с головой. Томас шел по краю, стараясь не смотреть на казнимых, но все же
бросал взгляды украдкой, вдруг остановился, всматриваясь в человека,
которого несло вдоль самого берега, тот молча хватался окровавленными
руками, на голове чудом сохранился шлем, сейчас докрасна раскаленный,
пышущий жаром.
пытался ухватиться, хотя ему приходилось из-за железного шлема хуже
других: срывался и погружался с головой, а выныривал намного ниже по
течению.
успел ухватить за скрюченные пальцы обреченного. На долгий страшный миг
показалось, что течение и тяжелый Эдвин увлекут в огненную реку,
ухватиться не за что, а калика уже убрел далеко, но Томас боролся изо всех
сил, рвал жилы, кряхтел, стонал и плакал от ожогов, но устоял, а сэр Эдвин
ухитрился ухватиться другой рукой за край берега, с усилием подтянулся.
Томас ухватил его за голое плечо, горячее и с бегущими язычками пламени,
подтащил, и Эдвин тяжело перевалился на берег.
телу, потом с натугой перекатился в сторону от реки. Томас с облегчением
поймал вдали взглядом калику. Освещенный красным пламенем, тот стоял на
излучине, махал рукой. Томас помахал в ответ, спросил жадно:
было страшным,-- меня занесло издали... и я никогда не покидал реки... Кто
ты, доблестный рыцарь?
Прости, благородный рыцарь, но я должен спешить... Ты уж, если попытаешься
выбраться, выбирайся. А мы... у нас свой квест.
всю жизнь:
живых!
раздражением.-- Я и есть живой. А что тень... Так вон у сэра калики их
две!
распростертыми руками. Успел подумать, что надо не забыть спросить, почему
за ним ходит одна, а за каликой две, но когда увидел Олега, красного,
подсвеченного снизу багровым огнем, тот показался порождением адского
огня, только зеленые глаза горят холодным пламенем, и все посторонние
мысли вылетели, как легкая зола из печи под ударом брошенного полена.
спешишь освободить земляка!.. Но, может быть, это и есть самый закоренелый
преступник на свете?
дело надо творить немедля. И не по расчету... по расчету доброе дело не
сделать, а подчинясь самому великому владыке!
суматошное сердце. Хорошо, рыцарь не сказал, что самый великий владыка --
Христос... Впрочем, обиняком сказал. Ведь Христос -- это любовь, как там у
них сказано, а любовь идет не от ума.
есть нечто даже выше справедливости?
взойдет солнце, но калика хладнокровно заметил, что это раньше тут ходило
черное солнце, а теперь и его нет, одна луна вместо него. А когда луна
опустится, то настанет Великая Тьма. Глаза хоть выколи, звезд здесь нет, в
преисподней везде станет темнее, чем в трех подвалах, запертых на три
засова.
пусть наступит Самая Великая Тьма, только бы копытные по нему не топтались
в потемках, когда заснет как пес прямо на дороге, если тут есть дороги.
перестук копыт. Когда рука запоздало ухватилась за рукоять меча, впереди
на дорогу высыпало с десяток чертей в простых доспехах, но со щитами и
боевыми трезубцами. Лунный свет холодно и недобро блестел на отточенных
кончиках, а глаза чертей были багровые, в них плясало адское пламя.
обернулся, вскинул руки в горестном жесте и бросился обратно. Томас
коротко оглянулся, туда тоже сбегались черти, отрезая отступление.
целое бревно, но калика не успевает, надо жизнь продать дороже, черти
медлят, и лишь когда земля начала вздрагивать от тяжелой поступи, он повел
глазами по сторонам, спина напряглась, волосы на затылке зашевелились.
голове блистал царственный шлем, на котором развевались пышные перья,
забрало скрывало лицо, доспехи отливали червонным золотом. Шаг его был
неспешен, во всей фигуре чувствовалось врожденное достоинство. Томас
разглядел на локте левой руки небольшой щит, стал пристально
всматриваться, спеша понять.
так сперва показалось, затем рассмотрел, что лев представлен идущим, а не
стоящим, как принято, на задних лапах, хвост падает не на спину, а
напротив, поднят кверху и откинут. Так что это не лев, а львоподобный
леопард, что сразу дало Томасу полное представление о рыцаре. Тот в свою
очередь внимательно разглядывал Томаса. Оглянулся на подбежавшего калику,
тот готов с ходу ворваться в схватку, но рыцарь остановил небрежным
движением длани, снова всмотрелся в Томаса, уже с интересом, сказал
грохочущим голосом:
предводитель конного воинства... Здесь темно, я не различаю ваш девиз... И
если не соблаговолите поднять забрало, я вынужден буду по законам
рыцарства вступить в бой.
подошел, мрачный и злой, встал рядом с Томасом. Незнакомый рыцарь, да
видно же что за рыцарь, вон рога по обе стороны шлема как у викинга, всего
на голову выше Томаса и Олега, но в груди шире почти вдвое, могучие руки
похожи на узловатые стволы деревьев. Багровые пластины груди, выкованные
адом, отливают червонным золотом. Неспешным жестом, словно возжелав так
сделать сам, а не по требованию Томаса, он поднял забрало. На Томаса
взглянула заросшая черной шерстью звериная морда, похожая на медвежью.
Маленькие глазки, спрятанные глубоко под нависающие надбровные дуги,
блеснули колкими огоньками:
вырвут когти у моего зверя, если я не отвечу тем же...
но рыцарь лишь протянул его в сторону каменной стены. С кончика лезвия
сорвалась длинная слепящая молния, багровая, с которой тут же закапала
кровь. Молния вонзилась в стену, там загрохотало, раздвинулась трещина.
Загрохотало громче, трещина превратилась в широкий проход. В глубине
вспыхнул мерцающий свет, видны были толпы роскошных женщин, которые с
плачем рвали колючий терновник.
подарка. Я готов отдать любую из этих женщин. Правда, как вывести из
преисподней -- не мое дело, но сейчас -- выбирайте!
признаваться же, что не до женщин, борщу б горячего, а самих женщин лишь
согнал бы с ложа, чтобы рухнуть, не снимая доспехов.
дыхание, сказал с привычной уже Томасу ехидцей
самом деле самые красивые женщины мира!.. И самые совершенные.
Акунин Борис
Херберт Фрэнк
Соломатина Татьяна
Ильин Андрей
Бажанов Олег
Шилова Юлия