кусты форситии, покрывшиеся вдруг золотыми цветами. Старожилы не
могли запомнить такой погоды! Посыпались и другие подарки. На ее
четырнадцатое рождение, в первый день 1949-го года, я подарил ей
велосипед - ту очаровательную механическую газель, которую я уже
однажды упоминал, и к этому прибавил Историю Современной
Американской Живописи; мне почему-то доставляло дивное
удовольствие обращение ее с велосипедом, то есть ее подход к
нему, движение бедрышка при влезании на него и тому подобное, но
маи попытки облагородить ее художественный вкус окончились
неудачей: она хотела знать, надо ли считать фермера, дремлющего
после полдника на сене (кисти Дориды Ли), отцом нарочито
сладострастной дивчины на переднем плане, и не могла понять,
почему я утверждаю, что Грант Вуд и Питер Гурд талантливы, а
Реджинальд Марш и Фредерик Уо бездарны.
желтыми, зелеными и розовыми мазками, Лолита уже бесповоротно
влюбилась в театр. Мисс Пратт, которую я однажды в воскресенье
заметил эавтракающей с какими-то дамами у Вальтона, поймала
издалека мой взгляд и - пока Лолита не смотрела - сердечно и
сдержанно наградила меня беззвучными аплодисментами. Я не терплю
театра, вижу в нем, в исторической перспективе, примитивную и
подгнившую форму искусства, которая отзывает обрядами каменного
века и всякой коммунальной чепухой, несмотря на индивидуальные
инъекции гения, как, скажем, поэзия Шекснира или Вен Джонсона,
которую, запершись у себя и не нуждаясь в актерах, читатель
автоматически извлекает из драматургии. Будучи в то время
слишком занят собственными литературными трудами, я не нашел
возможным ознакомиться с полным текстом "Зачарованных Охотников"
- той пьесы, в которой Долорес Гейз получила роль дочки фермера,
вообразившей себя не то лесной волшебницей, не то Дианой: эта
дриада, каким-то образом достав учебник гипноза, погружает
заблудившихся охотников в различные забавные трансы, но в конце
концов подпадает сама под обаяние бродяги-поэта (Мона Даль). Вот
в сущности все, что я вычитал из смятых обрывков неряшливо
настуканного текста,. которые Лолита рассыпала по всему дому.
Мне было и приятно и грустно, что заглавие пьесы случайно
совпадает с названием незабвенной гостиницы, но я устало сказал
себе, что незачем об этом напоминать моей собственной чаровнице,
боясь, что бесстыдный упрек э сентиментальности мне причинит еще
больше страдания, чем ее пренебрежительная забывчивость. Мне
показалось, что пьеса - один из многих анонимных пересказов
какой-то банальной легенды. С тем же успехом, конечно, я мог бы
подумать, что, в погоне за привлекательным названием, основатель
гостиницы подвергся, непосредственно и исключительно, влиянию
случайной фантазии им нанятого второстепенного стенописца и что
впоследствии вывеска отеля подсказала заглавие пьесы. Но и со
своим доверчивым, простым и благожелательным умом нечаянно
повернул все это в другую сторону и машинально предположил, что
фрески, вывеска и заглавие произошли из общего источника, из
местного что ли предания, которое я, будучи чужд новоанглийскому
фольклору, мог и не знать. Вследствие этого у меня сложилось
впечатление (все такое же случайное и лишенное всякого
значения), что проклятая пьеса принадлежит к типу прихотливых
пустяков для детской аудитории, приспособленных и переделанных
тысячу раз, как, например, "Гензель и Гретель" такоro-то, или
"Спящая Красавица" такой-то, или "Новое платье короля" неких
Мориса Вермонта и Марионы Румпельмейер (все это можно найти в
любом таком сборнике, как "Школьная Сцена" или "Сыграем
Пьесу!"). Другими словами, я не знал, - а если бы знал, то было
бы мне в те дни наплевать, - что на самом деле пьеса
"Зачарованные Охотники" - недавно написанное и в техническом
смысле самобытное произведение, в первый раз поставленное всего
месяца три-четыре тому назад в фасонистой нью-йоркской студии.
Насколько я мог судить по роли моей прелестницы, вещица была
удручающе вычурная, с отзвуками из Ленормана и Метерлинка и
всяческих бесцветных английских мечтателей. Охотники в пьесе
были, как полагается в Америке, одеты все одинаково, в
одинаковых красных кепках, и только отличались качеством
вооружения. Один был банкир, другой водопроводчик, третий
полицейский, четвертый гробовщик, пятый страховщик, а шестой -
беглый каторжник (драматические эффекты тут самоочевидны); все
они внутренне переменились, попав в Доллин Дол, и уже помнили
настоящую свою жизнь только как какую-то грезу или дурной сон,
от которого их разбудила маленькая моя Диана; но седьмой охотник
(не в красной, а в зеленой кепке - экий разиня!) был Молодой
Поэт, и он стал настаивать, к великой досаде Дианиты, что и она
и другие участники дивертисмента (танцующие нимфы, эльфы, лешие)
- все лишь его, поэтово, сотворение. Насколько я понял,
кончалось тем, что, возмущенная его самоуверенностью, босая
Долорес приводила своего поэта, т. е. Мону, одетую в клетчатые
штаны со штрипками, на отцовскую ферму за глухоманью, чтобы
доказать хвастуну, что она-то сама - вовсе не его вымысел, а
деревенская, твердостоящая на черноземе девушка; и поцелуй под
занавес закреплял глубокую идею пьесы, поучающей нас, что мечта
и действительность сливаются в любви. Благоразумие советовало
мне обойтись без критики в разговорах с Лолитой: она так хорошо
увлекалась "проблемами выразительности", так прелестно
складывала вместе свои узкие флорентийские ладони, хлопая
ресницами и заклиная меня не присутствовать на репетициях в
школе, как это делали некоторые довольно смешные родители! Ей
хотелось, говорила она, ослепить меня совершенно гладким первым
представлением, а кроме того. я, видите ли, как-то всегда
вмешиваюсь не в свое дело, не то говорю и стесняю ее в
присутствии ее знакомых.
сердце, сердце!... был в мае один особенный день, полный
радостной суеты - ко все это как-то прошло мимо, вне моего
кругозора, не задержавшись у меня в памяти, и когда уже после, к
вечеру, я опять увидел Лолиту (она сидела на велосипеде,
балансируя, прижав руку к влажной коре молодой березы на краю
нашего лужка), меня так поразила сияющая нежность ее улыбки, что
я на миг поздравил себя с окончанием всех моих печалей. "Скажи",
спросила она, "ты, может быть, помнишь, как назывался отель -
ах, ты знаешь какой отель (нос у нее сморщился), ну, скажи - ты
знаешь, - там, где были эти белые колонны и мраморный лебедь в
холле? Ну, как это ты не знаешь (она шумно выдохнула) - тот
отель, где ты меня изнасиловал? Хорошо, не в том дело, к чорту.
Я просто хочу спросить, не назывался ли он (почти шепотом) -
"Зачарованные Охотники"? Ах, да (мечтательно), в самом деле?" И
вдруг, с маленьким взвизгом влюбленного, вешнего смеха, она
шлепнула ладонью по глянцевитому стволу и понеслась в гору, до
конца улицы, и затем покатила назад, в позе совершенного покоя,
держа ступни, одну выше, другую ниже, на неподвижных педалях и
забыв одну руку на колене, не прикрытом ситцевой юбкой.
и сценой, я позволил Лолите брать уроки рояля с мисс Ламперер
(как мы, знатоки Флобера, можем ее для удобства назвать), к
белому с голубыми ставнями домику которой, в двух милях от
Бердслея, Лолита катила два раза в неделю. Как-то, в пятницу
вечером, в последних числах мая (и около недели после той
особенной репетиции, на которую, как и на прочие, я не был
допущен), зазвонил телефон в кабинете, где я кончал подчищать
королевский фланг Гастона, и голос мисс Ламперер спросил,
приедет ли моя Эмма - то бишь Лолита - в следующий вторник: она
пропустила два урока подряд - в прошлый вторник и нынче. Я
сказал: "да, конечно приедет" - и продолжал игру. Как легко
поверит читатель, мои способности теперь пошатнулись и через
два-три хода я вдруг заметил, сквозь муть внешахматного
страдания, что Гастон - ход был его - может завладеть моим
ферзем; он это заметил тоже, но опасаясь западни со стороны
заковыристого противника, долго не решался, и отдувался, и
сопел, и тряс брылами, и даже взглядывал на меня украдкой,
неуверенно пододвигая и опять вбирая пухлые, собранные в пучок
пальцы, - безумно хотел взять эту сочную штуку, а не смел - и
внезапно схватил ее (не научил ли его этот случай той опасной
смелости, которую он потом стал выказывать в другой области?), и
я провел скучнейший час, пока добился ничьей. Он допил свой
коньяк и, немного погодя, ушел вразвалку, вполне довольный
результатом (mon pauvre ami, je ne vous ai jamais revu et
quoiqu'il у ait bien peu de chance que vous voyiez mon livre,
permettez-moi de vous dire que je vous serre la main bien
cordialement, et quc toutes mes fillettes vous saluent). Я нашел
Долорес Гейз за кухонным столом, уплетающей клин торта и не