особенности предмета и метода истории философии, понять отношение этой
дисциплины к теоретическому анализу процессов, характерных для современного
духовного производства.
Ясперсом, который не только посвятил всемирной истории философии специальный
труд ("Die grossen Philosophen", M(nchen, 1957; см. также его работы об
отдельных крупных философах, такие, как "Descartes und die Philosophie",
1947, "Nietzsche", 1949 и др.), но и свою собственную философию
рассматривает лишь как средство изучения истории философии, как мыслительный
аппарат понимания великих исторических образцов философствования (cм.:
"Philosophie". Berlin, 1956, Bd. I, S. XIX). Занятие историей философии
расценивается Ясперсом как последняя серьезная философская задача,
доставшаяся современности.
отсутствует всякий интерес к содержанию познания, он перемещается на
различные способы занятия мышлением, на чисто субъективно или
культурно-стилистически значимые его образы. В той же мере оказываются
несущественными все содержательные связи, все генетические линии в развитии
мысли и даже внешние отношения последовательности. Неудивительно поэтому,
что в "Великих философах" полностью (а когда дело доходит до полемики с
историко-философским академизмом, то и сознательно) разрушается какое бы то
ни было изображение связного исторического процесса. Мы не найдем в этой
работе ни попытки объяснить содержание философских познаний на том или ином
историческом этапе, ни анализа эмпирически известной их преемственности. На
место всего этого Ясперс ставит множество изолированных (лишь типологически
сопоставляемых) духовных миров, которые олицетворяются у него великими
философами и не имеют никакого иного значения, кроме того, чтобы быть шифром
некоторого индивидуального существования. Это ряд позиций сознания, которые
выработаны отдельными великими философами, ряд образцов поведения людей,
занятых мышлением, к которым современный индивид должен все время обращаться
за назиданием и в целях уяснения своих собственных философских возможностей.
Это как бы наиболее напряженные моменты блужданий, приключений человеческого
духа, связь которых существует лишь в памяти экзистенциалистского Одиссея,
несущего историю в себе как внутреннее достояние собственного сознания. Все
другие значимые связи распались - ведь последовательность приключений
Одиссея во времени неважна, он вспоминает и воспроизводит их в соответствии
с тем, как отложились в нем самом "уроки жизни", "жизненные опыты", или,
если воспользоваться собственной историко-философской терминологией
экзистенциализма, "опыты бытия в осуществлении мысли". И, конечно же, в
истории философии как серии подобных опытов, которую мы вдруг захотели бы
пройти заново вместе с нашим Одиссеем, чтобы найти потерянный в своих
продуктах дух, чтобы в знаниях - этих окаменелостях духа - вычитать
назидательные "позиции сознания"15, мы не обнаруживаем "никакого прогресса
ее субстанции, а лишь временную последовательность проявлений"
("Philosophie", Bd. I, S. XXVII). Философское мышление, пишет Ясперс в
другой работе, не имеет в отличие от науки характера некоего прогрессивного
процесса. "Конечно, мы ушли гораздо дальше, чем Гиппократ, греческий врач.
Но вряд ли можно сказать, что мы ушли дальше Платона. Мы - дальше лишь в
материале научных познаний, которыми он пользовался. А в самом
философствовании мы, может быть, еще до него и не поднялись" ("Einf(hrung in
die Philosophie". M(nchen, 1954, S. 9).
экзистенциализм пуститься в историческую одиссею?
глаза отсутствие в них какой-либо культуры и навыков научного мышления
(часто перерастающее в демонстративно пренебрежительное отношение к науке),
умения "анатомировать" объект, производить абстракции в сложном переплетении
реальных связей изучаемого объекта, учитывая, что сам факт такого
переплетения создает дополнительные явления и "формы жизни" предмета,
обусловливает разнообразие проявления одних и тех же его свойств,
отображение одних связей в других и их взаимные модификации и т.д. Если же
еще принять во внимание социальные болезненные комплексы, которыми одержим
экзистенциализм, то становится понятным, что всякий раз, как перед ним
встает задача мысленного отображения развивающегося, многостороннего целого
(а знание в его исторических изменениях является именно таким предметом), он
производит на свет величайшую путаницу.
Ясперса, мы сразу оказываемся перед необходимостью описать рассматриваемый
ею предмет в том виде и в той последовательности, в какой он открывается для
теоретического, исследующего мышления.
