- Заставьте их прекратить эту варварскую бомбардировку.
распалили их ярость. Я не удивлюсь, если они расколошматят Сен-Жан!
куда-то заторопился.
войти в гавань. Пока суда совершали сложные маневры, в зале, украшенном
поясным портретом великого магистра Дель-Монте, собрался капитул. Всего
пять человек: бальи Турин-Фризари, бальи Феррата, командор Буаредон де
Ненсус, адвокат Мускат и советник Бонаньи. В последнюю минуту подошел
рыцарь Филиппе Амата, испанский агент при ордене.
кресла по обе стороны длинного, покрытого красно-белой геральдической
скатертью стола.
обстреле... Однако не будем терять времени. Его у нас просто-напросто нет.
Кто пришел, тот пришел, и слава богу... Бальи Турин-Фризари, благоволите
открыть собрание.
Капитул достиг единогласия еще до того, как французские корабли вошли в
бухту, защищенную волнорезом из каменных валунов.
алое полотнище на крепостном флагштоке медленно поползло вниз.
главному причалу. Гавань и лестница, ведущая к гроссмейстерскому дворцу,
были оцеплены стражей. За плащами и широкополыми шляпами рыцарей толпились
горожане и местные рыбаки. Над ковром, где должна была состояться встреча
сторон, спешно натягивали шелковый тент.
похожие на гондолы лодки. Их длинные задранные кверху носы пробуждали
смутную память о неведомых людях моря, канувших в вечную бездну. Под
размеренные взмахи гребцов приближалась набережная, охваченная
нагромождением стен и башен. Вознесенные над крышами колокольни с
крестами, фигуры святых в узких нишах, врезанных в скошенные углы, и
лестницы, лестницы, зажатые с обеих сторон фасадами. Выщербленные, стертые
до блеска ступени знали ловких кормщиков Карфагена и тяжелую поступь
римских солдат. Здесь побывали вестготы, нубийцы, арабы. За три тысячи лет
до Христа курился жертвенный дым над циклопическими блоками Ходжар Квима.
И вот теперь мистический остров, грезящий об удивительных временах
Атлантиды, покорно распростерся у ног грядущего властителя мира.
симфонической мистерии пирамид. Бонапарт принял осыпанную бриллиантами
шпагу и тут же любезно возвратил ее грузному усачу Турин-Фризари. Гомпеш в
сдаче острова не участвовал. Пытался, насколько возможно, сохранить лицо.
Да разве сохранишь? Великие магистры не сдаются. Великие магистры умирают
и спят в свинцовых гробах под резными плитами Сен-Жана, не ведая, что
сапоги чужеземцев топчут их овеянные славой гербы.
человеком. Пообещав подобрать какое-нибудь герцогство в Германии с доходом
не менее шестисот тысяч ливров, он от имени Директории гарантировал
великому магистру сохранение за ним всех орденских отличий и привилегий.
Не поскупился первый консул и на словесные заверения в адрес прочих
высокопоставленных рыцарей. Как показали последующие события, все это были
пустые обещания.
фараонов, Гомпешу подсказали, что в нынешних обстоятельствах его
дальнейшее пребывание на Мальте не слишком желательно.
Посоветовавшись с достойными доверия людьми, он пришел к заключению, что
корона светского государя ему, пожалуй, не светит, и спешно собрался в Рим
отстаивать свое "преимущественное величество".
дипломатии делались миллионные ставки на дальнейшее вовлечение России в
мальтийскую канитель. Поэтому его святейшество не только не признал за
Гомпешом права на гроссмейстерский жезл, но даже видеть не пожелал
оскандалившегося "героя". Римскому первосвященнику, а еще пуще Наполеону
позарез был нужен вакантный престол. Подготовка к низложению Гомпеша шла,
таким образом, полным ходом. Заодно предполагалось разжаловать и членов
капитула, виновных в сдаче острова без боя. Последним обстоятельством
больше всего возмущались во Франции, где, казалось бы, должны были
приветствовать бескровное разрешение операции. Однако наиболее рьяными
ревнителями рыцарской чести выказали себя бальи и командоры российских
приорств, сплошь тайные иезуиты. В Петербурге распространялись петиции о
лишении рыцарского достоинства всех без исключения членов ордена, которые
находились на Мальте в черный для нее день.
