Чтение 52–й страницы книги ~Каторга~

возле него появилась Анита.

Челищева покраснела, отвечая Быкову:

- Не глупо ли подозревать меня в ревности?

- Простите. Но сегодня я невольно позавидовал этому человеку, который
уже мчится к Онору через тайгу, а возле него верная Анита, готовая следовать
за ним даже на плаху.

- Нашли же вы чему завидовать! - произнесла Клавочка. - В нужный час я
ведь тоже окажусь рядом с вами...

До самого Онора ехали без приключений, много разговаривая. Слушая
рассказы Полынова, девушка иногда шевелила губами, про себя повторяя
услышанное. Она-то знала, как требователен ее повелитель: в любой момент она
должна сдать ему экзамен по всем вопросам, которые когда-то возникали в их
беседах. Анита невольно обогащалась от мужчины знаниями, как слабая ветка от
соков дерева, а Полынов иногда посмеивался:

- Мне даже интересно, когда ты задашь мне такой вопрос, на который я не
смогу ответить... Ты, наверное, сильно устала? Впрочем, за Онором мы
отдохнем на берегах залива Терпения.

- Терпения? А почему залив так называется?

- Вот видишь, - сказал Полынов. - Ты стала относиться ко мне, как к
энциклопедии, обязанной давать ответ на любой вопрос, самый неожиданный.
Наверное, именно на берегах залива Терпения закончится наше с тобой
долготерпение.

- Так ты не можешь ответить?

- Могу! Это было очень давно, когда на Руси правил еще первый царь из
династии Романовых. В ту пору голландский моряк де Фриз искал в этих краях
серебро и золото. Возле берегов Сахалина он вытерпел немало страданий от
могучего шторма, почему и назвал залив - Терпения...

Всегда осмотрительный, Полынов, миновав Онор, не сразу двинулся в
Корсаковск. Сначала он выждал время в селе Отрадна (ныне здесь город
Долинск), затем они с Анитой пожили в селе Владимировка (ныне это большой
город Южно-Сахалинск, ставший главным городом всего Сахалина). Владимировка
была сплошь заселена добровольными выходцами из Владимирской губернии,
которые жили зажиточно, назло всем доказывая, что земля Сахалина способна
хорошо прокормить человека, только не ленись, а работай... Здесь, казалось,
был совсем иной мир, далекий от каторги, а пение петухов на рассветах и
мурлыканье кошек, поспешающих к доению коров в ожидании парного молочка, -
все это напоминало жизнь в русской деревне. Но море лежало рядом, за лесом,
и шум его гармонично вплетался в шумы деревьев, овеянных свежими бризами.

- Скоро будет шторм, - точно предсказал Полынов. - Это даже хорошо! Я
вообще не любитель ясной погоды. Не знаю, почему, но мне всегда нравились
катаклизмы природы: штормы и бури, трески молний и ураганы. Слабый пугается,
а сильный восторгается... Не хочешь ли глянуть на шторм в Терпении?

- А нам хватит терпения?.. - спросила Анита.

Они посетили берег моря, когда жестокий шторм уже заканчивал громыхать
и теперь лениво выбрасывал на отмели гигантские водоросли; на песке,
оглушенные раскатом прибоя, шевелились громадные крабы на растопыренных
лапах. Анита, как всегда, вложила свою ладонь в сильную руку Полынова.

- Я... в восторге! - вдруг сказала она. - Отсюда я вижу даже рваные
паруса каравеллы де Фриза, мечтавшего на этом берегу, где мы стоим, найти
серебро и золото.

Когда они возвращались от моря в село, Полынов сказал девушке:

- Никогда не ожидал твоего появления в моей сумбурной жизни. Ты явилась
в нарушение всех жесточайших правил, усвоенных мною еще в юности. Ведь я
всегда полагал, что человек сильнее всего только в том случае, когда он
одинок, когда у него нет никаких обязательств по отношению к другим. Но ты
появилась, и все стало иначе... Это непонятно даже мне!

Анита шла впереди него по очень узкой тропе, и Полынов говорил ей в
спину. Она помолчала. Наконец он услышал ее слова:

- Если ты не можешь разобраться даже в себе, так, наверное, ты не
всегда понимаешь и меня.

Она задержала шаги и обернулась к нему лицом.

- Зачем ты остановилась?

- Наверное, мне так захотелось...

Было слышно, как за лесом море завершало свой титанический труд.
Большущие глаза смотрели на Полынова с немым торжеством, и он, смутившись,
стал поправлять на Аните капор.

- Только не простудись, - говорил заботливо.

- Но ты ведь не это хотел сказать.

- А ты становишься чересчур догадлива, и это опасно для меня. Мое
положение сейчас очень невыгодное. Я не могу дерзить тебе, потому что ты
стала взрослой. Гадкий паршивый утенок, купленный мною по дешевке, ты
превращаешься в красивую паву. Но я не могу и поцеловать тебя, слишком
юную...

Одним движением головы Анита стряхнула с головы капор, волосы
рассыпались венцом, скрывая ее оттопыренные уши.

- Скажи - ты уже любишь меня?

- Вот он, этот вопрос, на который я не могу ответить.

- Так не отвечай! Только поцелуй меня...

На следующий день они въехали в Корсаковск. Главную улицу, обсаженную
деревьями и обставленную фонарями, подметал дряхлый старик, на лбу которого
было выжжено клеймо "В", на левой щеке "О", а на правой "Р". Полынов спросил
у него, как отыскать секретаря полицейского правления.

- А эвон... домик с терраской, - показал "ВОР", взмахивая метлой. -
Секлетарем здеся мой внучек будет...

Секретарь, наследник заветов старой каторги, едва глянул в паспорт
Полынова-Сперанского-Баклунда, зевнул:

- Ладно. Завтра, если будет времечко, загляните ко мне, чтобы
отметиться, где остановились. Отелей не держим, здесь не Франция, устроитесь
на частной квартире.

Чехов писал, что в Корсаковском округе "люди консервативнее, и обычаи,
даже дурные, держатся крепче. Так, в сравнении с севером, здесь чаще
прибегают к телесным наказаниям, и бывает, что в один прием секут по 50
человек... когда вам, свободному человеку, встречается на улице или на
берегу группа арестантов, то уже за 50 шагов вы слышите крик надзирателя:
"Смир-р-рно! Шапки долой..." Потому-то Полынов не слишком был удивлен, что
хозяин квартиры ходил перед новыми постояльцами на полусогнутых ногах. Как
все униженные люди, он называл вещи уменьшительными именами: цветочек,
маслице, стульчик, кроватка...

Было видно, что он принял Полынова за важную персону из администрации
Сахалина, а теперь очень боялся, как бы не обмишуриться.

- По какой статье? - не удержался от вопроса Полынов.

- Девятьсот пятьдесят третья, извольте знать.

Пройдя в комнаты, Полынов со смехом сказал Аните:

- Статья-то - близкая к моей. Только я выпрямился и хожу в полный рост,
никому не кланяясь, а он согнулся...

В соседнем домишке проживала неопрятная старуха, еще помнившая Чехова.
В молодости она живьем закопала своего новорожденного младенца, чтобы
избежать позора на всю деревню, а теперь назойливо предлагала Полынову
купить у нее капусту:

- Кисленькая! И беру-то недорого...

Полынов купил у нее капусту и тут же выбросил ее на помойку, куда с
визгом набежали хозяйские поросята.

- Пусть жрут, - сказал он Аните. - Эта старая дегенератка еще живет, а
сам Антон Павлович Чехов, побывав на Сахалине, заболел чахоткой и умирает...
Я ненавижу каторгу! - вдруг признался Полынов. - Но теперь даже благодарен
этой каторге, которая помогла мне найти тебя...

Гротто-Слепиковский отыскался среди корсаковских офицеров очень легко,
он ознакомился с запиской от Быкова. Полынов, между прочим, поинтересовался:

- Вам угодно говорить со мною на польском?

- Если вы им владеете, - отозвался Слепиковский.

- В достаточной степени.

- Буду рад. А рекомендация моего друга Валерия Павловича Быкова значит
для меня очень многое. Его записка - это почти аттестат в вашей
порядочности. Я не стану утомлять вас расспросами о причинах вашего
появления в Корсаковске, но догадываюсь, что ваше место именно там, где вас
не знают.

- Примерно так, - согласился Полынов. - Но хотел бы напомнить, что у
меня хорошие документы.

- Не сомневаюсь, что вы сделали их достаточно правильно, - кивнул
Гротто-Слепиковский, мельком оглядев Аниту. - Но вам следует знать, что в
Корсаковске состоит начальником барон Зальца, изгнанный из лейб-гвардии за
неумелое обращение с казенными деньгами. Считаю своим долгом предупредить
вас: это человек не только вредный, но и весьма подозрительный ко всем
навещающим его корсаковские владения...

13. НА САХАЛИНЕ ВСЕ СПОКОЙНО

Фенечку Икатову, никогда раньше не болевшую и готовую прожить сотню
лет, измучила лихорадка с ознобом, ее бил кашель, молодая женщина говорила,
что простудилась:

- Именно в ту ночь, что вы приехали с материка. Как услышала лай собак,
так и выскочила... прямо с постели! А на дворе-то метель кружила, вот меня и
проняло.

Ляпишев, стареющий человек, сострадательно навещал свою горничную. Он,
подобно врачу, прикладывал ладонь к горячему лбу женщины, отыскивал пульс на
ее влажном запястье. Сейчас для него, наверное, не было дороже человека,
нежели горничная, лежащая в пуховиках губернаторской постели.

- Душечка, постарайся не болеть. Ты лучше меня знаешь, что на Сахалине
почти нет толковых врачей, а те, которые имеются, способны лечить только
каторжан.