кабана, что целою тушей, теперь уже наполовину разобранной, высится в
середине пиршественного стола. Рекою льются вина, мед и ячменное пиво.
Кубки и чары гуляют по кругу, виночерпии сбились с ног. В палате душно,
два-три отворенных в зимнюю ночь слюдяных окна не дают прохлады. Жарко
пылают дрова в огромной печи, с вертящихся вертелов, шипя, капает сало, и
огонь вспыхивает светлыми прядями.
велеречиво поздравляет литовского князя, желая Явнутию скорейшего
приобщения к истинной римской католической церкви и с тем вместе -
утишения браней и нелюбия в литовской и ливонской землях. Бояре слушают
вполуха, иные и фыркают недовольно, зане всем ведомо о соглашении Ордена с
императором Людовиком Баварским, по коему исконные земли Литвы отдавались
Ордену как <языческие>. Кое-кто, впрочем, внимает вдумчиво. Многих успело
уже коснуться упорное проповедание Христовой веры епископами, прелатами и
патерами из немецких, польских и чешских земель.
трапезу. В это время в палату вошел Наримант. Непривычно озабоченное лицо
брата прежде всего бросилось в очи Явнуту.
голову.
неспокойно, сейчас прискакал кметь.
звук голоса и выражение лица брата заставили его отрезветь.
конюшему, и тотчас запасные дружинники с нижних столов, пошатываясь и
недовольно ворча, начали выбираться из-за столешен, гремя оружием, и,
нестройно топоча, опускаться по широким лестничным ступеням во двор, где
ржали оседланные кони, готовясь унести седоков от пира и хмеля в
настороженную холодную ночь.
песнями нижние столы, все так же дружно налегали на угощение немцы,
презрительно слушая грубую для них литовскую речь, и, подобострастно
подымая кубки, приветствовали Явнута, воротившегося за столы. Виленский
князь сидел, скинув верхнее платье, и продолжал пить, стараясь вернуть
себе прежнее беззаботное настроение. Но что-то мешало. Наримант, ушедший
проводить сторожу до городских ворот, все не возвращался назад. Пора было
кончать пир. Он хлопнул в ладони, поднялся. В опочивальню его отводили под
руки. Холоп стянул сапоги с Явнута. Князь прилег, слушая отревоженную
ночную тишину. Какой-то неясный шум накатывал оттуда, из уличной
темноты... Внезапно раздались крики, звон и лязг оружия, ржанье коней. Он
поднял голову, застыл, мутно соображая, и вдруг вскочил, разом понявши
беду. Немцы, застрявшие в замке, горохом выпрыгивали в окна, позабыв
степенность и спесь, бежали к коновязям. Бояре выбегали полуодетые,
вразброд хватаясь за оружие. Явнут в одной рубахе и босиком, как был,
сорвавшись с постели, пробился сквозь испуганную толпу холопов на сенях,
выскочил на верхние переходы. Двор уже был полон воинами Кейстута. Явнут
пробежал переходами к городской стене, затравленно оглянул назад и ринул
вниз с заборол, в провал, во тьму, больно ободрав о колючий снег руки и
ноги, окунулся с головой в сугроб, выкарабкался из него, побежал,
задыхаясь, понимая, что уже никуда не убежит, и все-таки бежал прочь,
уходя от города, не чуя холода ночи, не чуя, что он бос и наг.
воины Кейстута и отвели назад, в Вильну. Пригороды и замки столицы к этому
времени уже все добровольно сдались Кейстуту, отворив ворота его
дружинникам. И Кейстут, хмуро поглядев на брата, велел заключить его под
стражу, растерев салом отмороженные ноги, одев и накормив, и тотчас
отправил гонца в Крево, к Ольгерду, стоявшему там с ратью, выжидаючи
вестей, чтобы шел, не медля более, и сел на великое княжение, которое
Кейстут, захвативший Вильну, добровольно, по прежнему соглашению, уступал
брату.
