я затылком чувствую его дыхание.
- Надо менять весь фронт, - посоветовал Сент-Андре. - И старайтесь
поскорее разломать каре, построенное нами. Войска следует выводить в
обычную линию...
- Вы так находите, барон? - нахмурился Фермор.
- А иначе.., сложить знамена! - подсказал принц Саксонский.
Лагерь ожил. Перестроение, столь спешное, вызвало замешательство.
Вторые линии войск становились теперь первыми. Первые - вторыми. Каре с
треском разламывалось. Левый фланг становился правым флангом. Офицерам,
особенно полковникам, спросонья предстояло быстро переубедить себя в
правилах диспозиции. Разом все оказалось наоборот. Великая неразбериха в
обозах уже началась. Артиллерия путалась среди повозок...
Перестроение продолжалось до утра, но так и не закончилось. Король
ждать не стал и открыл сражение - решающее сражение Семилетней войны,
которое вошло в историю народов под названием - Цорндорф!
ЦОРНДОРФ
Рано-рано утром, еще не рассвело, Фридрих проехал через свой
компанент, говоря солдатам:
- Враг жесток и опасен. Будьте же беспощадны и вы! Сегодня мы должны
забыть о жалости к побежденным...
Теперь, когда все было решено, он не спешил, и баталия! началась лишь
в девять часов утра. Никто из генералов Пруссии никогда не знал - как
откроет Фридрих сражение.
Но у короля был давний излюбленный прием, проверенный в викториях.
- Косая атака! - провозгласил он...
Русские священники еще проезжали вдоль рядов своих войск - верхами на
лошадях, с хоругвями, кропили воинов водицей с рыжих метелочек. Солдаты
вынимали кожаные манерки, наспех делали глоток-другой водки и кричали
согласно:
- Виват Россия-а!..
Цорндорф уже горел, разделяя противников. Гусарские эскадроны
Фридриха обходили русский лагерь во флангах. Неторопливо переползая через
холмы и балки, неумолимо двигался классически четкий прусский строй.
Медленно развернулся он в линию боевого порядка.
Над соседним лесом, за которым протекал Одер, радостно взлетели
розовые от солнца аисты. В руках полковых тамбурмажоров, небывало
вспыхивая, крутились под музыку нарядные штанги - все в бахроме и золоте,
в лентах алых, в серебряных кистях.
Дум-ду-ду-дум... Ду-ду-дум! - грохотали барабаны.
Пруссаки подошли ближе, и тогда умолкла страшная молотьба палок по
тугим шкурам барабанов. На смену им вдруг тоненько и нежно, почти
миролюбиво запели плаксивые гобои: lch bin ja, Herr, in deiner Macht...
"Господи, я во власти твоей. (нем.)."
Но русские стояли тихо - ни возгласа, ни жеста; только перемнется
кто-нибудь с ноги на ногу, и тогда противно чавкнет под ногами сырая земля.
Сент-Андре, приглядевшись к прусскому строю, заметил:
- Что ни говори, а зрелище великолепное!.. Фермер только что
переставил заново батареи - фронтом на противника, и лафеты засели в
кочках болота. Русские стояли плотной массой, как стенка... Король оторвал
от глаз трубу.
- Ого! - сказал он. - Задержите движение инфантерии... Я вижу, что
тут ни одно наше ядро не пропадет даром.
Два часа подряд русские нерушимо стояли под свирепым огнем прусской
артиллерии. Два часа подряд колотили их ядрами и бомбами. Два часа они
пробыли в аду. Случалось, что ядро, ворвавшись в строй, калечило насмерть
больше десяти человек сразу. Но когда дым рассеивался, Фридрих видел
русские ряды, которые с упрямством непонятным смыкались над павшими.
- Дона, - вскричал король, - ты прав: они напоминают стены! Но мы их
защекочем штыками инфантерии...
И вот началась битва. Первым - увы! - собрал манатки сам
главнокомандующий русской армии Виллим Фермер. Последней, кто видел его,
был венский барон Сент-Андре;
- Стойте, генерал! Куда же вы?
- Если надо, - ответил Фермер, - я добегу хоть до Шведта!
Свита поскакала за ним; убрался в сторону вагенбурга, в лесную тишь,
и представитель Вены... Ставка опустела!
Событие - беспримерное в истории мировых войн: армия осталась без
командующего, бросившего войска в разгар битвы. Всю власть над сражением,
сами того не сознавая, возложили на себя офицеры и рядовые русской армии.
