все время вести к достижению отдаленной и смутной цели, каких бы буйных
радостей ни сулила она в конце, прежде всего необходимо, чтобы всякие
будничные дела и занятия постоянно держали их наготове для решающей схватки.
презрительно отметают всякие низменные интересы; но такие минуты
быстролетны. Обычное, естественное состояние для этого божьего творения,
думал Ахав, - жалкое корыстолюбие. Допустим, что Белый Кит воспламенил
сердца моей дикарской команды и даже породил в их нечестивых сердцах нечто
вроде рыцарского великодушия и благородства; все равно, гоняясь из чистого
воодушевления за Моби Диком, они в то же время должны получать пищу и для
утоления своих обычных, каждодневных желаний. Ведь даже высоко вознесенным
рыцарям-крестоносцам старинных времен мало было проделать по суше две тысячи
миль, дабы сражаться за святую гробницу, - по пути они должны были совершать
кражи со взломом, шарить по чужим карманам и прибегать к прочим
благочестивым способам стяжания случайных доходов. Будь они вынуждены строго
ограничиваться своей конечной романтической целью, сколь многие из них
отвернулись бы с отвращением от этой конечной романтической цели. Я не стану
лишать моих людей, думал Ахав, всякой надежды на плату - да, да, на плату.
Сейчас они, быть может, презирают мысль о корысти; но пройдет несколько
месяцев, и эта дремлющая корыстная мысль о плате в один прекрасный день
взбунтуется в них, и тогда, пожалуй, расплачиваться придется Ахаву.
Ахавом. Открыв под влиянием момента и при этом, как видно, несколько
преждевременно, главную, но сугубо личную цель плавания, Ахав теперь ясно
сознавал что тем самым он поставил себя в такое положение, в каком он ничем
не смог бы защититься от обвинений в узурпации; так что матросы с полным
моральным и законным основанием могли бы, если бы им вздумалось и удалось,
отказаться от подчинения своему капитану и даже силой отнять у него
командование. Ахав же, безусловно, стремился себя оградить даже от
невысказанных обвинений в узурпации, от всех возможных последствий, какие
могли бы возникнуть, если бы подобные сокровенные мысли получили
распространение. А для этого, помимо властного ума и сердца и руки,
необходимо было еще и неотступное, пристальное внимание ко всяким малейшим
атмосферным воздействиям на команду.
выразить их словами, доводов Ахав отчетливо понимал, что он должен внешне
по-прежнему хранить верность первоначальному, исконному назначению
китобойца, соблюдать все обычаи промысла и вообще всячески демонстрировать
свою всем известную горячую заинтересованность в китобойном деле.
он окликал дозорных и приказывал им хорошенько следить за горизонтом и
сообщать, если покажутся хотя бы дельфины. И вскоре эта бдительность была
вознаграждена.
перегнувшись через борт, бездумно следили за свинцовыми волнами. Мы с
Квикегом мирно ткали мат для нашего вельбота. Так тихо было все кругом, в
воздухе словно притаилось какое-то волшебство, какое-то обещание радости, и
каждый примолкший матрос был словно невидим, растворившись в самом себе.
как я пропускал уток - марлинь между длинными прядями основы, пользуясь
вместо челнока своей собственной рукою, а стоящий сбоку Квикег подсовывал
время от времени между нитями свой тяжелый дубовый меч - бердо и, рассеянно
вперившись в морскую даль, не глядя, не думая, подгонял вплотную поперечные
волокна, над кораблем и над всем морем царила такая странная дремотная
тишина, нарушаемая по временам лишь глухими ударами деревянного меча, что
мне стало казаться, будто передо мною - Ткацкий Станок Времени, а сам я -
только челнок, безвольно снующий взад и вперед и плетущий ткань Судьбы.
Передо мной были натянуты нити основы, неподвижные, если не считать легкого,
но неизменно возобновляющегося подрагивания, от которого поперечные нити
плотнее переплетаются с ними. Основа, думал я, - это необходимость, и я
своей собственной рукою пропускаю по ней свой собственный челнок и тку свою
собственную судьбу на ее неподвижных нитях. А между тем капризно-равнодушное
бердо Квикега толкает уток, иной раз сильно, иной раз слабо, иной раз криво,
иной раз косо, как придется; и от этого заключительного толчка зависит, как
будет выглядеть готовая ткань; этот меч дикаря, думал я, придающий
окончательный вид работе утка по основе; это равнодушное, беззаботное бердо
- это случай; да, да, случай, свобода воли и необходимость, ни в коей мере
друг друга не исключающие, а переплетающиеся во взаимодействии. Прямые нити
основы-необходимости, которых ничто не заставит изменить своего направления,
и даже легкое подрагивание лишь придает им устойчивости; свободная воля,
которой дана свобода протягивать свой уток по заданной основе; и случай,
хоть и ограниченный в своей игре прямыми линиями необходимости и
направляемый в своем движении сбоку свободной волей, так что он подчиняется
обоим, случай сам попеременно управляет ими, и ему принадлежит последний
удар, определяющий лицо событий.
нечеловеческий, дикий и певучий, заставил меня вздрогнуть, моток свободной
воли выпал у меня из рук, и я уставился в облака, откуда упал, будто на
крыльях, этот крик. Высоко надо мной стоял на салинге этот безумец из
Гейхеда - Тэштиго. Устремившись вперед всем телом и, словно скипетр,
простерши вдаль руку, он с короткими, внезапными перерывами тянул свой дикий
вопль. Надо думать, в это самое мгновение такой же крик испустили по всему
морю сотни дозорных, вознесенные над палубами своих китобойцев на такую же
головокружительную высоту; но мало из чьей груди мог этот древний
китобойский клич вырваться с такими великолепными модуляциями, как у индейца
Тэштиго.
жадностью вглядываясь в горизонт, что казалось, это некий пророк или
провидец, узревший тени Судьбы и своими дикими воплями возглашающий их
приближение.
часы. И по этому признаку китоловы отличают эту рыбу от других
представителей ее рода.
водой.
минуты сообщил Ахаву время.
волнах. Тэштиго дал знать, что киты ушли под воду, держа курс по ветру, так
что мы твердо рассчитывали увидеть их теперь прямо по носу. Ибо к своему
чудесному искусству, нырнув в одном направлении, развернуться в глубине под
прикрытием водной толщи и плыть с огромной скоростью в прямо противоположную
сторону, к этому коварному приему, многократно замеченному за кашалотом, на
этот раз киты не стали бы прибегать; ведь нельзя же было предположить, что
замеченные Тэштиго киты могли от этого всполошиться, да и вообще как-то
почуять наше присутствие. А пока что один из матросов, который не входил в
команду вельбота и должен был все время оставаться на судне, сменил индейца
на верхушке грот-мачты. Дозорные с фок- и бизань-мачт спустились на палубу,
кадки с линем были установлены на своих местах, шлюпбалки выведены за борт,
грота-рей обрасоплен, и три вельбота повисли над волнами, словно три
коробочки морского укропа на крутых прибрежных скалах. А их команды,
охваченные нетерпением, выстроились у борта, одной рукой еще держась за
поручни и поставив уже ногу на планшир. Так стоят наготове матросы у бортов
военного корабля, идущего на абордаж.
перевести взгляд с китов на сумрачного Ахава. И мы, содрогнувшись, увидели,
что он стоит в окружении пяти темных призраков, казалось, только что
возникших из воздуха.
другой стороне палубы, бесшумно и быстро снимая тросы и крепления с висевшей
там шлюпки. Эта шлюпка всегда считалась у нас запасной, хотя и называлась
капитанской, из-за того что висела на шканцах у правого, борта. На носу в
ней стояла теперь высокая темнолицая фигура с единственным белым зубом,
зловеще торчащим между серо-стальных губ. Облачение этого человека состояло
из сильно помятой черной хлопчатобумажной китайской куртки и таких же точно
широких черных штанов. Но всю эту эбеновую погребальную черноту
удивительнейшим образом увенчивал сверкающий белый витой тюрбан, под которым
были уложены вокруг головы скрученные в косу волосы. Его помощники казались
менее смуглолицыми, их кожа имела тот яркий, тигрово-желтый оттенок, какой
присущ некоторым из древних и исконных обитателей Филиппин - этому племени,
известному своим дьявольским коварством, из-за чего многие простодушные
белые матросы считают их платными шпионами и тайными агентами дьявола на
воде, а контора их повелителя, как полагают матросы, находится где-то в
Афанасьев Роман
Флинт Эрик
Лукин Евгений
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Ибсен Генрик