этому способности. В школе он девять лет занимался скрипкой, а уже в
университете выучился играть самоучкой на гитаре -- по общему мнению, очень
неплохо для непрофессионала. Он стал сочинять маленькие пьески и песенки и
выступал с ними в студенческих клубах; дальше -- больше: начал даже
готовиться для поступления в консерваторию по классу гитары. Однако, в
конце концов, передумал: неопределенность судьбы музыканта казалась слишком
большим риском для тех музыкальных способностей, которые он в себе
чувствовал. И, кстати, никогда впоследствии он об этом решении не пожалел
... А в начале четвертого курса Франц опять заинтересовался математикой и,
с легкостью выиграв стипендию, поступил на следующий год в аспирантуру.
вибрацию стен ... если все ходит ходуном здесь, на шестом этаже, что же
творится на верхушке Дома? Ветер свистел и бил в окна, а он, скорчившись
под одеялом и курткой, силился проснуться, чтобы хоть чем-нибудь спасти
себя от холода.
у него недоставало сил.
диссертации -- самое счастливое время его жизни. Во-первых, он нашел работу
в очень хорошем университете -- причем академическую должность, а не
постдокторскую. В неформальном отношении дела тоже обстояли как нельзя
лучше: после недолгого разгонного периода у него "пошла" исследовательская
работа. Франц до сих пор удивлялся, каким образом все задачи, которыми он
тогда интересовался, оказывались решаемы -- и не просто решаемы, а с
интересным и важным результатом. Наверно, это было просто везением новичка
... а может, наградой за аппетит к науке и трудолюбие. Впрочем, всем, чем
он тогда занимался, он занимался с аппетитом -- ходил в театр, читал книги,
играл на гитаре, флиртовал с машинисткой Дэни с факультета статистики ... А
вскоре он женился на очень симпатичной и живой итальянской аспирантке,
приехавшей в их университет по обмену. Богатые родители Клаудии подарили им
на свадьбу значительную сумму денег, и они сразу же купили квартиру --
какое же было удовольствие обставлять ее! А еще через год у них родился сын
-- источник непрерывной радости и удивления. Неожиданно для себя, Франц
оказался "сумасшедшим папашей" и возился с младенцем все свободное время:
учил его с трехнедельного возраста (согласно последним веяниям в детской
науке!) плавать в ванне, умиленно кормил из бутылки молоком, а также
заставлял ползать по столу, поощряя к движению похлопыванием по маленькому
розовому заду. С годами родительский инстинкт Франца только усиливался: он
потратил неимоверное количество времени, чтобы выучить сына читать в четыре
года, извел кучу денег на развивающие интеллект игрушки и бился до
последнего с женой, недокармливавшей, по его мнению, малютку витаминами.
Сын стал огромной частью его жизни, и, начиная с какого-то момента, Франц
возвел семью до уровня математики в своей иерархии ценностей мира.
и не конченных научных статей -- Франц даже отвел им отдельный ящик в шкафу
в своем кабинете. Он всегда считал писание статей занятием скучноватым
(хотя и важным) и, потому, старался писать "по горячим следам" -- чтобы
использовать интерес, сгенерированный в процессе самой работы. Теперь,
однако, интереса стало хватать лишь на несколько первых страниц, после чего
начинали одолевать сомнения: а достаточно ли важен результат? Ну, будет в
списке его публикаций еще одна статья ... какой в этом смысл, если ее никто
не станет читать? Францу стало казаться, что его вычисления столь неизящны
и запутаны, что никто не сможет добраться до их конца -- не говоря уж о
том, чтобы понять опиравшиеся на них выводы. И как совпало: примерно в это
же время три его работы (последние из дописанных до конца) были отклонены
журналами, куда он их послал для публикации. В одном случае Франц просто
переоткрыл известный результат (о чем его и уведомили оба рецензента),
однако в двух других реакция рецензентов подтверждала его худшие опасения:
"неинтересно, чересчур теоретично". Перелистывая отвергнутые статьи, Франц
склонен был согласиться -- он действительно не испытывал никакого интереса.
беспросветными идиотами. Все хорошие книги были прочитаны и перечитаны,
фильмы Феллини и хенсоновский "Лабиринт" -- пересмотрены по шесть раз,
музыка -- от Моцарта до Pink Floyd -- опротивела до невыносимости. Он стал
искать утешения в семье, однако Клаудиа сидела в то время без работы и от
того пребывала в состоянии перманентной агрессивности -- что, в сочетании с
итальянским темпераментом, делало семейную жизнь невыносимой. Единственной
отрадой был сын -- Франц считал его половиной своей жизни, но ведь и
остальную половину тоже на что-то нужно тратить? В какой-то момент он решил
заставить себя работать над некой классической проблемой: если удасться
получить результат, то это пробудит его к жизни, если же нет -- что ж,
задача была трудна, и неудача не обидна. К сожалению, вышло не так, как он
рассчитывал: после четырех месяцев мучительной работы Францу показалось,
что он-таки нашел заветное решение -- однако неделю спустя в вычислениях
обнаружилась хорошо замаскированная неисправимая ошибка. В результате, он
оказался в еще более глубокой депрессии, чем был.
