охоты на Сатанинскую силу, перешел сразу к вашему папеньке. Восполним пробел
из-за немаловажности для нашего дела того момента...
Пора пришла.
пролетариата, и меня подташнивало от впившихся за день в мрамор стен
испарений толп трупоидопоклонников - взволнованных, праздных, любопытных,
фанатичных и полоумных.
сюда помолчать и подумать. Они там думают, что Сталин писает от радости,
если его называют Лениным сегодня, тогда как Сталин, к сожалению,
всего-навсего - Джугашвили вчера, и от этого тракта надо не писать, а
плакать. Спасибо тебе, Ленин!.. Большое спасибо! Ты завещал нам прогнать
Сталина, как собаку, с поста генсека. Клянемся тебе вновь и вновь, что мы с
честью не выполним и эту твою заповедь!
там думают", я чувствовал удушье и мне казалось, что и Сталин, и я заживо
похоронены в мраморном подвале и избраны нечистой силой охранять труп
желтого человечка в кителе с нагрудными карманами, потерявшего последнюю
примету отношения к жизни - способность по-человечески разложиться в сырой,
замечательной, с такой любовью сотворенной Богом земле, или стать хотя бы
горсткой пепла. И охранять нам его мертвый сон непонятно сколько, может
быть, бесконечно долго, пока Иван-царевич не даст знать о себе серебряным
звоном лошадиных подковок по черным камешкам Красной площади, пока не сбежит
он вниз по мраморной лесенке, не сбросит с гроба хру.стального крышку, пока
не расшевелит мертвеца и не скажет ему, улыбаясь: "Вставай, дядька! Вставай,
да иди спать в постельку готовую, в теплую и пуховую! " И возьмет
Иван-царевич желтого человечка на руки, как деток берут, заснувших в гостях
от сладкого измора, и перенесет его на руках туда, где всем положено
покоиться от века, и помолится на коленях, чтобы приняла Мать-Сыра Земля
хоть что-нибудь, хоть клеточку одну, оставшуюся от человека несчастного, от
раба Божьего - Ульянова Владимира,
заживо по прямой вине мертвеца, который якобы жив, и якобы будет жить,
окаменел от ненависти к Силе, бросившей его с какого-никакого, но с живого
пути в мертвые тиски казенной службы. А в них уже не повертухаешься, даже
если очень захочешь повертухаться: они там не дадут! Не дадут! Кто-кто, а он
их хорошо знает! Он их творил по своему подобию! Не дадут! Не вымолит он у
них за тихую, оговоренную любыми политическими условиями отставку ни глотка
воды, ни вздоха воздуха на утренней Улочке Гори, ни безымянного,
унизительного по их мнению существования пастухом, сторожем, чистильщиком
сапог, мойщиком посуды, служителем в рядовом морге. Не дадут, проститутки
вокзальные, жестокие, лживые! Всюду смерть...
страдающего всемирно известного человеческого лица. - Может, и не та сейчас
минута, и дурак я глупый, как всегда, но хочу обратиться к вам с просьбой.
ТЮЗа, Волконского Николая. Наследственность. Пьет парень. Гол как сокол.
Дома - четыре угла. Только на стене черный громкоговоритель висит. Два угла
проституткам сданы и вперед за три года пропиты, в третьем мать ютится
больная, из бывших, княгиня-графиня, короче говоря. В четвертом углу -
иконостас стоит. Не может его пропить Николай. Скорей подохнет, говорит,
Волконский с похмелюги, но иконы не предаст. Не пойдет он по этому пути.
бесконечно возвышен над алкоголем и чтобы не впасть от возвышения в
непомерную гордыню, обязан выпить рюмочку другим путем.
Сталин.
роде преступление. Статьи на него даже нет соответствующей в кодексе, хотя
припаять можно любую, от измены родине, террора против руководящих
работников до халатности и кражи орудий производства.
свободные в своих поступках люди, что уже и статьи не подобрать для их
преступлений. Вот страну мне подкинули! - Неодобрительно и сурово глянув на
Ленина, сказал Сталин. - Я слушаю.
Потоптался вокруг гроба и говорю, нерешительно мямля:
окончательно от каменной ненависти Сталин.