Заславль-Литовский, откуда он, впрочем, тотчас убежал, <перевержась через
стену>, и с невеликою дружиной своей поскакал в Смоленск. Не добившись у
смольнян помощи, Явнутий перебежал на Москву, где великий князь Семен
крестил его с дружиною в православную веру. Наримант в те же дни убежал в
Орду, где напрасно просил помочи против брата, и в конце концов вместе с
Явнутием смиренно воротился назад, в Литву.
получила себе умного и сильного князя, и это, до поры, удовлетворило всех,
ибо еще не настала пора споров и ссор, дележа добычи и борьбы самолюбий,
всего того, что обычно приходит с успехами и упрочением власти, сталкивая
друг с другом во взаимной борьбе вчерашних соратников и победителей.
возложив это на себя как посмертное воздаяние супруге, надзирал за
работами, подолгу простаивал в церкви, следя, как день ото дня из
отдельных нашлепок сырой штукатурки все явственнее проступает очерк
будущей росписи. Гойтан с дружиною недаром учились у греков. Их живопись,
выгодно отличаясь сановитостью и потребною храму крупнотой, хранила в себе
тем не менее все ту же свежесть отроческого взгляда на мир, что и работа
Захарии с дружиною, которые по весне вновь принялись за свой труд и уже
заканчивали южную и северную стороны храма.
Но как-то уже в начале лета, когда стало мочно снять траур по покойной, на
очередное заседание думы бояре явились необычно торжественные, все в
полном числе, и Симеон скорее кожею, нервами, памятью одиноких ночей,
нежели умом догадал, о чем с ним намерены толковать его седатые советники.
густо возгласил он, и лицо Симеона начал заливать лихорадочный румянец.
забедно зрети твое вдовство!
господином! - добродушно подхватил Михайло Терентьич.
Евпраксея.
Федор Святославич роду князей смоленских, а к Москве привержен искони,
понеже еговый батюшка из руки покойного Юрья Данилыча на брянский удел
ставлен! Достоит тебе породнитися с им в ущерб Литве!
Кобыла и тем снял напряжение со всех. Расхмылились многие, и сам Симеон
бледно улыбнулся в ответ Андрею.
не так давно убили в Брянске вечники). Отец князя Федора, Святослав,
приходился двоюродным братом нынешнему смоленскому князю Ивану
Александровичу, и у Москвы была постоянная надежда <всадить> кого-нибудь
из Святославичей на смоленский стол, понеже князь Иван имел ряд с
Гедимином и упорно тянул к Литве, несмотря на все старания покойного
родителя. Но думать о браке с дочерью Федора до днешней поры Семену как-то
не приходило в ум.
повторяя уже сказанное. Действительно думою решали! Симеон отмолвил, что
примет к сердцу совет бояринов своих и помыслит о сем с духовным отцом
Алексием и митрополитом Феогностом. Бояре удоволенно покивали головами. С
Феогностом и Алексием было уже говорено, и посему слова князя означали
полное согласие. Перешли к насущным делам.
новую жену. Невесть почему он брезговал податливыми холопками, к тому же
испытывал смутную вину перед дочерью, которую в эти месяцы старался
особенно привечать, и потому перемогался в строгом одиночестве вдовой
своей постели. Меж тем вновь ощутимо сгущалась гроза на западных рубежах,
и союз хотя с одним из князей смоленских был бы ныне очень и очень кстати.
Никогда не видавши невесты, Симеон дал согласие на брак и послал сватов.
Андрея - Марию, Машу, дочь галицкого князя Ивана Федоровича. Ярлык на
Галич, купленный покойным Калитою, Москва пока прочно удерживала в своих
руках, но все же опас поиметь стоило. Женившись на Маше, Андрей тем самым
в грядущем получал известные права на галицкий стол. Андрей, по своему
почину поехал со сватами глядеть невесту и воротился довольный - Маша
приглянулась ему.
муромскую княжну, но тут вокруг Симеона начались шепоты и умолчания. Иван
ходил потерянный, точно опущенный в воду. Тысяцкий Вельяминов по времени
как-то странно взглядывал на великого князя. Загадка разрешилась буднично
просто - невзначай брошенным одною из сенных боярынь словом.
Вельяминовых? Он вызвал брата для разговора с глазу на глаз и тут, видя,