суммарно все его связи, является рассмотрение его как определенного
социального действия в исторически сменяющихся формах. Познание не только
всегда вплетено в совокупную деятельность человека, но и само является
общественным действием определенного рода. Развитие науки, где люди
кооперированы как всеобщим образом (в производстве самого предметного
содержания знания), так и конкретными формами культурного общения и личных
контактов, создает специфическую общественную среду. Именно в этой среде
индивид осознает свою принадлежность к науке и определяемое этой
принадлежностью отношение к обществу в целом, формируется как ясно
различимый персонаж в системе общественных связей. Все это фиксируется в
продукте, который производит данный индивид: исторические образования мысли
предстают перед нами поэтому не только как определенное логическое
содержание, но и как социальный феномен, запечатлевают существующее в
обществе разделение труда, условия существования и особый образ жизни людей,
занятых духовной деятельностью, социальные условия производства идей,
способы их распространения и использования и т.д. Но это значит, что
фактическое, предметное содержание знания всегда сращено с проявлениями
этого рода отношений и не существует отдельно от них. Тем важнее специально
выделять (абстрагировать) и учитывать эти отношения в историческом анализе.
Такой учет предполагает, что мы "отпочковываем" в особую область
исследования целый комплекс проблем: это вопрос об исторически конкретных
формах образования познающего индивида, о способах, с помощью которых он
осваивает ранее выработанное обществом знание, об отношении его как личности
к продукту собственного труда, о том целостном духовном облике, который
формируется у него как у активного агента процесса познания. Иначе говоря,
мы должны выявить и проанализировать в качестве относительно
самостоятельного объекта то, что можно назвать культурно-историческими
механизмами связи развития в познании, понять и фиксировать их отличие от
содержания и строения самой этой связи, от генетически организованной
структуры отображения предмета мысли. Путаница экзистенциалистского мышления
является указанием на реальную задачу, на необходимость последовательного
различия процесса развития содержания знания и эволюции конкретных
контактов, форм самосознания, духовного облика самих индивидов, занятых
наукой. Лишь после того, как такое различение осуществлено, можно понять,
как две эти системы связей накладываются друг на друга, сливаются в каждый
данный момент в единое целое, проявляются друг в друге и в конечном продукте
их взаимодействия - исторической форме знания.
в познании (а мы должны проделать это отвлечение, если хотим выявить в
истории действительные знания и их собственную связь во времени), то
выделяем лишь одну сторону в сознании исторически конкретного индивида - ту,
которая реализуется и закрепляется в научном исследовании как сфере
общественного разделения труда. В этой сфере познание обнаруживает себя как
высокоспециализированная деятельность человека. Для исторической передачи
содержания и субъективно-деятельного строения ее продуктов (знаний) здесь
необходимо должны выполняться следующие условия.
отчуждаемой форме, допускающей последующее идеальное действие (сообразное
строению объекта мысли) без непосредственного личного контакта с
предшественником и непосредственного "усмотрения" его образа мысли. Такой
отчуждаемой в пространстве и времени формой является образ предмета,
выраженный словесно, письменно или вообще теми или иными изобразительными и
коммуникативными средствами (книжный текст, чертеж, схема, модель, система
знаков и т.п.). Но этим дело не ограничивается. Существуют еще
универсализированные условия научного исследования, фиксируемые
онтологически в самом объекте. Таковы различные, передаваемые от поколения к
поколению идеализации предмета науки, допущения относительно общих его
свойств, типов связей, в которые он может вступать, таковы научные
категории, такова объективная ситуация проявления характерных для предмета
свойств и процессов, создаваемая (мысленно или же в реальной модели и
эксперименте) самими исследователями, и т.д. Эти онтологические фиксации
(вновь и вновь воспроизводимые) являются необходимым условием любого
последующего изучения предмета как целенаправленного действия. Деятельность
мышления объективируется также с помощью универсализации самой ее формы
(системность изложения знания, сама методическая и логическая
упорядоченность процесса исследования и т.п.). Подобные объективизации
являются условием применения интеллектуального труда в общественных
масштабах, а также своеобразным базисом исторической связи, преемственности
в познании.
непосредственной практики и процесса жизни индивидов, зависит по содержанию
только от структуры предмета. Умение выделять такой специфический предмет
науки и добиваться, чтобы мысленные образы соответствовали ему, само
возникает исторически. Исторические изменения знания сообразуются прежде
всего с наблюдением эмпирических фактов и отношений предмета, являются их
мысленным освоением, а не просто отражением смены поколений в познании. Как
таковые они воспроизводятся и закрепляются во времени независимо от
способности данной эпохи освоить само разрабатываемое знание, превратить его