победила на конкурсе с циклом стихотворений о любви бедняков,
который так никогда и не был издан. Она работала учительницей в
школах народного образования и жила на жалованье в доходном
доме на живописном бульваре Влюбленных, в старинном квартале
Хетсемани. У нее было несколько случайных мужчин, и ни один не
имел в отношении нее серьезных намерений: трудно было
представить, чтобы мужчина ее круга в те времена женился на
женщине, с которой переспал. И она не лелеяла пустых мечтаний о
замужестве после того, как ее первый официальный жених,
которого она любила с почти безумной страстью в восемнадцать
лет, сбежал за неделю до назначенной свадьбы, оставив ее вместе
с прилипшей к ней репутацией брошенной невесты. Или бывшей в
употреблении девицы, как тогда выражались. Однако тот первый
опыт, при всей его скоротечности, не оставил в ней горечи, а
лишь ясную убежденность, что в браке или без брака, без Бога и
без закона, но жизнь не стоит ни гроша, если в постели рядом
нет мужчины. Флорентино Арису больше всего умиляло, что для
полного и окончательного удовольствия она в самый интимный
момент непременно должна была сосать детскую соску и только так
достигала вершины любовного торжества. У них набралась целая
связка сосок всех размеров, форм и цветов, какие только можно
было найти на рынке, и Сара Норьега вешала ее в изголовье,
чтобы в минуту крайней нужды пошарить рукой и найти.
возражала бы против открытых отношений, Флорентино Ариса с
самого начала окутал все глубокой тайной. Он проскальзывал
через черный ход для прислуги, почти всегда ночью, и уходил на
цыпочках перед самым рассветом. Оба понимали, что в таком
населенном доме рано или поздно соседи наверняка будут знать
гораздо больше, чем надо, и все ухищрения окажутся пустой
видимостью. Но таков уж он был, Флорентино Ариса, и таким
оставался до конца жизни в отношениях со всеми женщинами. И ни
разу не сделал ложного шага, ни разу не проговорился ни о ней,
ни о какой-либо другой. Он никогда не выходил за рамки и лишь
однажды оставил компрометирующий след, письменную улику, что
могло стоить ему жизни. Словом, он вел себя так, будто всегда
был супругом Фермины Дасы, хоть и неверным, но стойким
супругом, который без передышки боролся за то, чтобы
освободиться из-под ее власти, не раня ее предательством.
ошибочных суждений. Сама Трансито Ариса умерла в глубокой
убежденности, что ее сын, зачатый в любви и рожденный для
любви, приобрел на всю жизнь иммунитет против этого чувства
после первой несчастливой юношеской влюбленности.
изблизи и знавшие его пристрастие к таинственности, к
необыкновенному одеянию и душистым притираниям, разделяли
подозрение относительно иммунитета, однако не против любви
вообще, а лишь против любви к женщине. Флорентино Ариса знал об
этом и никогда не пытался эти подозрения рассеять. Не
беспокоили они и Сару Норьегу. Точно так же, как и другие
бесчисленные женщины, которых он любил, и даже те, которые
доставляли ему удовольствие и получали удовольствие вместе с
ним без любви, она приняла его таким, каким он и был на самом
деле: приходящим мужчиной.
дня и ночи, чаще всего - по утрам в воскресенье, самое
спокойное время. Она тотчас же бросала то, чем занималась, и
отдавала всю себя без остатка, чтобы сделать его счастливым на,
всегда готовой принять его, огромной изукрашенной постели, где
не допускались никакие церковные формальности или ограничения.
Флорентино Ариса не понимал, как незамужняя женщина без всякого
прошлого могла быть так умудрена в обращении с мужчиной и как
ухитрялось ее большое и сладостное тело двигаться в постели с
той же легкостью и плавностью, с какой скользит под водой
дельфин. Она объясняла просто: любовь, как ничто другое, -
природный талант. И говорила: "Или умеешь это от рождения, или
не сумеешь никогда". Флорентино Арису переворачивало от
запоздалой ревности при мысли о том, что, возможно, у нее было
гораздо более содержательное прошлое, чем представлялось, но
пришлось смириться, сам он говорил ей, как и всем остальным,
что она у него - единственная. Не доставляло ему удовольствия и
присутствие в постели разъяренного кота, но что поделаешь; и
Сара Норьега подстригала коту когти, чтобы он не расцарапывал
их до крови, пока они предавались любви.