А прусский авангард уже пошел мять ряды. Под пулями и ядрами войска
России, оскалясь багинетами, были оттиснуты назад - солдат на солдата, ряд
на ряд, колонна на колонну.
- Так их! - хохотал король, упиваясь этим зрелищем. Прессуйте
азиатов. Напирай, парни, чтобы из русских сок брызнул...
Король еще не знал, что против его колоссального опыта и таланта,
против его проверенной в боях тактики сейчас на поле Цорндорфа не стоит
противник с такой же тактикой. Король не поверил бы, если б ему сейчас
сказали, что он вступил в единоборство с армией без командующего...
Солдаты и король!
Кто победит?.. Приближался полдень.
***
В полдень произошло неожиданное: Фридрих через подзорную трубу
разглядел бегущих солдат. Это были не русские - это его солдаты спасались
бегством. Король видел, как в его железный авангард врубилась русская
кавалерия. Следом двинулась русская пехота.
Чудовищно! Необъяснимо! Парадоксально! Словно вдруг развернулась
невидимая пружина: выпятив груди, московиты полезли вперед, отнимая у
Фридриха пушку за пушкой.
- Ваше величество, - осторожно доложили королю, - русские забрали у
нас двадцать шесть орудий.
- Так дело не пойдет! - ответил Фридрих и ударом ладони собрал трубу
в один короткий тубус. - Так дело не пойдет, - повторил король. - Зейдлицу
пора обрушить на фланги эскадроны!
Зейдлиц повел 56 эскадронов, а Шорлемер - 12 гусарских.
Король выжидал, когда эта лавина всмятку расплющит русских.
Но Зейдлиц что-то медлил.., не появлялся на поле!
- Куда он провалился? - нервничал король. - Де Катт, могу сообщить по
секрету... Только вам, как другу: наше положение стало трудным.
- Не может быть! Пока все хорошо.
- Нет, - ответил ему король. - Вы просто не смыслите в алгебре боя, а
я уже привык раскусывать эти формулы...
Настроение у Фридриха сильно испортилось. Клубы дыма, летевшие от
Цорндорфа, и режущая острая пыль слепили его... Де Катт задумчиво
признался:
- Я многого не понимаю в этом сражении.
- Утешьтесь! - отвечал король с вялой улыбкой. - Вы не одиноки в
этом... Скоро я тоже перестану что-либо понимать.
Раздался мощный всхрап коня - это прискакал Зейдлиц:
- Король, ты хотел меня видеть?
- Я хотел видеть тебя вон там, - показал Фридрих в гущу сражения. - А
здесь я тебя видеть не желаю... Помни, Зейдлиц: ты мне головой своей
отвечаешь за эту битву!
- Король, - рассмеялся Зейдлиц, - после любой битвы моя голова всегда
в твоем распоряжении...
Растаптывая мертвецов в густой траве, дробя копытами черепа и кости,
лава прусской конницы двинулась - и только глухо сотрясалась
многострадальная кормилица-земля. Кавалерия неистового Зейдлица разом
опрокинула русские линии. Началась страшная сеча. Когда патроны кончались,
русские бились с конниками штыками. Вспарывали животы лошадям. Тащили
пруссаков из седел. Под палашами кавалерии сверхупорно не сдавались первые
линии русских, и в этот момент Фридрих вполголоса обронил фразу, ставшую
знаменитой:
- Я вижу только мертвых русских, но я не вижу побежденных русских!
Опытным глазом полководца он наблюдал за битвой, стараясь разгадать
перелом в духе сражения. И король мучился, стоя на пригорке, не видя
главного момента, ради которого он и открывал это сражение сегодня:
русские не были сломлены нравственно!
- Ваше величество, возьмите трубу, - подсказал ему де Катт. - Вы
увидите сейчас незабываемое зрелище...
В этот день де Катт записал в своем походном журнале:
"Русские полегли навалом. Но, когда их рубили саблями, они целовали
ствол своего ружья и не выпускали его из рук..."
Фридрих решительно бросил в бой свежие батальоны. Он обжег русские
войска огнем слева. Уколол их штыками справа. Растоптал конями в упор.
Выбил их ряды сзади. Но...
- Здесь что-то не так, - признался король. - Русского мало убить -
русского надо еще и повалить!
- Дайте королю самую большую трубу, - велел де Катт. - Я хочу, чтобы
король видел то, чего никто никогда еще не видел...
Что же видел сейчас Фридрих?
"...россиян малыми и большими кучками и толпами, стоящих по
расстрелянии всех патронов своих, как каменных, и обороняющихся до
последней капли крови. Многие, будучи прострелены насквозь, не переставали