Чтение 52–й страницы книги ~Петля~

- Попросило начальство. Ну, а если честно, то кому хочется портить
отношения с начальством? И вообще. Что, мне больше всех надо, по-вашему?
Но если подумать, то стыдно. Вот я вам и рассказываю.
- И где же теперь этот бедолага Костя? - участливо спрашиваю я, ибо такой
тон лучше всего соответствует не столько трагедии самого Кости, сколько
участи ни в чем не повинного Семена Гавриловича, вихрем событий
засосанного в эту историю и неизвестно за что пострадавшего.
- А! Ему хорошо, он на свободе, - вздыхает Семен Гаврилович с видом
узника, заточенного в крепость.
- То есть, - пытаюсь конкретизировать я, - что значит "на свободе"?
- Это значит, у мамы, - снова вздыхает Семен Гаврилович, на этот раз так,
что, кажется, может разжалобить камни. - А мама у него шеф-повар в
"Перекопе". Вам все понятно? Она как-нибудь выдержит на своей шее трех
таких бездельников, как ее драгоценный Костя.
Нам никто не мешает, и беседа наша мирно течет дальше.
В конце концов я узнаю не только фамилию Кости и его адрес, но и кое-что о
его характере, семье и даже друзьях. Семен Гаврилович, при всей его
вялости, даже ипохондрии, а также презрении к людским делам и страстям,
оказывается человеком поразительно информированным, к тому же с
философским складом ума, склонным к анализу и обобщениям. И потому лично
для меня его "служба внимания" оказывается совершенно бесценной.
- Что губит Костю? - брюзгливо рассуждает Семен Гаврилович, тусклым
взглядом упираясь куда-то в пространство. - Его губит мама. И губит папа.
Мама его губит любовью. Папа - пусть земля ему будет пухом, он спился -
губит его своими генами. При таких генах Косте для воспитания нужна не
мама, а николаевский фельдфебель с розгами. Это уж я вам говорю. Иначе
получится не человек, а комок грязи. Что постепенно и случилось. Об Костю
сейчас можно только испачкаться. А каждый человек ищет для себя подходящую
среду обитания. Вы заметили? И чаще всего дурная компания не засасывает, а
привлекает. Уверяю вас. Вы, кажется, учитель?
- Откуда вы знаете? - изумляюсь я.
- А! Откуда только теперь не поступает информация, знаете. Так вот,
слушайте меня, и вы станете, не скажу - умнее, но мудрее. Это уж точно.
Костя это тоже продукт, вы понимаете? И он тоже учился когда-то в вашей
школе.
- В моей?..
- Ну, ну. Не понимайте буквально. Там у вас есть свой Костя.
- Согласен. Но вы начали говорить о среде его обитания, - напоминаю я.
- Да, так вот. Костя именно нашел себе такую среду. Там один красивей
другого, я вам доложу. Возьмите хотя бы этого пропойцу Мотьку, нашего
водопроводчика. Вы думаете, почему у нас тут все краны текут и горячая
вода то идет, то нет? А потому, что ведает этим всем вечно пьяный Мотька.
Когда у него, не дай бог, откроется наконец язва, у нас горячая вода будет
без перебоя. Это я вам говорю. А пока я не могу провести соревнование по
плаванию. Слава богу, Мотька еще здоров.
Наша беседа подходит к концу, и я самым сердечным образом прощаюсь с
Семеном Гавриловичем. Более содержательного собеседника я тут еще не
встречал. Это просто счастье, что меня осенило побеседовать с ним.
Теперь я себя чувствую почти готовым к довольно сложной, по многим
причинам, встрече с этим самым Костей. На этом, я надеюсь, и закончится
операция, ради которой я сюда прилетел.
...Под вечер возле старинного здания грязелечебницы у меня происходит
встреча с Дагиром. В центре нашего внимания теперь только Костя. Я прошу
уточнить его адрес и постараться выяснить, был ли он две недели назад в
Москве, а также каков его образ жизни сейчас, где бывает, с кем
встречается.
Ну, а если у Дагира останется время, то неплохо бы узнать, что за
"дядечка" в прошлом году жил в санатории за месяц до Веры, "племянницу"
которого пытался соблазнить любвеобильный Костя.
- Сколько тебе на все это надо времени? - спрашиваю я.
- Ну, адрес-то я уточню еще сегодня, - говорит Дагир. - А вот дальше...
Два дня надо, Виталий. Чтоб как следует, понимаешь.
- Давай на второй день. То есть послезавтра, во второй половине дня, -
уточняю я. - Чтобы вечером можно было уже действовать. Договорились?
- Ай, спешишь. Ну, постараюсь.
- И вот еще что. Не трогай Мотьку. С ним я сам займусь. Это будет запасный
путь к Косте.
Мы расстаемся, и я не спеша возвращаюсь к себе в санаторий. Моросит дождь.
Но тепло и даже душно под густыми кронами деревьев. Из санаториев, мимо
которых я прохожу, доносится музыка. На улицах пустынно. Свет ламп над
мостовой не пробивается на тротуар. Я шагаю словно в темном коридоре. Вот
и перекресток. Большие каменные вазы с цветами перегораживают здесь
мостовую.
