обедать. Как мистера Хиг-гинботема дома не будет, я к тебе пошлю кого из
ребятишек. И слышь, Март...
был ему ход ее мыслей.
вом сказал Мартин. - У меня уже есть хорошие вещи, и немало, и рано или
поздно их купят.
литературы и истории литературы, и он понял: нечего и пытаться втолко-
вать ей, почему он в себя верит. - Ну, потому что это лучше, чем девя-
носто девять процентов того, что печатают в журналах.
бимо уверенная, однако, что правильно определила его беду. Надо бы тебе
образумиться, - повторила она, - а завтра приходи обедать.
долларов потратил на марки, а под вечер по дороге к Морзам опять зашел
на почту, взвесил множество длинных пухлых конвертов и наклеил на них
все марки, кроме трех двухцентовых. Вечер этот сыграл огромную роль в
жизни Мартина, потому что после обеда он познакомился с Рассом Брис-
сен-деном. Как Бриссенден там оказался, кто из друзей или знакомых его
привел, Мартин не знал. Даже и расспрашивать о нем Руфь не стал. Короче
говоря, Бриссенден показался Мартину личностью бесцветной, пустой, не
стоящей внимания. Час спустя он решил, что Бриссенден вдобавок невежа -
шастает по комнатам, глазеет на картины, а то возьмет со стола или выта-
щит с полки книгу или журнал и уткнется в них. Под конец, забыв, что он
в гостях, в чужом доме, никого не замечая, уселся в глубоком моррисовс-
ком кресле и углубился в вытащенный из кармана тоненький томик. Читал и
рассеянно поглаживал, ерошил волосы. За весь вечер Мартин еще только раз
взглянул на него - он шутил с несколькими молодыми женщинами и явно их
очаровал.
реступившего порог.
однако пошел рядом. Мартин больше не пытался завязать разговор, и нес-
колько кварталов они прошли в довольно тягостном молчании.
забавно, и однако спутник становился ему все неприятнее.
они молча прошли еще квартал.
впервые я так оплошал. В сутках двадцать четыре часа, надо же их как-то
убить. Пойдемте выпьем.
того как лечь, предстояло несколько часов заниматься поделками, потом,
когда ляжет, его ждет том Вейсмана, не говоря уже об "Автобиог-рафии"
Герберта Спенсера, которая для него заманчивей самого завлекательного
романа. Чего ради тратить время на малоприятного человека, мелькнула
мысль. Но привлекли, пожалуй, не этот человек и не выпивка, а то, что ей
сопутствует, - яркие огни, зеркала, сверкающие бокалы, разгоряченные ве-
сельем лица, звучный гул мужских голосов. Вот что притягательно - голоса
мужчин, людей бодрых, уверенных, тех, кто отведал успеха и, как
свойственно мужчине, может потратиться на выпивку. Он, Мартин, одинок -
вот в чем беда, вот почему он ухватился за приглашение, как хватает при-
манкулюбую, самую ничтожную - хищная рыба. С тех пор как он выпивал с
Джо в "Горячих ключах", Мартин только еще раз выпил вина в баре, когда
его угостил португалец-бакалейщик. Усталость ума не вызывает такого ост-
рого желания выпить, как усталость физическая, и обычно Мартина не тяну-
ло к спиртному. Но как раз сейчас выпить хотелось, вернее, хотелось ока-
заться там, где шумно и людно, где подают спиртное и пьют. Таким местом
и был "Грот", где они сидели с Бриссенденом, откинувшись в глубоких ко-
жаных креслах, и пили виски с содовой.