него полтора года и закончился лишь тогда, когда Франц осознал, что он уже
не молод. Мало-помалу к нему вернулся интерес к математике, да и дома стало
полегче: Клаудиа нашла работу и разряжала свою неистощимую энергию на
безответных студентов.
воздуха. Что сейчас -- день, ночь? Короткие промежутки сна перемежались
короткими промежутками воспоминаний -- куда же исчезало остальное время?
жестокостью, то чем испытывают его сейчас? Одиночеством?... Сожалениями о
глупо истраченной молодости?
повезла сына погостить к родителям в Италию и, сообщив, что долетела
нормально, вдруг пропала. Когда Франц звонил, их дворецкий на ломанном
английском отвечал, что "молодой сеньоры" нет, а сама Клаудиа не
объявлялась. Лишь дней через семь-восемь Франц сумел застать ее дома.
Однако нормального разговора не получилось: она куда-то торопилась и
сказала, что перезвонит завтра -- чего не сделала. Франц заподозрил
неладное и, поймав ее дома еще через три дня, потребовал объяснений. Тут-то
она ему и выдала: оказывается, она встретила другого человека! "Какого
человека?" -- не понял Франц; "Я с ним по вечерам слушаю музыку ... --
отвечала жена, -- ты ведь со мной никогда не слушал музыку: все решал свои
уравнения, утыкался в книжку или смотрел в десятый раз 'Репетицию
оркестра'. И, потом, эти постоянные бабы!..." "Постой! -- вскричал Франц,
-- какие бабы, какие уравнения? Кто этот человек, я его знаю?..." Однако,
сколько он ни просил, как ни требовал, она ничего не объяснила и лишь
пообещала позвонить через четыре дня, чтобы сообщить "окончательное
решение".
особенными событиями, а ощущением давившего на грудь ужаса. Они жили в
одном из внутрених пригородов большого города, был декабрь: снег падал на
черный асфальт и тут же таял, превращаясь в слякоть и грязь. Толпы
раздраженных людей роились на узких улицах -- придавленные низким черным
небом, они забирали из сырого загазованного воздуха последние молекулы
кислорода. Лететь в Милан Франц не мог, как ни рвался: в университете, где
он работал, шли экзамены. Он старался проводить как можно больше времени за
каким-нибудь механическим занятием, требовавшим постоянного внимания, -- и
впервые с удовольствием проверял экзаменационные работы студентов. Все
остальное время он непрерывно перебирал в памяти события последних лет и
все удивлялся: почему он испытывает сейчас такую боль? Да ведь в их романе
(не считая короткого периода ухаживания), он без нее обойдись мог, а она
без него -- не могла! Сколько раз, когда Клаудиа устраивала очередную
сцену, он думал про себя: "Господи, когда ж это кончится?" -- однако сил,
чтобы уйти, ему не хватало: мешала жалость. Каким образом все так
переменилось?!
неподконтрольность событий в Милане -- никакими своими действиями Франц не
мог повлиять на выбор Клаудии. При этом, однако, он почти не ревновал жену
в традиционном смысле слова -- будучи уверен, что из-за своей
патологической честности она никогда не ляжет в постель с Другим Человеком,
не поставив Франца в известность. На третий день у него стали появляться
мысли о самоубийстве -- и это так удивило его, что он отправился к
психиатру. Визит к врачу оказался бесполезным: рассказав свою историю и
ответив на два десятка уточняющих вопросов, он ушел, унося в кармане рецепт
успокаивающих пилюль и чудовищный счет за консультацию. Доктор объяснил,
что Франц, на самом деле не любит свою жену, а страдает лишь по причине
оскорбленного самолюбия. Да, черт возьми, если это даже и правда, то как
ему избавиться от страданий?...
позвонила; пятый и шестой дни прошли также безрезультатно. Чувствуя, что он
уже потерял ее, но не желая из гордости звонить сам, Франц написал гневное,
почти грубое, письмо и отправил его экспресс-почтой: в письме он извещал ее
о полном разрыве. На следующий день он встал с постели с ощущением
утроенного ужаса: что он наделал?... он же потерял ее навсегда! Позвонив в
Милан и опять не застав Клаудии дома, он написал ей еще одно письмо -- на
этот раз жалкое и слезливое. Он не понимал, чего хочет, и колебался между
двумя состояниями -- ярости и самоуничижения -- с частотой маятника часов.
Когда он, наконец, дозвонился до жены, та уже прочитала оба письма и
говорила с ним сниходительным голосом хозяйки положения -- это было
невыносимо, но послать ее к черту и хлопнуть трубкой у Франца не хватало
сил: он сдался. Клаудиа объяснила ему, что пресловутое окончательное
Николаев Андрей
Никитин Юрий
Круз Андрей
Куликов Роман
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей