Чтение 52–й страницы книги ~Новое оружие~

1.НОЧЫО В БЕРКЛИ...

День заканчивался. Полосы солнечного света, мерцая редкими пылинками,
пронизывали из конца в конец зал лаборатории больших энергий.

Уборщик-негр водил между столами и колоннами глухо урчащий пылесос.
Сотрудники уже выключили приборы, убрали все лишнее в столы и, с нетерпением
поглядывая на часы, занимали разговорами последние минуты перед уходом.

Смотри-ка, Френк, подмигнул один молодой инженер своему коллеге. Наш
Эндрью Хард опять засиделся. Он качнул головой в дальний конец зала.

Там за столом сидел и что-то сосредоточенно писал на четвертушках
бумаги пожилой человек. Солнце рельефно освещало склоненную голову:
искрящиеся волосы крупными завитками, как у древнеримских скульптур, мягкий
отвислый нос, резкие щели морщин у глаз и вдоль щек продолговатого лица.

Профессор Хард делает новое открытие! в тон первому ответил второй
инженер.

Они, посмеиваясь, стали одеваться.

Скоро лаборатория опустела.

Через полчаса, когда солнце зашло и в зале стало сумеречно, профессор
Хард встал из-за стола и направился к выключателю, чтобы зажечь свет. Но по
дороге он забыл об этом намерении и остановился у окна.

... Небо, темно-синее вверху, к горизонту переходило в холодный
багровый цвет. Маленький реактивный бомбардировщик, позолоченный из-под
горизонта лучами зашедшего солнца, в многокилометровой высоте рассекал небо
сдвоенной розово-белой облачной полосой.

Профессор смотрел и не видел все это, обдумывая возникшую сегодня идею
опыта. Он отвернулся от окна и, так и не включив свет, подошел к громаде
беватрона, нашел нужный выключатель на пульте и повернул его. Большой
овальный телеэкран осветился изнутри: на мраморной плите в камере лежала
маленькая черная пластинка нейтриума; в неярком свете внутренней лампы она
казалась дыркой с рваными краями, пробитой в белой поверхности мрамора.

Гарди рычажками сдвинул вправо и влево объектив телекамеры внутри
беватрона. "Все, в сущности, готово для опыта... Попробовать?" Еще не решив
окончательно, он включил насосы откачки, чтобы повысить вакуум в камере. В
тишине лаборатории негромко застучали лихорадочные ритмы насосов.

Доктор Энрико Гарди, или как переиначили его слишком музыкальное для
английского языка итальянское имя Эндрью Хард, был главным экспертом
комиссии Старка, расследовавшей катастрофу в Нью-Хэнфорде. Вот уже три
месяца он со своей группой исследовал радиоактивные образцы, подобранные у
места взрыва, облучал пластинки нейтрида, подозревая, что в нем-то и кроется
загадка, и безрезультатно. Вспышка, превратившая завод вместе с его
работниками в пыль, пар и груду светящихся обломков, радиоактивный труп
доктора Вэбстера, убитого часовым, непонятные спектры излучения обломков
всему этому, кажется, еще долго предстояло быть тайной. Какое-то большое и
страшное явление скрывается в этих черных пластинках нейтриума... Неужели
открыть его можно только при помощи катастрофы?

Идея, которую сейчас обдумывал Гарди, была несколько расплывчатой:
подвергнуть нейтрид сложному облучению, обрушить на него весь комплекс
ядерных частиц, которые только можно получить в беватроне мезоны, протоны,
электроны, позитроны, гамма-кванты. Это должно дать какое-то сложное
взаимодействие. Какое? Профессор Гарди не любил ставить опыты, не прикинув
предварительно, что из них получится. В игре с природой он, как опытный
шахматист, привык загадывать на несколько ходов вперед. Но сегодня он только
напрасно убил день, пытаясь рассчитать опыт.

"Так что же, делать или нет?" еще раз спросил себя Гарди. И,
рассердившись на свои колебания, решил: "Делать!"

Лабораторный зал уже утонул в темноте, но он ясно представлял все, что
возникло от движений его пальцев на пульте. Вот гулко лязгнули пластины
сильноточных контакторов это в дальнем конце зала включились высокочастотные
генераторы. Упруго загудели после движения его пальца катушки
электромагнитов по кольцу беватрона заметалось магнитное поле. Вспыхнула
сигнальная лампочка, красный острый лучик упал на худые руки профессора это
за бетонными стенами загорелись электрические дуги в ионизационных камерах.
Заплясал на экране осциллографа тонкий зеленый луч и, постепенно
успокаиваясь, начал выводить плавную кривую это "электронный робот"
выравнивает режим работы беватрона. Вверху загорелась трепещущим
сине-красным светом неоновая лампочка знак того, что в камеру пошел пучок
ускоренных частиц, к черному пятну нейтриума протянулся голубоватый и
прозрачный лучик.

Внизу, на столе, зазвенел телефон. Гарди спустился, взял трубку:

Да?

Кто включает беватрон? спросил обесцвеченный мембраной голос. Гарди
назвал себя. А-а, добрый вечер, мистер Хард... Это звонят с подстанции.
Когда кончите, позвоните мне в дежурку мы вырубим высокое напряжение.

Хорошо. Гарди положил трубку. Так. Теперь нужно ждать. Он сел за стол,
взял лист бумаги, развинтил ручку и задумался: что же должно получиться?

Лист бумаги так и остался чистым.

... Сдержанное монотонное гудение, ритмичный перестук вакуум-насосов,
позднее время все навевало дремоту, Гарди почувствовал, что сонно тяжелеют
веки, помотал головой, взглянул на часы: "Ого начало одиннадцатого! Ну, что
же там?"

Он оправил халат и взошел на мостик.

Лампа-подсветка в камере мешала рассмотреть пленку, и Гарди выключил
ее. Почему-то сильно забилось сердце. "Но ведь я еще ничего не видел..."

Луч ядерных частиц по-прежнему упирался в черное пятно на мраморе. Но в
самом центре пятна нейтриума, под лучом, сверкала какая-то точка.

Дрожащими руками, не попадая винтами в гнезда, профессор привинтил к
перископу увеличивающую приставку, навел резкость, и точка превратилась в
маленькую, дрожащую в сиреневом свете брызгу. "Что это?!" Толчки сердца
отдавались в ушах. Голова наполнилась сумятицей неопределенных лихорадочных
догадок, мыслей, предположений они мелькали как рекламные щиты вдоль шоссе
мимо автомобиля, мчащегося в стокилометровой гонке.

"Нейтриум ожил мезоны вызвали взаимодействие. Нет, не это важно... Что
это? Какое-то вещество... Металл? Жидкость? Расплавленный нейтриум? Нет, не
то... Какая-то ядерная реакция: нейтриум минус-мезоны гамма-лучи электроны
позитроны... Неужели нейтриум снова восстанавливается в обычное вещество, в
атомы обычного металла?"

Вселенная отсутствовала был только он, профессор Энрико Гарди, и
ничтожная капелька Неведомого, дрожащая под ядерным лучом.

"Что же это? Неужели нейтриум действительно первичное вещество, из
которого можно делать любые атомы?!" Гарди едва не задохнулся от этой
догадки.

В голове расширялась и звучала все сильнее великолепная музыка: вот
оно, то великое и прекрасное, ради чего он живет и работает! Вот оно, то,
ради чего он приехал в эту чужую страну! Вот оно! Там, в космической пустоте
камеры беватрона, по его воле рождаются миры, возникают атомы! Есть ли
большее могущество в мире, чем могущество знания? Есть ли большее счастье,
чем победа над природой?

Гордая светлая мелодия гремела, и Гарди неслышно подпевал ей. Если бы
он был в более спокойном состоянии, то понял бы, что эта мелодия не
принадлежит ни одному композитору мира она родилась сейчас...

"Откуда же эти искорки?"

Через час, когда на нейтриуме накопилась достаточная для анализа
капелька и Гарди выключил беватрон. Он заметил, что капля продолжала
светиться сама. Увеличенная линзами, она казалась величиной с горошину, и
эта сплюснутая блестящая горошина в темноте камеры ежесекундно вспыхивала
множеством ослепительно голубых искорок.

"Сцинтилляции? Нет, это слишком ярко для них..." Гарди много раз
наблюдал сцинтилляции зеленоватые вспышки на светящемся от ударов
радиоактивных частиц экране; они были очень слабы глаз долго привыкал к
темноте, чтобы различить их. "Нет, это не сцинтилляции..."

Он посмотрел на приборы на пульте. Странно... Ведь он выключил все
вакуум-насосы почему же стрелки вакуумметров медленно движутся к показателям
все большей и большей разреженности в камере? Неисправные приборы? Все сразу
не может быть... Гарди снова посмотрел в перископ капелька сияла тысячами
голубых искорок.

"Воздух!.." Чудовищная догадка сверкнула в голове профессора, и, прежде
чем она оформилась в четкие мысли, он осторожно чуть-чуть повернул рукой
стеклянный кран, впускающий воздух в камеру. И капля на матово-черном пятне
нейтриума сразу вспыхнула мириадами голубых искр так ослепительно ярко, что
Гарди даже отшатнулся от перископа.

Так вот оно что... Потрясенный увиденным и понятым, профессор медленно
спустился вниз, к столу, на котором лежал лист бумаги.

Из пленки нейтриума под действием мезонов и позитронов образовались
атомы антивещества самого необычного, самого могучего вещества в нашем мире.

Так вот оно что! Вот как произошла катастрофа! В мезотронах
Нью-Хэнфорда образовывалось и накапливалось антивещество. Антиртуть.
Накапливалось медленно, годами. Потом один из мезотронов открыли для ремонта
или проверки и завода не стало... Теперь не нужно даже производить подробные
анализы, чтобы установить истину: все ясно и так.

Радиоактивность, урановая бомба, термоядерная бомба и антивещество.
Последнее звено в цепи великих и страшных открытий. Он сделал это открытие
он, профессор Энрико Гарди, итальянский эмигрант, когда-то бежавший в
Америку от преследований Муссолини да так и оставшийся здесь... Завтра
тысячи газет, радио- и телевизионных станций протрубят его великую славу на
весь мир. Его имя не будет вызывать зависть слишком огромно открытие для
такого мелкого человеческого чувства; оно будет вызывать восторг и ужас.