очереди заказывали еще виски с содовой. Сам Мартин мог выпить очень мно-
го, не хмелея, но только диву давался, глядя, как пьет собеседник, и
время от времени замолкал, дивясь его речам. Очень быстро у Мартина сло-
жилось впечатление, что Бриссенден знает все на свете, что это второй
настоящий интеллектуал, которого он встретил в своей жизни. Но он заме-
тил в Бриссендене и то, чего лишен был профессор Колдуэл, - огонь, пора-
зительную чуткость и прозорливость, неукротимое пламя гения. Живая речь
его била ключом. С тонких губ, словно из какой-то умной жестокой машины,
слетали отточенные фразы, которые разили и жалили, а потом эти тонкие
губы, прежде чем что-то вымолвить, ласково морщились, и звучали мягкие,
бархатисто-сочные фразы, что сияли и славили, и исполнены были неотрази-
мой красоты, и эхом отзывались на загадочность и непостижимость бытия; и
еще они, эти тонкие губы, точно боевая труба, возвещали о громе и смяте-
нии грандиозной битвы, звучали и фразы, чистые, как серебро, светящиеся,
как звездные просторы, в них отчетливо выражено было последнее слово на-
уки, но было и нечто большее - слово поэта, смутная неуловимая истина,
для которой как будто и нет слов, и однако же выраженная тончайшими ус-
кользающими оттенками слов самых обыкновенных. Каким-то чудесным прозре-
нием он проникал за пределы обыденного и осязаемого, туда, где нет тако-
го языка, чтобы рассказать о виденном, и однако неизъяснимым волшебством
своей речи вкладывал в знакомые слова неведомые значения и открывал Мар-
тину то, чего не передашь заурядным душам.
яву, то лучшее, о чем рассказывали книги. Вот он подлинно высокий ум,
живой человек, на которого можно смотреть снизу вверх. "Я во прахе у ног
твоих", - опять и опять повторял про себя Мартин.
- настаивал Мартин и опять встретил непонимающий взгляд Бриссендена. - В
своих выводах вы близки авторам, которых уж наверняка читали.
мой путь к истине, это весьма утешительно. Хотя меня весьма мало интере-
сует, прав я или неправ. Все равно это бесполезно. Человеку не дано уз-
нать абсолютную истину.
часа спустя. Он придирчиво оценивал умственный багаж Бриссендена. - Вы -
настоящий философ, вот что самое поразительное. Вы утверждаете как акси-
ому новейшие факты, которые науке удалось установить только a posteriori
[5]. Вы делаете верные выводы мгновенно. Вы сокращаете путь, да еще как.
Вы устремляетесь к истине со скоростью света, это какой-то дар сверхмыс-
ли.
тона, - сказал Бриссенден. - Нет, нет, сам я отнюдь не служитель божий.
Просто мне повезло - по прихоти судьбы я получил образование в католи-
ческом колледже. А вы где набирались познаний?
ничего не упускал, перебегал взглядом с длинного худого аристократичес-
кого лица и сутулых плеч к брошенному на соседний стул пальто, карманы
которого вытянулись и оттопырились под грузом книг. Лицо Бриссендена и
длинные узкие кисти рук темны от загара, даже слишком темны, подумал
Мартин. Странно это. Бриссенден явно не охотник до загородных прогулок.
Где же его так обожгло солнцем? Что-то недоброе почудилось Мартину в
этом загаре, когда он опять и опять вглядывался в узкое лицо с обтянуты-
ми скулами и впалыми щеками, украшенное орлиным носом на редкость краси-
вой формы. Глаза самой обыкновенной величины. Не такие уж большие, но и
не маленькие, неприметно карие; но в них тлел огонек, вернее, таилось
нечто двойственное, до странности противоречивое. В глазах был неукроти-
мый вызов, даже какая-то жестокость, и однако взгляд этот пробуждал жа-
лость. Мартин поймал себя на том, что невесть почему жалеет Бриссендена
- впрочем, очень скоро ему предстояло узнать почему.
перед тем, что вернулся из Аризоны. - Я прожил там два года из-за тамош-
него климата.
лицо аскета, ясней слов сказало, что он не боится ничего. Глаза сузи-
лись, глаза орла, и у Мартина перехватило дыхание, он вдруг увидел Орли-
ный клюв, расширенные ноздри, - воплощенная гордость, дерзкая решимость.
Великолепно, с дрожью восторга подумал Мартин, даже сердце забилось
сильнее. А вслух он процитировал:
лось, оно засветилось безмерной добротой и нежностью. - Ну конечно, ина-
че просто быть не могло. Хенли! Отважная душа. Среди нынешних рифмопле-
тов - журнальных рифмоплетов - он возвышается точно гладиатор среди ев-
Семенова Мария
Панов Вадим
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Муркок Майкл