Чтение 52–й страницы книги ~След нумизмата~

сохранилась. Это очень дорогая вещь, вы понимаете? -- с надеждой глядя на
хозяина дома говорил Мезенцев.

-- Да, понимаю, -- тяжело вздохнул Пинчук. Еще немного повертев в руках
старинную монету и уложив ее в коробочку, он сказал:

-- Знаешь, Шура, это, может быть, для этих... как ты их назвал?

-- Нумизматов.

-- Да, для них это ценная вещь. Только где их сейчас в городе искать? А
так серебро -- оно и есть серебро, даже не золото.

Мезенцев опустил глаза, но Пинчук продолжил:

-- Возьму я эту вещь для себя, из уважения к вашему семейству. Все-таки
сколько добра от вас видел! У меня, конечно, много припасу не найдется,
но... чем смогу.

Подойдя к пузатому буфету, снабженец открыл дверцу, подсвечивая себе
огарком свечи, долго копошился в его объемном чреве, наконец вернулся к
буржуйке с матерчатым мешочком в руках. Подавая его студенту, старшина
сказал:

-- Здесь пшено, килограмма два, двести грамм маргарину, сахаринчику
немного положил, кипяток подсластить. Чем могу, уж извини.

-- Спасибо большое, Василий Яковлевич! -- губы у Шуры дрогнули, на глаза
навернулись слезы. -- Я так вам благодарен!

-- Да ладно тебе, Шура, чем могу, -- снова повторил Пинчук, а потом
спросил: -- Может, тебе еще дровишек дать?

-- Нет, дрова я не унесу. У меня еще есть. Стол дожигаю.

-- Это тот, из столовой, круглый? -- ахнул Василий Яковлевич.

-- Да, раньше за ним вся семья помещалась, ну а теперь нет никого... Я
пойду, поздно уже.

Проводив гостя до двери, Пинчук уложил коробочку и черную тетрадь в
верхний ящик буфета, рядом с документами, и, подойдя к окну, осторожно
приоткрыл штору светомаскировки.

Выглянула луна, и на белом снегу хорошо было видно, как шаркающей
старческой походкой Мезенцев-младший вдоль стенки пробирается к себе домой.
Чуть покачав головой, Василий Яковлевич пробормотал: "Нет, не жилец он,
догорает парень. До весны точно не дотянет. На это у меня глаз наметанный."

Прикрыв штору, Пинчук разжег небольшую коптилку, сделанную из гильзы
сорокапятки, и с озабоченным выражением лица начал шарить у себя за пазухой.
Вытащив на свет Божий довольно солидный мешочек, он внимательно осмотрел
его, кивнул головой и пробормотал себе под нос:

-- Так и есть, дырка. А я-то думаю, что такое колет меня целый день.

Освободив от крошек хлеба большое блюдо, Василий Яковлевич осторожно
высыпал на него даже в скудном свете вспыхнувшие разноцветным огнем
драгоценности. Кольца, серьги, броши, колье -- радость и утеха изысканных и
утонченных женщин бывшего Санкт-Петербурга. Кроме семейства Мезенцевых,
Пинчук опекал еще два профессорских дома, хорошо известных ему по прошлой
работе в институте. К незнакомым людям он с подобными сделками обращаться
опасался.

Заштопав мешочек, Василий Яковлевич осторожно ссыпал обратно камушки и
сунул его за пазуху. Помня о судьбе своей первой квартиры, старшина теперь
всегда носил драгоценности с собой, оставляя дома только тяжелое золото, к
которому теперь прибавилась эта забавная монета.
5. УДАРНИК КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА.

В половине восьмого утра Силин стоял на условленном месте. Хотя чахлый
сквер навевал ему не очень приятные воспоминания, Нумизмат чувствовал
некоторую приподнятость духа. В первый раз за время его московской одиссеи
удалось все, что он задумал. Когда без пяти восемь со стороны общаги подошли
хмурые и неразговорчивые строители, Михаил не удержался и приветствовал их
более чем радостно:

-- Здорово, мужики!

-- Привет, -- нехотя буркнул черноглазый Шпон, остальные только мрачно
посмотрели в сторону Нумизмата. Автобус подкатил словно по заказу -- ровно в
восемь, и разговор продолжился уже по дороге.

-- Что это ваше начальство сменило гнев на милость? -- шепнул Силин на
ухо своему соседу, все тому же Шпону.

-- Димку позавчера убили, -- тихо ответил парень, упорно глядя в окно.

-- Да ты что?! -- очень похоже изобразил удивление Нумизмат. -- Кто?

-- Да кабы знать! Наркоман какой-нибудь. Отправили парня в магазин, и
все, нету, зарезали. Денег-то было шиш да маленько, а кто-то позарился, аж
карманы все вывернул! Менты, суки, достали! Им лишь бы придраться, что в
Москве без прописки живем. А тут еще рыжий, гад, не хочет Димку домой
отправлять, здесь, говорит, похороним, дешевле будет. Я предложил ребятам
скинуться по тридцать долларов, никто не согласился, а у парня там мать
осталась, брат маленький.

