очевидно, огорчило его. Но он страдал не от ревности, а как
верный и преданный друг из сочувствия ко мне. Обращение его с
сестрой, хотя он и держался в границах строгого приличия,
совершенно изменилось. Неудивительно, что она заметила это и
потребовала объяснений.
виноградные листья. -- Вы шутите или серьезно? Говорите все без
утайки -- или, клянусь, оба останетесь без обеда! Я сама сбегаю
на кухню и отменю его.
засмеяться, хотя настроение у него было мрачное. Но на этот раз
он смеялся не так весело и искренне, как бывало. Я тоже
невольно улыбнулся и, считая, что не следует выказывать свое
недовольство, пробормотал что-то вроде объяснения -- сейчас
было не время для откровенного разговора.
и слишком голодны, чтобы веселиться. Подумай только, какой
долгий путь мы совершили под жгучим солнцем! У нас не было и
маковой росинки во рту с тех пор, как мы выехали из форта. А
позавтракали мы не бог весть как роскошно -- кукурузные
лепешки, кусок свинины да жидкий кофе. О, Виргиния, как мне
хочется полакомиться цыплятами и пирожными, которые готовит
наша старая кухарка, тетушка Шеба! Прошу тебя, позболь нам
пообедать, и затем ты увидишь, что мы станем совсем другими. Мы
оба будем веселыми, как два зайчика.
удовлетворена, Виргиния обещала покормить нас и, весело смеясь,
пошла переодеваться к обеду. А мы с Галлахером тоже пошли к
себе.
казаться веселым и довольным. Я видел, что Галлахер тоже
пытается развеселиться. Быть может, нам удалось обмануть мать,
но Виргиния не поддалась обману. Я заметил, что она в чем-то
подозревает и меня и Галлахера. Она решила, что мы от нее
что-то скрываем, и, желая досадить нам, в свою очередь стала
разговаривать с нами обиженным тоном.
Галлахер, сестра и я -- обращались друг с другом
сдержанно-вежливо. Я ни о чем не рассказал Галлахеру и
предоставил ему самому строить всевозможные догадки. Он был
истинным джентльменом и даже не намекнул, что разделяет мои
опасения. Я думал излить перед ним душу и просить его
дружеского совета, но только тогда, когда Виргиния сама мне во
всем признается.
объяснений. Несколько раз мне удавалось остаться с ней наедине,
но я все как-то не решался вызвать ее на откровенность. Однако
я сознавал, что как брат и единственный мужчина в доме я обязан
хранить честь семьи.
отцовского долга отчасти из чувства деликатности, отчасти
потому, что боялся узнать правду. Я отлично понимал, что между
сестрой и индейским вождем установились особые отношения, что,
по всей вероятности, они продолжались, что у них бывали тайные
встречи -- и не один раз. Но до чего все это могло дойти?
Насколько моя бедная сестра уже могла скомпрометировать себя?
Вот на эти проклятые вопросы я и боялся получить ответ.
умолять ее признаться. При ее гордом характере принуждением от
нее ничего нельзя было добиться. Если оказать на нее давление,
то она могла заупрямиться и стать непреклонной. Вообще Виргиния
мало что унаследовала от отца, она все заимствовала у матери.
Между ними существовало и внешнее и внутреннее сходство.
Виргиния была одной из тех женщин, которые, не испытав никогда
в жизни строгой дисциплины, вырастают в уверенности, что выше
их нет никого на свете. Поэтому она и чувствовала себя
совершенно независимой, как это присуще большинству американок.
В других же странах независимость является достоянием только
женщин из привилегированных классов. Ни родители, ни опекуны,
ни наставники -- так как последним ни в коем случае не
разрешалось прибегать к строгим мерам -- не имели влияния на
сестру, и она с малых лет вела себя как королева на троне.
имелось собственное состояние, которое ей завещал отец, и это
обстоятельство еще больше усиливало непреклонность ее
характера.
свое состояние между детьми поровну. Поэтому моя сестра была
так же богата, как и я. Конечно, отец позаботился и о матери,
но основная часть отцовского наследства -- плантация --
принадлежала сестре и мне. Моя сестра была богатой наследницей
и обязана была подчиняться матери или мне только в той мере, в
какой ей это подсказывало родственное чувство.
объяснить, какой сложной и деликатной задачей было потребовать
от сестры отчета в ее действиях. Как это ни странно, но мне
совершенно не приходило в голову, что и мое положение не совсем
обычно.
стала моей женой. В союзе с индианкой я не видел для себя
ничего унизительного, зная, что общество не будет отрицательно
относиться к этому браку. Такие случаи уже бывали. Например,
Рольф женился на девушке более темнокожей и менее красивой и
культурной, чем Маюми. Позднее сотни других мужчин последовали
его примеру и сохранили и прежнее положение в обществе и были
по-прежнему уважаемы. Почему бы и мне не поступить так? По
правде говоря, этот вопрос даже и не приходил мне тогда в
голову. Я считал, что мои намерения в отношении индианки были в
совершенном соответствии с правилами хорошего тона.
хоть небольшая примесь африканской крови. Тогда я действительно
мог бы опасаться осуждения общества, ибо в Америке человек
подвергается унижению не столько за цвет кожи, сколько за расу.
Белый джентльмен может жениться на индианке, и она без особых
возражений получает доступ в общество; а если она при этом еще
и хороша собой, то может даже рассчитывать на успех.
дикого предрассудка: если смешение рас происходило другим
путем, то есть если белая женщина выходила замуж за индейца, то
тогда это считалось неравенством и позором. Друзья ее
рассматривали такой брак как несчастье, как падение. А если эта
леди вдобавок принадлежала к высокопоставленным кругам -- ну,
тогда уж, леди... пеняйте на себя!
воззрениями на различие рас и цвета кожи, я сам не был свободен
от влияния этого предрассудка.
падшая женщина! Независимо от того, какое положение занимает
этот индеец среди своего народа, независимо от его храбрости,
от его достоинств. Даже если бы это был сам Оцеола!
как только застану ее одну.
озера и подошел к ней. Я заметил, что она необычайно весела.
сменится слезами".
не слышала меня или притворялась, что не слышит.
меня.
поговорить с тобой.
так редко раскрывал рот при мне, что я должна быть особенно
благодарна за твою любезность. А почему с тобой нет твоего
друга? Пусть бы и он побеседовал со мной в том же духе! Я
думаю, что вам обоим уже надоело изображать бессловесных
близнецов. Ну, ты можешь продолжать игру, если тебе нравится.
Уверяю тебя, что меня это не волнует! -- И она стала напевать: