бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.
про девушку в дилижансе и разбойников, остановивших экипаж на большой
дороге.
уйдет - но она не спешила.
там... была... я?
на атлетически широкие, но опущенные и вздрагивающие, как у ребенка,
плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.
раздобыть лекарство. И мы раздобудем...
язвами больного в скором выздоровлении. Напряженное плечо дрогнуло под ее
рукой, будто чуть-чуть расслабляясь; изменение это было едва уловимым, но
в следующую секунду Тория ощутила всю сумятицу Соллевых чувств - и
надежду, и благодарность, и желание верить. Тогда, удерживая руку на
теплом плече, она пожелала с внезапно проснувшимся состраданием, чтобы ее
вымученные слова оказались правдой.
книжек, к комнату ворвался широко ухмыляющийся Лис.
краю кровати, на Тории, чья рука лежала на плече у Солля; несколько
мгновений ничего не происходило, а потом скуластое лицо Гаэтана вмиг
уподобилось куску сыра: округлились, как сливы, глаза, круглой дырой
распахнулся рот, и, пробормотав некие невнятные извинения, Лис выскочил
прочь, даже не пытаясь подобрать вывалившиеся на пол книги.
коридоре, сказала серьезно:
безвыходную ситуацию - и победишь... "Путь будет пройден до конца" - разве
Скиталец говорил не об этом?
на остывающее осеннее солнышко, горожане несколько повеселели. "Времена-то
и не думают кончаться, - говорили друг другу соседи, выбираясь по утрам на
крылечко, - наоборот... Разгулялись времена-то..."
даже, что за последнее время она усохла и заскорузла, подобно старческому
пальцу. На площади вокруг Башни образовалась как бы проплешина - любой
старался обойти зловещее строение стороной, тем более что дым из окон
поднимался все гуще, заунывные звуки раздавались все чаще, а случайные
прохожие, оказавшиеся на площади поздней ночью, уверяли потом знакомых,
что слышали из недр ее глухой подземный гул.
предпринимать. Среди студентов считалось хорошим тоном острить и язвить в
адрес ордена Лаш - Лис вспоминал по этому поводу собственную глупую
няньку, которая последовательно пугала одним и тем же букой четверых
аптекарских сыновей, да вот бука-то никого и не слопал! Занятия
продолжались, как ни в чем не бывало - и только несколько смущенных юношей
под разными предлогами разъехались по домам.
оплывала единственная свеча.
искали... Рукописи... Ты говорила, орден Лаш был основан каким-то
сумасшедшим магом?
маг стал после смерти священным привидением. До конца ничего не
известно... Отец просил Динара... заняться этим. Но мы ничего не нашли.
Ничего... Прошла такая бездна лет... Все рукописи, касающиеся истории Лаш
- или утеряны, или испорчены, да так, будто кто-то специально уничтожал
их...
ее хранить...
Деньги? Власть? Но он всегда брезговал ими. А сейчас... Он беспокоится. Он
ждет... даже не знает, чего ждать.
Даже будущее?
уязвленная, она вскинула голову:
же не Прорицатель!
тому же неприятно было выказывать невежество. Тория устыдилась своей
вспышки, пробормотала примирительно:
владеющие, к тому же, Амулетом... Амулет пришел в мир из рук самого
первого Прорицателя и с тех пор переходит от предшественника к
последователю...
только один Прорицатель - когда он умирает, Амулет сам ищет ему замену...
Вещи тоже умеют искать, а ведь Амулет - это больше, чем вещь... Это
невообразимо древнее... Я, честно говоря, даже не знаю, что это такое, -
Тория перевела дыхание.
показалось, что лица его коснулся ветер из потаенных, полных магии
кладезей. Он давно и безнадежно мечтал поговорить с Торией о мире
волшебников; теперь страшнее всего казалось спугнуть заветную, столь
интересную тему. Он спросил осторожно:
сейчас, сию секунду?
тех пор... - она вздохнула. - И такое бывает. Наверное, новый Прорицатель
еще не родился...
любопытство, однако, оказалось сильнее опасений, и он все так же осторожно
поинтересовался:
прячется от людей?
язык.
обиженными глазами:
свести все к простой болтовне.
складки платья на коленях. - Ты же не собираешься докладывать об этом всем
подряд, нет же?
знал, что она понимает.
разглядывал обоих.
вместе с красотой, изысканной красотой мраморной статуи Тория унаследует и
трагическое непостоянство, и жестокую судьбу своей матери. Давая согласие
на брак дочери с Динаром, он искренне надеялся, что у Тории все будет
по-другому - но случившееся вслед за этим несчастье развеяло его надежды.
Тория была слишком похожа на мать, чтобы стать счастливой; много раз
деканово сердце сжималось, когда он видел в полутьме библиотеки гордую,
вечно одинокую фигурку в вечно темном платье.
подбородку, нахохлившаяся, как мокрый воробей, раздосадованная своей же
глупостью - сказала лишнее, а ведь не болтунья! Лицо ее, даже с гримаской
раздражения, оставалось тонким и женственным - и декан с удивлением понял
вдруг, что те перемены, которые он заметил в дочери совсем недавно,
набирают силу.
коснуться; даже Динару, который был уже женихом, Тория не позволяла стоять
так близко. После гибели его все стало хуже - вечно замкнутая в прозрачную
скорлупу собственного горя, собственной потаенной жизни, строгая дочь
Луаяна отпугивала молодых людей еще издали - они разлетались, как стаи
осенних листьев, принимая ее отчужденность за презрение и гордыню. Теперь