-- Ну, тридцать долларов это не очень и много, -- удивился Михаил, -- чего
они жмутся-то?

Теперь Шпон зверем посмотрел уже на Силина.

-- Это для вас, москалей, не много, а у нас семью можно месяц месяца на
них кормить!

После этих резких слов парень отвернулся к окну и замолчал.

"Черт его знает, что ему надо? И так и эдак -- все для него плохо", --
разозлился Силин и оставшуюся часть дороги к соседу уже не приставал.

Прораб был уже на месте. За руку поздоровавшись с Нумизматом, он мотнул
головой в сторону сторожки и предложил:

-- Пойдемте, я вас запишу.

По ходу дела Паршин объяснял условия труда и оплаты.

-- Деньги в конце недели, но сразу предупреждаю вас, что и работы тут
осталось тоже примерно на неделю.

Паршина удивило, что новый рабочий проявил некоторое безразличие к
сумме будущего заработка, но отнес это к общей сдержанности характера.

-- И спецовку сейчас на вашу фигуру не подберешь, -- закончил прораб
введение в курс дела.

-- Да ладно, я могу и так, дайте только на голову что-нибудь да
рукавицы, -- заверил нового начальника Силин.

Поначалу в бригаде Михаил занял место покойного Димки: подай, принеси,
свари чай. Но длилось все это буквально до обеда. Затем Паршин и бригадир
решили посмотреть нового человека на более сложной работе. Пробным оселком
послужила все та же злополучная голубая ванная. "Мадам" снова передумала и
решила отделать ее мрамором. Глядя, как Силин с виду неторопливо, но
аккуратно и точно кладет плитку за плиткой, оба его начальника не сказали ни
слова, только переглянулись. Взгляд рыжего выражал некоторую досаду, Паршин
же откровенно торжествовал.

-- Тебе Шпона оставить в подмогу? -- спросил он Михаила.

-- Зачем? Яйца чухать? Один управлюсь, -- довольно резко отозвался Силин.

-- Ну, как хочешь, -- пожал плечами прораб.

Примерно через полчаса после этого Паршин, Шалим и рыжеусый Мирон
куда-то уехали на машине прораба. Силин пришел за раствором, но спрашивать у
хмурого Шпона, занявшего его место у бетономешалки, ничего не стал.
Вернулись все трое к самому ужину, подавленные и мрачные.

-- Все, похоронили Димку, -- сказал Шалим, заходя в вагончик. При этом он
покосился на взрывного Шпона, тот передернулся всем телом, но промолчал. К
удивлению Нумизмата, бригадир достал из сумки три бутылки водки, сказав при
этом:

-- Ну что, помянем пацана, пусть московская земля будет ему пухом.

Пить Силину не хотелось, но он знал, насколько болезненно подозрительны
простые работяги к таким, как он, трезвенникам.

-- А что вы так долго? -- спросил рыжего кто-то из рабочих после
поминовения.

-- В ментовку опять заезжали, -- пояснил бригадир, морщась, -- так и хотят
нам это дело пришить. Все интересовались, не держал ли на Димку кто зла, не
было ли в тот вечер в общежитии драк. Эти придурки в нашей комнате даже шмон
навели. Все следы крови искали.

Возмущению работяг не было предела. Наконец взорвался и Шпон.

-- А может, у меня там тысяча баксов лежит, какое они имеют право! --
заорал он.

-- Откуда у тебя, голодранца, тысяча баксов? -- окрысился Шалим. -- А
право они имеют. Прописки у нас нет, регистрации тоже. Да не возбухай ты!
Присматривали мы там, чтобы никто из них ничего не стырил.

В этот момент в вагончике появился прораб.

-- Васильич, помянешь Димку? -- спросил бригадир, поднимая бутылку с
остатками водки.

-- Нет, я же за рулем. Насчет переезда решили что?

-- Пока с парнями не говорил.

-- В общем так, мужики! В сроки мы явно не успеваем, есть предложение
распроститься с общагой и переехать на эту неделю сюда. Работать будем не по
часам, а по необходимости. Питание четырехразовое. Ну, как вам такая идея?

-- А из общаги нас все равно пнут, сегодня уже комендант подходил, --
меланхолично заметил рыжий.

-- Куды ж деваться-то. Гроши нужны, працать буде як тэ робы в Египте, --
за всех отозвался Мирон.

-- Ну хорошо, сейчас приедет грузовик, Шпон, ну и... Сергунчик! Сьездите
за вещами. -- Прораб обернулся к Силину: -- Ну, а ты как, Дмитрич, на все это
смотришь?

-- Да никаких проблем. Сейчас только позвоню своей.

Пока Паршин раздавал во дворе последние указания, Силин в его кабинете
воспользовался телефоном:

-- Надя! Здравствуйте, это Михаил. Я больше не приду, можете сдавать
комнату другим.

-- Хорошо, -- по дрогнувшему голосу женщины Михаил понял, что она
огорчена. -- Спасибо, что позвонили.

-- Всего хорошего, до свидания.

Последние слова слышал и подошедший прораб.

-- Как ты с ней вежливо. Строгая, что ли, супруга? -- спросил Паршин.