- Надо бы чего-нибудь родным прикупить,- заметил Стуколин. - Деньги у нас
есть, - он похлопал себя по карману, где лежал конверт с "довольствием" от
президента.
Друзья с ним согласились. Отправились в поход по магазинам. Громов выдвинул
идею, что брать нужно нечто соответствующее Москве и московскому духу - то,
чего ни в каком другом городе не купишь. Через час он пожалел, что вообще
об этом заикнулся. В московских магазинах можно было купить предмет,
символизирующий любой город на планете: питерскую "Балтику" и гонконговские
кроссовки, екатеринбургские самоцветы и тайваньские магнитолы, парижские
чулки и нью-йоркские презервативы. Не было только одного - исконного
местного продукта.
- Может, мы не там смотрим? - предположил Лукашевич на выходе из очередного
шопа,- Может быть, надо какой-нибудь специализированный магазин поискать?
- Может быть... - пробурчал Громов. - Но время уже поджимает. Предлагаю
остановиться на том, что есть.
Остановились на том, что есть. Громов купил жене пару хороших зимних сапог.
Лукашевич подумал и приобрел для Зои набор украшений из настоящей кожи.
Стуколин, почесав в затылке, разорился на серебряный портсигар для отца.
- Ну вот, - сказал Громов с некоторым облегчением. - Поздравляю с
покупками. Куда теперь направим свои стопы? Есть предложения?
- На ВДНХ! - высказался Стуколин.
- Почему на ВДНХ? - удивился Громов.
- Всю жизнь мечтал побывать на Выставке достижений народного хозяйства.
Хочу достижений!
- Ты что скажешь, Алексей? - обратился майор к Лукашевичу.
Тот пожал плечами:
- Почему бы и нет?
И они поехали на ВДНХ. На этот раз жалеть о том, что сунулся с инициативой,
пришлось Стуколину.
- Да-а... - высказался он, разглядывая длинные ряды ларьков и шашлычных,
заполонивших аллеи Выставки.- "Клуб на улице Нагорной стал общественной
уборной; наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад..." -
пропел он, несносно фальшивя.
Громов поморщился. Но возразить ему было нечего: когда он был на Выставке в
последний раз, всђ здесь выглядело совершенно иначе - не так убого. По
счастью, милосердные сумерки скрыли от взора офицеров большинство
неприглядных подробностей. Оскальзываясь в жидкой грязи и матюгаясь, друзья
добрели до павильона "Машиностроение", где получили возможность
полюбоваться на стадо "тушек" и одинокий, латаный-перелатаный "Як-38[39]".
Стуколин подошел к "Яку" и погладил его по фюзеляжу.
- Бедняга, - сказал старший лейтенант. - Затащили тебя сюда, болезного.
- Да он без движков и без подвески, - заметил Лукашевич, обойдя
истребитель.
- Ну и что? Всђ равно наш, свой.
Стуколин снова погладил фюзеляж с таким выражением, словно не видел боевых
истребителей лет сто, а теперь обрадовался старому надежному другу.
Громов сходил к павильону, убедился, что тот уже закрыт, ознакомился с
рекламой фирмы, которая, как оказалось, этот павильон снимает в качестве
своей главной торговой точки, и вернулся к лейтенантам.
- Всђ, хватит, - заявил он. - Я хочу жрать. Кто-нибудь составит мне
компанию?
Составить компанию захотели все. Из большого числа палаток, промышляющих
изготовлением и торговлей шашлыков, выбрали наиболее прилично выглядевшую -
аккуратный домик с большим окном и столиками внутри. Ввалились шумной
гурьбой и заказали по порции шашлыка из молодой телятины. К шашлыкам, как и
полагается, взяли водочку.
Первую рюмку приняли на грудь молча, без тостов. Накинулись на еду,
поглощая обжигающе горячее мясо с остервенением, закусывая это дело горячим
лавашем и луком в уксусе. После того как утолили первый голод и даже стали
подумывать, не заказать ли еще порцию, Громов собственноручно разлил водку
по рюмкам и тихо сказал:
- Вот теперь самое время помянуть погибших. Стуколин и Лукашевич
переглянулись и синхронно потянулись к рюмкам.
- Давайте, братцы, помянем всех, кого нет больше с нами, - продолжал
Громов, глядя в стол. - Пусть земля им будет пухом.
Помянули. Помянули отчаянного сверхсрочника Женю Яровенко. Помянули
лейтенанта Беленкова. Помянули советника Маканина.
- "Архангел нам скажет: ДВ раю будет туго",- тихонько напел знаток
Высоцкого Стуколин,- но только ворота щелк. Мы Бога попросим: ДВпишите нас
с другом в какой-нибудь ангельский полк"".
Посиделки в шашлычной не затянулись. Когда офицеры прикончили вторую порцию
шашлыка и вторую бутылку водки, буфетчица намекнула им, что пора и честь
знать, заведение закрывается. Слегка осоловевший Громов кивнул и тут же
получил счет. Поглядев на колонки цифр, он присвистнул:
- Однако!
Цены здесь кусались. Но делать нечего - расплатившись из "президентского
довольствия", офицеры покинули шашлычную. Гулять по Москве им уже
расхотелось, и, не долго думая, они завернули в первый попавшийся
круглосуточный ресторан. И снова взяли водку.
Дальнейшее Лукашевичу запомнилось плохо. Сказалось наконец количество
выпитого за день. Даже мясо не помогло. Впоследствии Алексей перебирал в
памяти отдельные эпизоды первого и последнего вечера в Москве, но цельной
картинки не получалось. Он помнил, как они пили в ресторане, как заказывали
оркестру "ДЯк" - истребитель", как поднимали тосты, но, хоть убей, не мог
вспомнить, из-за чего начался спор с бритоголовым нуворишем, отмечавшим в
том же ресторане очередную сделку. Спор закончился безобразной дракой с
опрокидыванием столов. Стуколин врезал и нуворишу, и подбежавшему
охраннику.
- Я - Герой России! - ревел он.- А вы кто? Дерьмо!..
Громов попытался прекратить эту нелепую ссору, но тоже получил по
физиономии - от разъяренного нувориша, К драке пришлось подключиться
Лукашевичу: допустить, чтобы у него на глазах избивали его командира, он не
мог.
Потом все они как-то сразу очутились в отделении милиции, в "крысятнике".
Стуколин продолжал буйствовать, хватаясь разбитыми в кровь руками за прутья
решетки и жутко матерясь. Бритоголовый нувориш, сидя на табурете и утираясь
платочком, давал показания. Сонный, вялый лейтенант милиции заносил эти
показания на бумагу. Второй милиционер - в пятнистом комбинезоне -
прохаживался по помещению, поигрывая дубинкой и с нехорошим, темным
весельем поглядывая на арестованных офицеров. Лукашевич, у которого дико
болела голова, тем не менее в первую очередь проверил карманы. Карманы
оказались вывернуты: ни удостоверения, ни ордена, ни довольствия, ни
военного билета - всђ изъяли.
Лейтенант закончил с показаниями, попросил нувориша расписаться и обратился
к своему пятнистому компаньону с вопросом:
- Ну что, Сева, надо бы их в комендатуру сдать?
- Можно и в комендатуру,- согласился пятнистый. - Только я бы еще с ними
поработал.
Сказавши так, пятнистый выразительно взмахнул дубинкой.
- Свиньи какие, - пояснил он свою мысль. - Приехали, понимаешь, в Москву и
сразу нажрались. Дома у себя нажирайтесь.