оскорбили сенатора.
заманили сюда на позор.
которая оставляет жало в ране.
привратники замазывали известью колоссальные грыжи, изображенные на стенах
дома Оригена досужими остроумцами.
забыла поруганного сенатора. А базилисса?
должности старшины дема, он никого к себе не допускал, распространяя слухи
о смертельной болезни. Два года он дрожал, ожидая любого обвинения,
влекущего пытку и казнь. Примеров судебных расправ было слишком
достаточно. При себе Ориген всегда держал отвар цикуты, соединенный для
верности с соком аконита. Наготове были бритвы, отравленные египетским
ядом, одна царапина которыми убивала лошадь.
много раз исповедовался и причащался, как перед смертью, и, расплачиваясь
подобно миму за слишком хорошо сыгранную роль, действительно едва не умер.
На третий год Ориген разрешил себе исцелиться святой водой от древа
креста. За ней, якобы по внушению сна, он посылал в Иерусалим.
"Исцелившись", Ориген рисковал иногда присутствовать на заседаниях сената,
собиравшегося по приказу базилевса для суждения о пустых делах. Решался
Ориген появляться и на ипподроме, но лишь в те дни, когда было наверное
известно, что Феодора пребывает в любимом ею загородном дворце Гиероне или
на палатийских виллах. Женщины не посещали ипподром, но базилиссы могли
наслаждаться зрелищем из-за решеток церкви святого Стефана.
и следов эшафота. Префект понял: ночью стража сожгла все дерево, чтобы
обогреться. Утомленные легионеры были хмуры.
легионеры имели в городе семьи, многие - друзей. На таких, конечно, влияла
тревога, охватившая Византию. "Пора бы, - думал Евдемоний, - заменить
кесарийцев, каппадокийцев, сирийцев, вифинийцев, лидийцев, македонян и
прочих подданных скифами, персами, кем угодно, чтобы создать стражу из
людей, не имеющих корней ни в столице, ни в самой империи".
Из двух тысяч ищеек, содержимых префектурой, не меньше десятка замешались
в толпу добровольных охранителей убежища. Преступникам не ускользнуть
незаметно.
даровал помилование. Обе хищные птички не замедлят опять попасться, и с
ними кончат тихо. Может быть, следует произвести раздачу хлеба...
людьми, но и рабами сенаторов и других видных людей. Евдемоний считал, что
знает все, но сегодня ощущал тщету своего знания. Он боялся Византии.
давало Евдемонию ощущение блаженства, в его присутствии исчезали сомнения,
все делалось простым. Опасения одолевали префекта только вдали от
Юстиниана.
города заглушил тревожный грохот волн. О море никто не думал. Купцы
закончили свои плавания до наступления месяцев бурь, и редкие зимние
сообщения поддерживались только вдоль берегов. Даже на такие переходы
корабли решались лишь в тихие дни, и каждый кормчий вел судно от укрытия к
укрытию. Летом синий, зимой Евксинский Понт становился для
путешественников черным морем.
Реки и ручьи не замерзали, и не каждый день утренники декабрьских и
январских дней умели затянуть лужи хрупким стеклом тонкого, как папирус,
льда. Дуб и лавр сохраняли зелень, зеленела и трава. В ясные дни солнце
грело достаточно, чтобы можно было снять шубу.
Византии привыкло к особенно интересным зрелищам на ипподроме. Сегодня
каменные скамьи-трибуны приняли более десяти мириадов людей. Перед началом
служители венетов, отличимые по синим хитонам, и служители прасинов - в
зеленых - прогуливали на арене лошадей. Поклонники бегов, как обычно,
выкрикивали клички любимцев:
состоятельных киликийские козы дали белые шкуры и белые ткани, победнее -
довольствовались сукном из желто-коричневой непромытой шерсти. Виднелись и
сарацинские сукна, такие же черные, как шатры кочующих аравитян. Египет
присылал пухлую вату госсипия, теплыми хлопьями которой подбивали ткани из
нитей пеньки, льна и того же госсипия. В большом ходу были короткие шубы
из пегих шкур жеребят и телят, коричневые накидки из оленьих, рыжие лисьи,
желтые из шкур корсака, мохнатые овечьи - все привозимое из славянских
земель.
крепко обвязанным головам - так прятали работу хозяйской бритвы, которая
снимала половину волос или спереди назад, или поперек, или наискось. Иные
господа брали с собой рабов для услуги.
народ мог быть осчастливлен лицезрением сановников, которые казались
бюстами, расставленными на обводе крыши.
старца в лежачем положении с веслом в руке. Для подданных это подобие
языческого Нептуна знаменовало власть базилевса над морями. Внутри же
очень удобно помещался префект города - отличнейший пункт для наблюдения.
Места хватало и для писца, который успевал делать заметки для освежения
памяти сановника.
проникающей через все этажи кафизмы. Исполняя палатийский ритуал, префект
пал на колени и, ловко коснувшись ноги базилевса, успел ее поцеловать,
совершенно не помешав движению Величайшего.
находившемуся в покое базилевсу или базилиссе было не так трудно. Самый
неотесанный провинциал обучался этому за шесть-семь двухчасовых уроков.
Приветствовать же базилевса на ходу при всем желании мог научиться не
каждый. Неуклюжие оказывались между Скиллой и Харибдой: промахнуться или,
что уже почти преступление, помешать Божественному сделать шаг. Поэтому
люди, в себе неуверенные, прятались и старались приблизиться к Владыке
империи в более удобный миг.
лестнице, отставая на одну ступеньку. Юстиниан опирался на плечо префекта,
а тот, выставив по-черепашьи голову, тихо докладывал об утренних и ночных
происшествиях. Воспитанник римско-греческой культуры, Евдемоний обладал
даром краткой речи. На тридцать третьей ступеньке префект успел закончить:
их опять изловит.
Евдемоний, повинуясь молчаливому приказу своего божества, отстал. Он все
же решился дать совет, ибо над ним не властвовал взгляд базилевса. Но даже
так, сбоку, он не решился намекнуть, что желательно смазать салом хлебной
подачки загрубевшие губы подданных.
базилевсом сняли заботы и дурные предчувствия.
кудрях поступили на службу префекта.
совершилось в облаке меха горностаев, шкурки которых доставляли купцы с
северного берега Евксинского Понта. Поверх горностаев была накинута
порфира, складки которой, после того как Юстиниан воссел, оправили
невидимые для подданных руки.
как в засыпающем птичнике, там и сям еще слышались выкрики, потом людское
множество успокоилось. Закрывший глаза мог счесть себя в пустыне.
Евдемоний вздрогнул. Что это? Ни одного приветствия! Но, помимо выразивших
свое недовольство подданных, более тысячи только его агентов находилось на
трибунах. Сколько там было шпионов Иоанна Каппадокийца, Трибониана,
Колоподия и базилиссы Феодоры? Вот кто-то встает. Нет, его хватают, он
исчезает.
выделывать на арене особенно красивые и сложные фигуры. Смотрел ли
Божественный на арену, Евдемоний не знал. Но трибуны глядели лишь на
кафизму.
два людей с зелеными бантами и поясами. С трибун венетов тоже поднялась
группа людей, несущих синие цвета. Просители шли к кафизме, сохраняя
униженный вид, с опущенными головами, горбатя спины, - нельзя было бы
упрекнуть подданных в дерзости.