дело происходит... - Сталин догадливо хмыкнул, закурил трубку, запах дыма
перебил застарелую вонь людских толп, пропитавшую камни стен, и меня
перестало тошнить. - Александра, брата ихнего, вздернули...
не в кого стрелять, кроме царя? Я же не стал до революции цареубийцей!
читали... бузотерили...
вперед... предвидел многое, Крупскую, вроде бы, еще девушку, на улице по
сюжету встретил, а играл его роль Волконский Николай. Лоб здоровый, взгляд
косой, прищур скула, все - вылитое ульяновское.
того, блядская и бездарная... Но...
Сталин, записав свою мысль в блокнотик. И я рассказал, как Коля Волконский
под занавес проникновенно и страстно воскликнул: "Мамочка! Я пойду другим
путем!", имея, конечно, в виду утренний подвиг отказа от предательской
продажи старинного иконостаса и возвышения над алкоголем.
ведая, что благодаря волшебной силе искусства аплодирует он в этот миг не
туманно провозглашенной линии политического поведения молодого человека, еще
большего злодея, чем его вздернутый братец, а истинно человеческому движению
души падшего, погрязшего в пороне голого перед лицом Бога артиста Николая
Волконского. Три часа вживался он, превозмогая омерзение от пьесы, троек в
висках, похмельный подсос под ложечкой, в образ студента Ульянова, но не
поддался страшным пьяным утром соблазну пропить святыню и убить этим родную
свою мать!
от желания услышать в страшной атмосфере тогдашней кровавой жизни
человеческий голос, бросающий от любви и отчаяния, в сердце матери
человеческие слова вымаливали у Волконского последнюю реплику, но он
бесследно исчез со сцены. Мама Ульянова, его братья и сестры консервативные
просрессора Казанского университета, городовые, купцы, студенты, жандармы,
шпики, стукачи, татары, извозчики, рабочий класс и обыватели, крепко
взявшись за руки низко откланивались важной публике. А Коля в этот момент
уже бежал по улице в студенческой старорежимной фуражечке, в кительке, в
брюках и новеньких штиблетах в ресторан "Иртыш", что на Лубянской площади.
Там он, подпив, расширил сосуды, разбил об столик фужер и сказал грубияну
официанту, что тот грязная каналья, а он, Николай Волконский - молодой
Ленин и сейчас в щепки разнесет вець этот похабный "Иртыш " вместе с
остальным вонючим старым миром! После чего забрался на эстраду и картавым
ленинским говорком произнес то, что он назвал на первом допросе
сентябрьскими тезисами.
эстрады призвал братьев-алкоголиков вступить в "Союз освобождения рабочего
класса от работы с по мелья ". Просто в "Союз" он советовал ни за что не
вступать, потому что всем уже ясно, чем это освобождение кончится. Затем,
выхватив у старого цыгана гитару, молодой Ленин, освобождаясь от наваждения
сыгранной роли, запел: "Эх, вы, рюмочки мои, да, эх, мои стаканчики! ".
Добрые люди вырвали Волконского из рук официантов и отправили в
вытрезвитель. Там он читал наизусть монолог Герасима из инсценировки
"Крепостное Му-Му", был побит санитарами и орал, брыкаясь и царапаясь, что
он пошел своим путем. "Кого бьете, скоты?" - вопил Волконский, и сам себе
отвечал: "Молодого Ильича дубасите! ". Притих он уже у меня в кабинете.
Он выдавливал из себя то взвизги, то писки, то писко-взвизги, и в паузах
между спазмами смеха, тыкая пальцем в гроб, говорил: "Освобожденье...
рабочего... Ленин напился... рюмочки мои... эх, стаканчики!.. "
же ему так переживать?
Волконского. - На премьеру пьесы представители нескольких компартий
приглашены. Даже Геббельс просит разрешения приехать, хотя бы инкогнито.
Выпечке мисров желает поучиться.
чем... - Сталин не закончил сравнения. - Мне артист симпатичен. Живой
человек. Не то, что... - он снова не договорил. - Дайте артисту
"заслуженного". Премируйте крупной суммой. Деньги возьмите из моих гонораров
за историю партии. Переселите Волконских в отдельную квартиру.