плече, только еще чудовищнее.
совсем тесно. Дед сидел в кресле, как император на троне. Величественный,
мудрый, всепрощающий. Глаза от крепкого кофе блестят бодро, дряблые щеки
порозовели, даже старческие темные пятна почти исчезли.
фотоаппаратов. Оператор, что пришел с ними, с огромным сооружением на
плече, стоял как телеграфный столб, из навороченной аппаратуры выдвигались
микрофоны направленного действия. Крылов видел как на двух выдвинутых
панелях жидкокристаллических экранов сидит дед, двигается, говорит, все
так, как его видит объектив цифровой телекамеры.
телеоператору, спросила с наигранным испугом:
запретительной статьи?.. Тогда хотя бы той же церковью!
знаю, что в этой ситуации может поделать правительство или церковь. И там,
и там - политики. Мало ли какие права они себе присвоили!
середину лобика, она встряхивала головкой, золотистого цвета волосы красиво
падали, то вправо, то влево, заставляя вспомнить рекламу шампуня. - Но ведь
это же... Я просто не могу вымолвить такое вслух!.. Вы еще полны сил, полны
жизни! Это же грех, перед... перед...
сала, а для мусульманина совсем наоборот?.. Милая, если бы одни из нас
умирали, а другие нет, умирать было бы крайне досадно. Но разумный человек
- а я вот он! - знает, что его смерть рождается вместе с ним. И уйти надо
красиво, с достоинством. Вообще-то хорошо умереть - это погибнуть, подобно
Матросову, во имя страны, подобно Сократу, во имя разума, подобно Христу,
во имя братства, подобно Гумилеву - защищая честь и достоинство офицерского
мундира. Но у меня есть шанс умереть за молодой скифский народ, и я этот
шанс никому не отдам!
попасть на страницы печати?
самолете, прикидывал, в каком сквере ему поставят памятник, какую школу
назовут его именем...
видел ее в разных шоу, типа: "Кто громче пукнет?", там она знала как
завести аудиторию, вызвать жизнерадостный хохот, хлопки и восторженный
визг, демонстрирующий раскованность российской аудитории почти по
евро-американским стандартам.
поняла, спросила живо:
Уголовного Кодекса! Вы понимаете, что партию скифов могут тут же запретить?
Да что там могут, явно запретят!
от вида протянутых в его сторону микрофонов.
подстрекал? Для тех, кто в танке, повторяю: над моей жизнью может
властвовать любая тварь, от уличного бандита до президента страны! Но над
своей смерть властен я сам. Никто у меня отобрать ее не может. Да - я скиф.
Да, смерть - последний аргумент. Понимайте это, каждый в меру своей... или
своего. Я сказал.
предпочла бы, чтобы этот старик выхватил из-за пояса длинный кинжал и
медленно вспорол себе живот, чтобы выползающие кишки крупным планом...
слизнул, ощутил как по щекам ползут щекочущие струйки.
Большая часть смерти уже наступила! Ну, для вас всех, несколько меньше
половины. Увы, то время, что вы прожили - в ее владении.
крупным планом стол, дряблые старческие руки, едва-едва вздрагивающие
пальцы.
некоторые?
действие кофе уже проходило, розовый оттенок кожи начал сменяться
бледностью. - Надеюсь, у многих хватит мужества... Эх, мне бы застрелиться,
как делали русские офицеры в старину!.. Или харакири... Нет, я тоже изнежен
сладостями цивилизации.
Старческие вены прятались под серой морщинистой кожей, похожей на спину
высохшей ящерицы. Острое жало натянуло кожу. Та выгнулась комической ямкой,
сопротивляясь, не поддаваясь вторжению постороннего предмета, словно чуяла,
что это не просто царапина, что за этим простым уколом придет нечто
ужасное, против чего кожа и назначена: бдить, охранять, не пускать чужое, а
буде проникнет - уничтожать не месте, по мере надобности вызывая
подкрепления из глубин организма. Но ЭТО, чувствовала кожа, ей не
удержать...
прекрасные подведенные глазки, теперь интервьюированный заговорит о
сверкающей трубе, о неземном свете, а загробной жизни, но дед закончил
совсем прозаически: - Мертвецы не просто вмешиваются в нашу жизнь или
действуют с нами, как живые! Они ведут нас. Вы этого не знали?
поршень.
деда дрогнула, он пытался поднять ее, погладить внука по голове, но слабо
шевельнулись только пальцы.
слезами, Все печет как будто в грудь засунули раскаленную наковальню, он
вздрагивал, в глазах расплылось. В глазах деда появилось страдание, он
страдает за него, понял Крылов, он и сейчас думает только том, как уберечь
его от без и холодных ветров...
слезы. Он упал на колени, всматривался сквозь горячие потоки, бегущие из
глаз, в бесконечно родное лицо деда. Веки деда дрогнули, глаза заволакивало
пеленой. Он все еще смотрел в лицо внука, под руками Крылова тело быстро
остывало, смертный холод сковал члены.
глаза. Тяжелые набрякшие веки дрогнули, медленно пошли вниз, словно тяжелый
занавес, возвещая конец.
было больно, рот кривился, горячие следы катились по щекам, обжигали как
кислота. Ему хотелось умереть, все так страшно, гадко и несправедливо,
почему люди умирают, почему деду не жить вечно, что за сволочность в
мире!..
короткие злые молнии.
его полном распоряжении. Не надо вскакивать ночью в страхе, что дед забыл
закрыть вентиль газовой плиты, не перекрыл воду в ванной... Проклятый
квартирный вопрос!.. Из-за него половина всех ссор с родителями. Но почему
у него такая тоска и это ощущение, что он совершил неслыханную подлость?
наполовину все еще русский? Хуже того - русский интеллигент?
переселилась... или перелилась в корчмовцев.
пошел бесцельно, только бы со всех сторон шум, гвалт, толкотня, шум машин,
выкрики, чтоб по дороге приставали хоть наперсточники, хоть гербалайфники,
чем-то да заполнить горечь невосполнимой потери.
люди покупают газеты, чипсы, хот-доги, останавливаются поговорить, и никому