Я сворачиваю за угол и вскоре добираюсь до своего санатория.
После ужина мы идем с моим соседом по комнате Витей Богдановым играть в
бильярд. По дороге я останавливаюсь поболтать с дежурной. И, между прочим,
узнаю, кто из слесарей и водопроводчиков дежурит сегодня ночью. Но Мотьки
среди них не оказывается. И я с полным правом иду в бильярдную, где
Виктор, поджидая меня, уже выбирает себе кий по руке, потом складывает на
столе треугольник шаров и нетерпеливо поглядывает на дверь.
Мы играем в "пирамидку" - игру длинную, неторопливую и хитрую, требующую
терпения и железной выдержки. Но мысли мои очень далеки от этого зеленого
стола с белыми шарами, и все Витькины шуточки и подначки до меня не
доходят.
Я думаю о неведомом мне Косте, подонке и воре, который, по всей
вероятности, окажется теперь еще и убийцей, думаю о том, как дорого
обошлось трусливое, а возможно, и карьеристское нежелание поднимать "шум"
вокруг его кражи. И, между прочим, этому мог бы помешать даже такой
незаметный человек, как Семен Гаврилович, откажись он подписать фальшивый
акт. И тогда Костя уже полгода, как сидел бы под замком в колонии и была
бы жива Вера. И, между прочим, сегодня не ждала бы Костю кара в сто раз
страшнее, чем за ту кражу в санатории. Но Вера, главное - Вера, она была
бы сейчас жива...

Утром я уже у другой дежурной снова интересуюсь слесарями и
водопроводчиками. На этот раз под тем естественным предлогом, что кран в
нашей комнате вторые сутки течет и никакие наши жалобы уборщицам не
помогают. Оказывается, искомый мною Мотька сегодня на работе, и все краны
"на его чертовой совести, чтоб он пропал", как выражается дежурная. Она же
указывает мне путь в подвал, где оборудовали себе мастерскую слесаря. Там
обитает и Мотька.
В дальнем конце коридора я нахожу узенькую дверь и по гудящей
металлической лестнице спускаюсь вниз, в подвал. Сначала я попадаю в
тесный, плохо освещенный тоннель. По сторонам тянутся какие-то складские
помещения. Жарко, трудно дышать. Издали доносится гул, визг металла,
чьи-то возгласы. Толкаю наконец какую-то дверь и попадаю в котельную. В
топках огромных котлов ревет пламя, пол завален углем, двое чумазых
полуголых парней кричат мне что-то, сверкая белками глаз и белозубыми
улыбками. Я в ответ тоже улыбаюсь и машу рукой, давая понять, что попал не
туда, куда надо.
Иду дальше по темному коридору и наконец добираюсь до слесарной
мастерской. Острый запах металла - вот первое, что я тут ощущаю. Длинные,
обитые железом столы, тиски, маленький токарный станок у стены, полки с
инструментами, какие-то горы железок на столах. А в дальнем углу я вижу
проваленную металлическую раскладушку с грязной подушкой и рваным ватным
одеялом.
Около одного из столов на высоком табурете сидит вихрастый парень в
перепачканной, замасленной до металлического блеска темной рубахе с
закатанными рукавами и, покуривая, с любопытством смотрит на меня
круглыми, как у совы, глазами.
- Привет, - говорю я.
- Ну, привет, - отвечает парень.
- Мне бы Мотю.
- Это еще зачем?
- Кран течет.
- Хе! Пусть заявку подают.
- А может, я Моте рублевку хочу дать, чтоб сразу починил? - усмехаюсь я. -
Почем ты знаешь?
- Рублевку? - оживляется парень. - Ну, давай. Я Мотька.
- Что ж ты сразу не признался?
- Мало ли... - туманно откликается Мотька и, шмыгнув носом, оценивающе
смотрит на меня. - Тебе и верно только кран починить? Или чего еще?
- А какая от тебя еще польза?
- Может, чего купить хочешь слева? - Мотька выжидающе и лукаво смотрит на
меня своими круглыми, совиными глазищами. - Улавливаешь или как?
- Что ж у тебя есть?
- У меня-то ничего. Но если кинешь трояк, сведу туда, где есть, - скалит
зубы Мотька.
- Да что есть-то?
- Ну, что. Джинсы - Америка. Галстуки - Италия. Резинка. Сигареты. Чего
тебе еще?
Я говорю, что вообще-то меня джинсы интересуют. И в нерешительности чешу
затылок. Не так-то просто отважиться на такую покупку.
- Только деньги я сам не рисую, учти, - сурово предупреждаю я.
Это верный признак того, что я сдаюсь. И Мотька прекрасно все понимает.
Круглая угреватая его физиономия расплывается в улыбке, и он
заговорщически подмигивает:
- Сговорено.
Мотька торопливо сползает с табуретки, подбегает к раскладушке и из-под
подушки вытаскивает бутылку водки, как мне кажется, уже начатую. Из ящика