Разумихин, сильно озабоченный, прервал молчание.
твоих скверных качеств, еще и потаскун, это я знаю, да еще из грязных. Ты
нервная, слабая дрянь, ты блажной, ты зажирел и ни в чем себе отказать не
можешь, - а это уж я называю грязью, потому что прямо доводит до грязи. Ты
до того себя разнежил, что, признаюсь, я всего менее понимаю, как ты можешь
быть при всем этом хорошим и даже самоотверженным лекарем. На перине спит
(доктор-то!), а по ночам встает для больного! Года через три ты уж не
будешь вставать для больного... Ну да, черт, не в том дело, а вот в чем: ты
сегодня в хозяйкиной квартире ночуешь (насилу уговорил ее!), а я в кухне:
вот вам случай познакомиться покороче! Не то, что ты думаешь! Тут, брат, и
тени этого нет...
ожесточенное, и при всем этом - вздохи, и тает как воск, так и тает! Избавь
ты меня от нее, ради всех чертей в мире! Преавенантненькая!.. Заслужу,
головой заслужу!
подле сядь и говори. К тому же ты доктор, начни лечить от чего-нибудь.
Клянусь, не раскаешься. У ней клавикорды стоят; я ведь, ты знаешь, бренчу
маленько; у меня там одна песенка есть, русская, настоящая: "Зальюсь
слезьми горючими..." Она настоящие любит, - ну, с песенки и началось; а
ведь ты на фортепианах-то виртуоз, метр, Рубинштейн... Уверяю, не
раскаешься!
Жениться обещал, может быть...
ней было Чебаров...
есть.
моей, а ей решительно все равно будет, ты или я, только бы подле кто-нибудь
сидел и вздыхал. Тут, брат... Не могу я это тебе выразить, тут, - ну вот ты
математику знаешь хорошо, и теперь еще занимаешься, я знаю... ну, начни
проходить ей интегральное исчисление, ей-богу не шучу, серьезно говорю, ей
решительно все равно будет: она будет на тебя смотреть и вздыхать, и так
целый год сряду. Я ей, между прочим, очень долго, дня два сряду, про
прусскую палату господ говорил (потому что о чем же с ней говорить?), -
только вздыхала да прела! О любви только не заговаривай, - застенчива до
судорог, - но и вид показывай, что отойти не можешь, - ну, и довольно.
Комфортно ужасно; совершенно как дома, - читай, сиди, лежи, пиши...
Поцеловать даже можно, с осторожностью...
к другу подходите! Я и прежде о тебе думал... Ведь ты кончишь же этим! Так
не все ли тебе равно - раньше иль позже? Тут, брат, этакое перинное начало
лежит, - эх! да и не одно перинное! Тут втягивает; тут конец свету, якорь,
тихое пристанище, пуп земли, трехрыбное основание мира, эссенция блинов,
жирных кулебяк, вечернего самовара, тихих воздыханий и теплых кацавеек,
натопленных лежанок, - ну, вот точно ты умер, а в то же время и жив, обе
выгоды разом! Ну, брат, черт, заврался, пора спать! Слушай: я ночью иногда
просыпаюсь, ну, и схожу к нему посмотреть. Только ничего, вздор, все
хорошо. Не тревожься и ты особенно, а если хочешь, сходи тоже разик. Но
чуть что приметишь, бред например, али жар, али что, тотчас же разбуди
меня. Впрочем, быть не может...
часу. Много новых и непредвиденных недоумений очутилось вдруг у него в это
утро. Он и не воображал прежде, что когда-нибудь так проснется. Он помнил
до последних подробностей все вчерашнее и понимал, что с ним совершилось
что-то необыденное, что он принял в себя одно, доселе совсем неизвестное
ему впечатление и непохожее на все прежние. В то же время он ясно сознавал,
что мечта, загоревшаяся в голове его, в высшей степени неосуществима, - до
того неосуществима, что ему даже стало стыдно ее, и он поскорей перешел к
другим, более насущным заботам и недоумениям, оставшимся ему в наследство
после "растреклятого вчерашнего дня".
"низок и гадок", не по тому одному, что был пьян, а потому, что ругал перед
девушкой, пользуясь ее положением, из глупопоспешной ревности, ее жениха,
не зная не только их взаимных между собой отношений и обязательств, но даже
и человека-то не зная порядочно. Да и какое право имел он судить о нем так
поспешно и опрометчиво? И кто звал его в судьи! И разве может такое
существо, как Авдотья Романовна, отдаваться недостойному человеку за
деньги? Стало быть, есть же и в нем достоинства. Нумера? Да почему же он в
самом деле мог узнать, что это такие нумера? Ведь готовит же он квартиру...
фу, как это все низко! И что за оправдание, что он был пьян? Глупая
отговорка, еще более его унижающая! В вине - правда, и правда-то вот вся и
высказалась, "то есть вся-то грязь его завистливого, грубого сердца
высказалась"! И разве позволительна хоть сколько-нибудь такая мечта ему,
Разумихину? Кто он сравнительно с такою девушкой, - он, пьяный буян и
вчерашний хвастун? "Разве возможно такое циническое и смешное
сопоставление?" Разумихин отчаянно покраснел при этой мысли, и вдруг, как
нарочно, в это же самое мгновение, ясно припомнилось ему, как он говорил им
вчера, стоя на лестнице, что хозяйка приревнует его к Авдотье Романовне...
это уж было невыносимо. Со всего размаху ударил он кулаком по кухонной
печке, повредил себе руку и вышиб один кирпич.
самоунижения, - конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить
теперь никогда... а стало быть, и думать об этом нечего, а потому явиться
молча, и... исполнить свои обязанности... тоже молча, и... и не просить
извинения, и ничего не говорить, и... и, уж конечно, теперь все погибло!"
обыкновенного. Другого платья у него не было, а если б и было, он, быть
может, и не надел бы его, - "так, нарочно бы не надел". Но во всяком случае
циником и грязною неряхой нельзя оставаться: он не имеет права оскорблять
чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и сами зовут
к себе. Платье свое он тщательно отчистил щеткой. Белье же было на нем
всегда сносное; на этот счет он был особенно чистоплотен.
волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою
щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся
еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был
решен отрицательно: "Пусть так и остается! Ну, как подумают, что я выбрился
для... да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
и... и, положим, он знает, что и он, ну хоть немного, да порядочный же
человек... ну, так чем же тут гордиться, что порядочный человек? Всякий
должен быть порядочный человек, да еще почище, и... и все-таки (он помнит
это) были и за ним такие делишки... не то чтоб уж бесчестные, ну да однако
ж!.. А какие помышления-то бывали! гм... и это все поставить рядом с
Авдотьей Романовной! Ну да, черт! А пусть! Ну и нарочно буду такой грязный,
сальный, трактирный, и наплевать! Еще больше буду!.."
Павловны.
ему, что тот спит, как сурок. Зосимов распорядился не будить, пока