падает свет, и под каким углом в них смотришь. Волосы короткие, с
проседью. Темный загар - надо думать, от частой игры в гольф - приятно
сочетался с тенниской "Lacoste" цвета красного вина. Обе пуговицы под
горлом, понятно, расстегнуты. Слишком уж толстая шея. Красные тенниски
"Lacoste" вообще очень редко бывают кому-нибудь впору. Люди с тонкой шеей
смотрятся в них ощипанными цыплятами. А толстые шеи они перетягивают так,
точно хотят задушить. Мало кому удается совпасть с идеалом. Хотя дружище
Готанда, конечно, и тут бы совпал на все сто... Эй. Прекрати. Больше ни
мысли о Готанде!
- Я слышал, ты что-то пишешь? - спросил меня Хираку Макимура.
- Ну... Писательством я бы это не называл, - ответил я. - Сочиняю тексты,
заполняю рекламные паузы. О чем угодно. Был бы текст как таковой - а смысл
не важен. Кому-то ведь надо и такое писать. Вот я и пишу. Все равно что
разгребаю сугробы в пургу. Культурологические сугробы...
- Разгребаешь сугробы? - повторил Хираку Макимура. И покосился на клюшку
для гольфа у себя под ногами. - Забавное выражение...
- Спасибо, - сказал я.
- Любишь писать тексты?
- То, что я пишу сейчас, невозможно любить или не любить. Не того масштаба
работа. Но у меня, конечно, есть свои способы эффективного разгребания
сугробов. Свои маленькие хитрости, ноу-хау, стиль. Своя манера
напрягаться, если угодно. К подобным вещам, скажем так, неприязни я не
испытываю.
- Что ж, очень точный ответ! - похвалил он с каким-то даже интересом.
- На таком примитивном уровне это не сложно.
- Хм-м... - протянул он. И замолчал секунд на пятнадцать. - А это
выражение - "разгребать сугробы" - ты сам придумал?
- Да... По-моему, сам, - пожал я плечами.
- Не возражаешь, если я это где-нибудь употреблю? "Разгребаю сугробы",
хм... Забавное выражение. "Разгребаю культурологические сугробы"...
- Да ради бога. Я не буду драться за копирайт.
- Я ведь понимаю, о чем ты, - сказал Хираку Макимура, пощипывая мочку уха.
- Я и сам порой это чувствую. Как мало смысла в том, что я иногда пишу.
Иногда... Раньше было не так. Раньше мир был гораздо меньше. Все можно
было удержать в руках. Четко понимать, чем конкретно занимаешься. И что
нужно людям вокруг. Масс-медиа не были такой гигантской клоакой. Все были
одной маленькой деревней. И знали друг друга в лицо...
Осушив свой бокал, он подлил пива и мне, и себе. Я начал было
отнекиваться, но он даже не обратил внимания.
- А теперь все иначе! Нет больше понятий добра и зла. Никто и
представления не имеет, что хорошо, а что плохо. Вообще никто! Все только
ковыряются в том, что видят у себя перед носом. Разгребают сугробы в
пургу... Вот именно. Точнее не скажешь.
Он снова уперся взглядом в зеленую сеть между сосен. В траве белели
разбросанные мячи, штук тридцать, по крайней мере.
Я отхлебнул еще пива.
Хираку Макимура молчал, обдумывая, что бы еще сказать. Я все ждал, а время
текло. Но его это никак не смущало. Он привык к тому, чтобы все
заглядывали ему в рот и ловили каждое слово. Делать нечего - я тоже решил
подождать, пока он скажет еще что-нибудь. А он все пощипывал мочку уха -
так, словно перебирал новенькую колоду карт.
- К тебе очень привязалась моя дочь, - сказал наконец Хираку Макимура. - А
она к кому попало не привязывается. Точнее, вообще ни к кому не
привязывается. Когда она со мной, из нее слова не вытянешь. С матерью тоже
молчит, как рыба, - но мать она хоть уважает. А меня не уважает. Совсем.
Ни во что не ставит. Друзей у нее нет. В школу уже несколько месяцев не
ходит. Целыми днями сидит дома и слушает музыку, от которой стены
трясутся. Трудный подросток, можно сказать... Да, в общем, ее домашний
учитель так и говорит. Ни с кем из окружающих она не ладит. А к тебе
привязалась. Почему?
- И действительно, почему? - повторил я.
- Сошлись характерами?
- Может, и так...
- Что ты думаешь о моей дочери?
Перед тем как ответить, я ненадолго задумался. Было странное чувство,
будто меня проверяют на вшивость. Пожалуй, здесь лучше говорить откровенно.
- Трудный возраст. То есть, он сам по себе трудный, а тут еще и обстановка
в семье ужасная. В итоге все трудно настолько, что исправить почти
невозможно. Тем более, что об этом никто не заботится. Никто не хочет
брать ответственность на себя. Поговорить ей не с кем. Некому высказать
все, что в душе накопилось. Ей очень обидно и больно. Но нет никого, кто
бы эту боль развеял. Слишком знаменитые родители. Слишком красивая
внешность. Слишком много проблем на такие хрупкие плечи. Плюс некоторые
особенности ее психики... Сверхчувствительность, скажем так. В общем, она
отличается от других кое в чем. Но ребенок очень искренний. Я думаю, если
бы кому-то было до нее дело, она бы выросла очень неплохим человеком.
- Но никому до нее дела нет...
- Выходит, что так.
Он глубоко вздохнул. Потом оторвал руку от мочки уха и принялся
разглядывать кончики пальцев.
- Да, все так. Все ты верно говоришь... Я и сам это вижу - но поделать
ничего не могу. У меня связаны руки. Во-первых, когда мы с женой
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс
Зыков Виталий
Сертаков Виталий