них:
войну ведем? А кулаками вы нам не угрожайте. Наши кулаки посильнее ваших.
команды, явившись вторично, чуть не избили его. Пришлось ящики с шампанским
скорее убрать в винный погреб.
казнят.
казематах, в минных и других отделениях закипела глубокая ненависть против
кают-компании и верхних мостиков. Но она, эта ненависть, выливалась в
нелепые и дикие выходки. И нам, более сознательным матросам, оставалось
только огорчаться. Нас слишком было мало на судне, чтобы влиять на массу и
сдерживать гнев ее для будущего времени, когда явится необходимость взорвать
трехсотлетнюю плотину самодержавия.
совещания. Ни один вестовой не мог проникнуть туда, так как все двери были
закрыты. Но трюмный старшина Федоров, предупрежденный об этом совещании
инженером Васильевым, заранее открыл в кают-компании под столом горловину.
него белую скатерть. А между тем там, этажом ниже, в кормовом минном
отделении сидели несколько человек и слушали тайный разговор. Речь шла о
поднятии дисциплины в команде. Мнения офицеров разбились. Одни стояли за то,
чтобы немедленно взять матросов в ежовые рукавицы и для примера нескольких
человек расстрелять. Другие возражали, доказывая, что время для этого
упущено, и что падение дисциплины вызвано общими условиями, какие создались
и в России и на эскадре. Старший офицер Сидоров стал на сторону матросов и
поругался с лейтенантом Вредным, заявив:
того озлобленную команду против офицеров. Я вам официально заявляю: пока
меня не освободили от обязанностей старшего офицера, не вмешиваться в мою
область и заниматься только своей специальностью!
характерах офицеров больше, чем они о нас. В такой большой массе людей,
разбросанных по железным лабиринтам корабля, они даже не могли запомнить все
лица матросов. Кроме того, мы свои чувства и настроения, находясь на
положении бесправных нижних чинов, проявляли лишь в исключительных случаях,
когда было невмоготу терпеть. А они за свои поступки не несли никакой
ответственности и поэтому нисколько нас не стеснялись. О каждом начальнике
нам была известна всякая мелочь, даже как он спит - на спине или на животе,
храпит или дышит беззвучно. Подобной нашей осведомленности способствовали
главным образом вестовые, выполняя роль беспроволочного телеграфа между
офицерскими каютами и матросскими кубриками.
на вспомогательном крейсере "Терек" 22 марта.
краской весь письменный стол. Несомненно, здесь была месть. Но кто посмел
это сделать? Старший офицер заподозрил машиниста Сафронова, который недавно
был подвергнут им дисциплинарному наказанию. Он призвал предполагаемого
виновника к себе в каюту, запер за ним дверь, выхватил из кармана револьвер
и, багровея, крикнул:
возвышаясь над ним высокой, напряженно согнутой фигурой, широко расставил
ноги. Солидные плечи его сияли золотом лейтенантских погонов. Нижняя
челюсть, обросшая черной бородой, свирепо вздрагивала. Он навел дуло
револьвера прямо в лоб Сафронова и властно приказал:
приказал:
то пусть первый японский снаряд разорвет меня на мелкие куски, и не видать
мне больше ни отца, ни матери своей, ни жены и ни детей своих..." Машинист
повторял слова страшной для него клятвы, а когда дело дошло до жены и детей,
то заявил:
как от будки с цепной собакой.
его донести обо всем командиру судна. Ротный командир доложил об этом
старшему офицеру. Опять Сафронов был призван к старшему офицеру, но уже на
верхнюю палубу.
команда. Он твердо ответил:
населением в пятьсот человек представлял собою потревоженный улей. Команда
ждала распоряжения командира. Но глава судна молчал и никого не допрашивал.
На мостике было спокойно.
команды послышались вопросы:
распоряжению не расходилась, настаивая на немедленном удовлетворении своего
требования. Попробовали вызвать караул, но ни один человек не явился на
верхнюю палубу с винтовкой. Начальство растерялось.
выслушивая самые оскорбительные угрозы по своему адресу, сначала растерялся
и стоял молча на верхней палубе, а потом, вдруг разрыдавшись, побежал в свою
каюту и заперся на ключ. Тогда командир решил
обратившись к команде с краткой речью. Он упрашивал ее не скандалить и со
своей стороны дал обещание, что произведет по данному случаю следствие. В
заключение сказал:
старший офицер немедленно будет смещен.
минными аппаратами. На один из них передали пакет с донесением о событии.
случае надобности взорвать минами ваш крейсер со всем личным составом...
не командиром, а флагманским обер-аудитором Добровольским. Это было сделано
по распоряжению адмирала Рожественского. В результате старший офицер остался
на месте, а несколько человек из команды, в том числе и машинист Сафронов,
который вздумал искать правды на корабле, были арестованы и отданы под суд
+3.
почти всегда дул морской бриз. К вечеру наступала тишина, длившаяся до
следующего позднего утра. По ночам, несмотря на звездное небо, сырая тьма
ложилась на заштилевшее море, иногда возникали туманы.
уже тысяча четыреста тонн. Ожидая нападения японцев, батарейную палубу
оставили свободной, чтобы не стеснять действия его орудий. Уголь ссыпали на
ют и срезы, заполняли им буфет и кают-компанию. Офицеры перешли в запасной
адмиральский салон, перетащив с собой и пианино.
появился французский крейсер "Descartes" под флагом контр-адмирала Жонкиера.
Командующий эскадрой обменялся с ним визитами. Потом крейсер уходил куда-то
и опять возвращался. Вероятно, он производил для нас разведки. А 8 апреля
контр-адмирал Жонкиер заявил Рожественскому, чтобы мы в течение двадцати
четырех часов покинули территориальные воды французской колонии. После
разгрома русской армии под Мукденом Франция еще меньше стала считаться с
нами и, поддаваясь требованиям Японии, вышибала нас даже из самых глухих
своих владений бесцеремонным образом.
Белоусов Валерий
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Елманов Валерий
Шилова Юлия
Белов Вольф