воспоминаниям о былом величии. Единственной его отрадой стала Чекина,
пышнотелая вдова сборщика податей. Устроившись при опальном магистре на
роль домоправительницы, она помыкала им, как хотела. Но все ж ей льстила
послушливая привязанность всегда печального господина. В угоду ему она
даже заучила несколько мальтийских слов. Для итальянки это было, право,
нетрудно. Но ни с чем не сообразное "пожалуйста" оказалось выше ее сил.
события на Мальте шли своим чередом. За генералами последовали
обходительные сюринтенданты, и началось повальное ограбление острова.
Матросы с флагмана "Орьян" и фрегата "Артемис" с утра до вечера
перетаскивали в трюмы набитые золотом бочки и погребцы. Вместе с монетой,
отчеканенной еще во времена крестовых походов, в корабельные трюмы
перекочевали украшенные античными геммами вазы, тяжеловесные кубки,
парадные уборы неведомых восточных царей.
Ретивые эмиссары Директории могли бы вынести все подчистую, да только не в
интересах Наполеона было подорвать орден, что называется, на корню.
Феодальный реликт был необходим первому консулу как ставка в азартной
партии, где он надеялся сорвать крупный политический куш. Только по этой
причине не подверглись расхищению реликвии, хранившиеся в подземельях
Сен-Жана. Единственным исключением явился золотой, богато инкрустированный
скипетр, который по собственному почину прихватил морской лейтенант. Так,
благодаря самой чистой воды уголовщине чуть было не пресеклась линия
великих магистров боевого Мальтийского ордена, потому что без передачи
венца и скипетра, причем с глазу на глаз, интронизация преемника не могла
считаться законной.
мальтийский жезл очутился на красавице "Артемис", названной в честь
мстительной богини-девственницы.
затем Абукир, где Нельсон взял долгожданный реванш, отправив на дно почти
все наполеоновские корабли.
Говорили старые шейхи, прислушиваясь к заунывному стону пустыни: "Это
песок кличет ветер, ветер призывает бурю, буря несет смерть".
скрепленной для верности аптечной резинкой, Люсин насчитал шестнадцать
Петров. Первый в его списке стоял Петр Александрович Берсенев, судя по
всему, брат Игоря Александровича, последний - Петя Чадрис. Единственный,
кто так прямо и значился: Петя. Рядом с именем было записано два
телефонных номера.
амикошонство казалось настолько несообразным, что Люсин и не подумал
усомниться в точности попадания. По всему выходило, что удалось выйти на
того самого книжника Петю - не удостоенного отчества спекулянта и выжигу,
с кем вынужден был поддерживать отношения профессор Солитов. Ничего не
поделаешь, коли для дела необходимо. Здесь выбирать не приходится.
захода, Владимир Константинович позвонил в справочную. И тут всем его
далеко идущим надеждам пришел бесславный конец. Петр Григорьевич Чадрис
оказался не только человеком довольно-таки пожилым, но и весьма
заслуженным. Доктор медицинских наук, профессор, автор великого множества
печатных работ, он вот уже сорок лет заведовал отделением природотерапии в
Институте курортологии. На крайний случай он мог быть лишь овцой, которую
стриг книжник Петя, но никак не им самим.
визит. Пренебречь единственным уменьшительным именем во всей записной
книжке было бы попросту глупо. Теперь оно расшифровывалось почти
однозначно: старый друг, возможно, даже друг детства, самый-самый.
Побеседовать с ним по душам, безусловно, стоило.
случившемся уже знал и сразу же согласился на встречу.
Конюшевский Владислав
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Муркок Майкл
Журавлев Владимир