резвилась в постели, Сара Норьега предавалась культу поэзии в
минуты отдохновения от любви. Она не только поразительно
запоминала наизусть чувствительные стихи того времени - новинки
подобной продукции продавали на улицах дешевыми книжицами по
два сентаво за штуку, - но и пришпиливала на стену булавками
стихотворения, которые ей нравились больше, чтобы в любой
момент продекламировать их. Она даже переложила в
одиннадцатистопник тексты из учебника народного образования на
манер тех, что писались для запоминания орфографии, правда, ей
не удалось официально утвердить их. Ее пристрастие к декламации
было столь велико, что порою она громко читала стихи в минуты
любовного экстаза, так что Флорентино Арисе приходилось
запихивать ей в рот соску, точь-в-точь как ребенку, чтобы он
перестал плакать.
спрашивал себя: что же на самом деле было любовью - то шумное,
что происходило у них в постели, или спокойные послеполуденные
часы по воскресеньям, и Сара Норьега приводила ему в утешение
простой довод: любовь - все, что делается обнаженно. Она
говорила: "Любовь души - от пояса и выше, любовь тела - от
пояса и ниже". Такое определение показалось Саре Норьеге
подходящим для стихотворения о разделенной любви, которое они
написали в четыре руки, и она представила его на пятые
Цветочные игры, свято веря, что никто еще не приносил на
конкурс такого оригинального поэтического произведения. И снова
потерпела поражение.
молнии. Она не могла объяснить, но почему-то была убеждена, что
не получила премии из-за интриг, и интриги эти сплела Фермина
Даса. Он впал в мрачное расположение духа с того самого
момента, как приступили к раздаче призов: он давно не видел
Фермину Дасу, и в тот вечер вдруг заметил, как сильно она
изменилась: первый раз он увидел - это бросалось в глаза, - что
она мать. Само по себе это не было новостью, он знал, что ее
сын скоро должен пойти в школу. Однако до тех пор это ее
качество не казалось ему таким очевидным, как в тот вечер, не
только потому, что другой стала ее талия и она чуть запыхалась
от ходьбы, но и голос ее прерывался, не хватало дыхания, когда
она зачитывала список премированных поэтов.
Ариса принялся листать альбомы, посвященные Цветочным играм,
пока Сара Норьега готовила ужин. Он разглядывал фотографии из
журналов, пожелтевшие почтовые открытки, те, что продают в
память о городе у городских ворот, и ему казалось, будто он
совершает фантастическое путешествие в обманы прошлой жизни. До
сих пор он лелеял мысль, что мир мимолетен и все в этом мире
проходит, привычки, мода, - все, кроме нее, Фермины Дасы. Но в
тот вечер впервые он увидел и осознал, что и у Фермины Дасы
проходит жизнь, как проходит его собственная, а он не делает
ничего, только ждет. Он никогда ни с кем не говорил о ней,
потому что знал: он не способен произнести ее имени так, чтобы
при этом губы у него не побелели. Но на этот раз, пока он
листал альбомы, как листал он их и раньше в минуты воскресного
досуга, Саре Норьеге случайно пришла догадка, одна из тех, от
которых стыла кровь.
мимо и кинув взгляд на фотографию бала-маскарада, где Фермина
Даса предстала в костюме черной пантеры, и уточнений не
требовалось, Флорентино Ариса и без того знал, кого она имеет в
виду.
жизнь, он поспешил защититься. И сказал, что знаком с Ферминой
Дасой шапочно, здороваются - не больше, и он ничего не знает о
ее личной жизни, но считается, что женщина эта замечательная,
вышла из ничего и поднялась наверх благодаря исключительно
собственным достоинствам.
прервала его Сара Норьега. - А это самый мерзкий тип шлюхи.
говорила это Флорентино Арисе и его мать, утешая в беде. В
страшном смущении он не нашелся что возразить на суровый
приговор, вынесенный Сарой Норьегой, и попробовал заговорить о
другом. Но Сара Норьега не дала ему переменить тему, пока не
вылила на Фермину Дасу все, что у нее накопилось. Интуитивным
Володихин Дмитрий
Конюшевский Владислав
Максимов Альберт
Березин Федор
Акунин Борис