Чтение 52–й страницы книги ~Угол атаки~

забайкальских пространствах аэродромом? И в кого долбанут молнии?

Раздался зуммер телефона спецсвязи. Лейтенант протянул Тимашуку трубку:

- Товарищ подполковник, Москва. Вас.- Почему не звонишь? - недовольно
спросил Г.

- Изучаю факс.

- Изучил?

- Так точно. Разрешите доложить соображения?

- Рядом есть люди?

- Есть.

- Пусть выйдут.

Тимашук жестом показал полковнику Тулину и связисту на дверь. Оба
поспешно вышли.

- Излагай, - бросил Г.

- По-моему, это туфта.

- Почему так решил?

- Так докладные не пишут. Это не докладная, а рекламный проспект. Она в
самом деле из ФСБ?

- Да.

- Значит, этот полковник Голубков полный мудак.

- Это ты мудак, - довольно мирно возразил Г. - А он далеко не мудак. Ты
сначала правильно сказал, а потом все испортил. Эта докладная - подводка. Их
выводили на одного террориста. И было это совсем недавно.

- Я знаю на кого, - сказал Тимашук, радуясь возможности исправить свой
маленький, но досадный промах. - Пилигрим. Он же Взрывник.

- От кого узнал?

- От них.

- Что еще узнал?

Тимашук помедлил с ответом. У него было что доложить. Хотя бы про пять
"черных акул". Одно это дорогого стоило. Но он сдержался. Дураку половины
работы не показывают. В армии - особенно. И хотя генерал Г. был очень даже
не дурак, подполковник Тимашук рассудил, что правильней будет воздержаться
от раздробления информации. Пирог должен быть целым. Тогда и видно, что это
пирог, а не куча крошек.

- Про Центр - ничего, - отрапортовал он. И добавил, чтобы не выглядеть в
глазах Г. совсем уж никчемным: - Пока.

- Слушай внимательно, - помолчав, проговорил Г. - В этой туфте нам важно
только одно. То, что твои головорезы работали на УПСМ. Уверен, что работают
и сейчас. Часть, из которой их отправляли, - база нового
антитеррористического центра. Командир там - генерал-майор Дьяков. В Чечне
он был полковником, командовал спецназом. Они служили под его началом. А
друг Дьякова - полковник Голубков. Тот самый. Начальник оперативного отдела
УПСМ. Понял?

- Так точно.

- Есть и еще подтверждения. Косвенные. Дай доказательства. Мне нужны
доказательства. Прямые, а не косвенные.

Тимашук приободрился. На это он мог ответить.

- Будет видеозапись их показаний, - доложил он. - Устроит?

- Да. Только чтобы все точно. Конкретно. Без вариантов.

- Будет сделано. Разрешите вопрос? Что такое УПСМ?

- Я мог бы тебе сказать. Но не скажу. Это должны сказать они. Это должно
быть на пленке. И я должен быть уверен, что они сказали это сами, а не с
твоей подачи.

- Понял вас.

- Действуй, подполковник. Сейчас все зависит от тебя.

- Есть действовать, товарищ генерал армии.

- И вот что еще. Связь держи только со мной. Ясно?

- Воздержаться от докладов генерал-лейтенанту Ермакову? - переспросил
Тимашук. - Но он мой непосредственный начальник.

- Вот именно - воздержаться. Я твой непосредственный начальник. Ермаков
пусть лечится. Бери дело на себя. Жду доклада. Все, конец связи.

Тимашук положил трубку и некоторое время неподвижно сидел перед пультом.

Вот это поворот. Вот это, черт возьми, поворот! Что же произошло между
Ермаковым и Г.? Не просто столкновение. Столкновение со всего маху. Лоб в
лоб. И у Г. лоб оказался крепче. В чем же Ермаков прокололся? И так
по-крупному, что его выводят из игры. В самый разгар дела. Огромного дела,
которое могло вынести его на такую высоту, что даже представить страшно. И
его, Тимашука, передвигают на освобожденную Ермаковым клетку. Только так
можно было понимать слова Г.: "Бери дело на себя". Только так.

Тимашук разрешил полковнику Тулину и связисту войти, одолжился у
лейтенанта сигаретой. Быстро выкурил ее, приказал завтра с утра убрать
остатки "Мрии", чтобы подготовить взлетно-посадочную полосу для приема
"Руслана", сказал полковнику несколько ободряющих фраз и вышел. На лестнице
его окликнул связист:

- Товарищ подполковник, снова Москва. Тимашук вернулся в комнату:

- Слушаю вас, товарищ генерал армии. Но вместо козлиного баритона Г. в
трубке раздался хмурый голос Ермакова:

- Ты с кем это разговариваешь?

- Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант. Мне сказали, что он должен
звонить.

- Звонил?

- Нет, - ответил Тимашук. И повторил: - Никак нет.

Это была точка. В его прежней жизни. В его прежних отношениях с
Ермаковым. Роли сменились. Логика командной гонки. Не тянешь - уйди. Ничего
личного. Команда не может ждать. И важно быстро понять свою новую роль. Чем
раньше поймешь, тем больше шансов, что не сомнут, не затопчут.

Генерал-лейтенант Ермаков не понимал. Это чувствовалось по его тону.

- Что у тебя творится? - раздраженно спросил он. - Почему не
докладываешь?

- Не о чем. Все стоит. Саперы обещают восстановить ЛЭП через двое суток.

- Допросы?

- Продолжаю.

- Что выяснил?

- Ничего.

- Молчат?

- Не знают. Я свяжусь с вами, как только получу результат, - пообещал
Тимашук, чтобы не затягивать этот пустой разговор. - Как вы себя чувствуете,
товарищ генерал-лейтенант?

- Ты не о моем самочувствии думай, а о своем! - с угрозой посоветовал
Ермаков. - Плохо работаешь, подполковник. Очень плохо. Все провалил.

Зря он это сказал. Ну, сам напросился. Жопа недостреленная. Будет он
выговаривать. Лечитесь, товарищ генерал-лейтенант. А мне нужно работать.

- Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант, - сухо ответил Тимашук. - У
меня нет времени на разговоры, мне нужно работать.

Не дожидаясь ответа, он повесил трубку. И вдруг понял, что сказал чистую
правду. У него действительно не было времени. В Центре знают, что группа
Пастухова захвачена. Этот Центр должен будет что-то предпринять. И очень
быстро. Немедленно. Он должен их опередить. И он их опередит.

Тимашук вышел на улицу.

Над аэродромом неистовствовала гроза. Вся злоба мира долбила землю
молниями, сотрясала ударами грома. Хляби небесные обрушивали потоки воды.

Тимашук завернулся в плащ-палатку и шагнул в ад.

Он спешил.

У него оставалось все меньше времени.

Сидеть на бетонном полу с прицепленными к трубе руками было не очень-то
удобно, но я кое-как примостился. Подсунул колени под локти, чтобы браслетки
не так сильно резали руки, привалился плечом и виском к радиатору. Радиатор
был холодный, как.

Осторожней надо бы со словами. Так недолго накликать беду.
Ексель-моксель. А мы ее уже не накликали?

Надежда превращает в раба, в тварь дрожащую.

Безнадега дает свободу.

Радиатор был холодный, как труп.

Люминесцентные лампы на закопченном потолке мигали, потрескивали. Из
крана в углу бокса на железную раковину звонко капала вода. Стены были
пропитаны запахом отработанной соляры, машинного масла, металла. В трубах
гудело, слегка вибрировал пол - как корабельная палуба. Где-то рядом
работала мощная силовая установка. Резервная дизель-электростанция, больше
нечему. Значит, ЛЭП еще не восстановили. Слышались еще какие-то глухие
удары, то сильней, то тише. Сколько же времени мы здесь сидим?

У ворот бокса стоял пират, смотрел на меня сверху вниз. С хмурым
интересом - как на обезвреженную мину неизвестной конструкции. "Калаш" на
груди. Ноги расставлены, руки свободно лежат на "калаше". Изуродованное
страшным шрамом лицо. Откуда у него такой шрам? Вряд ли Чечня, не успел бы
так зарасти. Самому под сорок. Афган, пожалуй.

В голове у меня было мутновато, но одурь прошла. Я уже понимал, что
произошло. Укол мне Тимашук сделал. Это я вспомнил. А дальше - провал.

"Ангельское пение". Придумали название, суки. Что же я напел? Вид у
подполковника Тимашука был не больно-то победительный. Что он узнал от меня
такого, чего не знаю я сам? Верней, так: узнал ли он то, что хотел узнать?
Вроде бы нет. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что мы были ему
нужны. Но это было и плохо. Он не отступится, пока не выжмет из нас все. И
пойдет до конца. Такие всегда идут до конца.

- Какой сегодня день, командир? - спросил я пирата.

Думал, не ответит. Но он ответил: