супа, котелками с мясом и овощами, блюдами с рисом, и разливали
по стаканам неиссякающими поваренными ложками целые бочки
лимонада. Беспорядок был страшный, и Фернанда приходила в
отчаяние от мысли, что многие едят по два раза, и нередко,
когда рассеянный нахлебник, спутав ее дом с харчевней, требовал
счет, ей хотелось излить душу в словах из лексикона рыночной
торговки. После визита мистера Герберта прошло больше года, но
выяснилось с тех пор только одно -- гринго думают сажать бананы
на заколдованных землях, тех самых, через которые прошли Хосе
Аркадио Буэндиа и его люди, когда искали путь к великим
изобретениям. Еще два сына полковника Аурелиано Буэндиа, с
крестами из пепла на лбу, приехали в Макондо, увлеченные
гигантским потоком, хлынувшим на город, как лава из вулкана, и
сказали, оправдывая свой приезд, фразу, которая, пожалуй,
объясняла побуждения всех прибывших туда.
заразившимся банановой лихорадкой. Девушка словно задержалась в
поре чудесной юности и становилась с каждым днем все более
чуждой разным условностям, все более далекой от разных хитрых
уловок и недоверия, находя счастье в своем собственном мире
простых вещей. Будучи не в силах понять, зачем женщины
осложняют себе жизнь корсажами и юбками, она сшила из грубого
холста что-то вроде балахона, который надевала прямо через
голову, и таким образом раз навсегда решила проблему, как быть
одетой и вместе с тем ощущать себя голой: по ее разумению,
обнаженное состояние было единственным подходящим для домашней
обстановки. Ей так долго надоедали советами укоротить немного
роскошные волосы, доходившие ей уже до икр, заплести их в косы,
украсить гребнями и цветными лентами, что в конце концов она
просто остриглась наголо и сделала из своих волос парики для
статуй святых. Самым удивительным в ее инстинктивной тяге к
упрощению было то, что чем больше Ремедиос Прекрасная
освобождалась от моды, ища удобства, чем решительнее
преодолевала условности, повинуясь свободному влечению, тем
более волнующей становилась ее невероятная красота и более
непринужденным ее обращение с мужчинами. Когда сыновья
полковника Аурелиано приехали первый раз в Макондо, Урсула
вспомнила, что у них в жилах течет та же кровь, что и у ее
правнучки, и содрогнулась от давно забытого страха. "Гляди в
оба, -- предупредила она Ремедиос Прекрасную. -- От любого из
них дети у тебя будут со свинячьими хвостами". Ремедиос
Прекрасная придала так мало значения словам прабабки, что
вскоре переоделась в мужскую одежду, вывалялась в песке, чтобы
влезть на шест за призом, и чуть не стала причиной трагической
ссоры между двенадцатью кузенами, которые были приведены в
полное расстройство чувств этим непереносимым зрелищем. Вот
потому-то Урсула никого из них и не оставляла ночевать в доме,
когда они приезжали, а те четверо, что жили в Макондо, снимали
по ее распоряжению комнаты на стороне. Если бы Ремедиос
Прекрасной рассказали об этих предосторожностях, она бы,
наверное, умерла со смеху. До самого последнего мгновения
своего пребывания на земле девушка так и не поняла, что судьба
определила ей быть возмутительницей мужского спокойствия,
чем-то вроде повседневного стихийного бедствия. Всякий раз,
когда она, нарушив запрет Урсулы, появлялась в столовой, среди
чужеземцев возникало смятение, родственное отчаянию. Слишком уж
бросалось в глаза, что под грубым балахоном на Ремедиос
Прекрасной нет ничего, и никто не мог поверить, что эта
остриженная голова, удивительно совершенная по форме, не была
вызовом, так же как не были преступным обольщением бесстыдство,
с которым девушка открывала свои ляжки, чтобы немного
прохладиться, и наслаждение, с каким она облизывала пальцы
после еды. Ни один человек из семьи Буэндиа и не подозревал
того, что очень скоро обнаружили чужеземцы: от Ремедиос
Прекрасной исходил дух беспокойства, веяние томления, они
сохранялись в воздухе еще в течение нескольких часов после ее
ухода. Мужчины, искушенные в любовных муках, познавшие любовь
во всех странах мира, утверждали, что им никогда не доводилось
испытывать волнение, подобное тому, которое рождал в них
природный запах Ремедиос Прекрасной. В галерее с бегониями, в
гостиной, в любом уголке дома они всегда могли безошибочно
указать место, где побывала Ремедиос Прекрасная, и определить,
сколько времени прошло с тех пор. Она оставляла после себя в
воздухе четкий след, который ни с чем нельзя было спутать:
никто из домашних не замечал его потому, что он уже давно стал
частью повседневных запахов дома, но чужеземцы чуяли его
немедленно. Поэтому лишь они и понимали, как мог умереть от
любви молодой офицер, а кабальеро, явившийся из далеких земель,
пасть в отчаяние. Не сознавая, что она окружена стихией
тревоги, что ее присутствие вызывает у мужчин непереносимое
ощущение внутренней катастрофы, Ремедиос Прекрасная общалась с
ними без малейшего лукавства и окончательно добивала их своей
простодушной любезностью. Когда Урсула, чтобы убрать свою
правнучку с глаз чужеземцев, заставила ее питаться на кухне
вместе с Амарантой, Ремедиос Прекрасная даже обрадовалась,
освободившись от необходимости подчиняться какому-либо порядку.
По правде говоря, ей было все равно, где есть и когда, она
предпочитала питаться не в определенные часы, а в зависимости
от капризов своего аппетита. Иногда она вдруг вставала
перекусить в три часа утра, а потом спала до самого вечера и
могла жить так, перепутав весь распорядок дня, целыми месяцами,
пока наконец какая-нибудь случайность не возвращала ее к
установленному в доме регламенту. Но даже и тогда она покидала
кровать в одиннадцать утра, запиралась совершенно голая на два
часа в купальне и, убивая скорпионов, мало-помалу приходила в
себя после глубокого и долгого сна. Затем она начинала
обливаться водой, черпая ее в бассейне сосудом из тыквы. Эта
долгая и тщательная процедура сопровождалась многочисленными
церемониями, и тот, кто плохо знал Ремедиос Прекрасную, мог бы
подумать, что она занята вполне оправданным любованием своим
телом. Но на самом деле этот тайный обряд был лишен всякой
чувственности, для Ремедиос Прекрасной он являлся всего лишь
способом убить время до тех пор, пока ей не захочется есть.
Однажды, когда она только что начала мыться, какой-то чужеземец
разобрал черепицу на крыше, и у него захватило дыхание при виде
потрясающего зрелища наготы Ремедиос Прекрасной. Девушка
заметила его исполненные отчаяния глаза между черепицами, но не
застыдилась, а лишь встревожилась.
чужеземец.
осторожны, крыша совсем прогнила.
он молча борется с обуревающим его вожделением, опасаясь, как
бы дивный мираж не рассеялся. Ремедиос Прекрасная решила, что
его мучит страх, не провалилась бы под ним черепица, и
постаралась вымыться быстрее обычного, не желая долго оставлять
человека в опасности. Обливаясь водой, девушка сказала, что
очень плохо, когда крыша в таком состоянии, и, наверное,
скорпионы лезут в купальню из прогнивших от дождей листьев,
которыми завалена черепица. Чужеземцу эта болтовня показалась
ширмой, скрывающей благосклонность, и когда Ремедиос Прекрасная
стала намыливаться, он не удержался от соблазна попытать
счастья.
я обойдусь своими двумя руками.
мыли себе спину мылом?
умолял ее выйти за него замуж. Она чистосердечно ответила, что
никогда не выйдет за простака, который способен потерять целый
час, рискуя даже остаться без обеда, лишь бы увидеть купающуюся
женщину. Когда в заключение Ремедиос Прекрасная облеклась в
свой балахон и чужеземец собственными глазами удостоверился,
что она действительно, как многие и подозревали, надевает его
прямо на голое тело, он чувствовал себя навеки заклейменным
раскаленным железом открывшейся ему тайны и не смог это
вынести. Он вытащил еще две черепицы, чтобы спуститься в
купальню.
-- вы убьетесь!
обвала, мужчина, едва успев испустить крик ужаса, свалился на
цементный пол, расколол себе череп и тут же умер. Чужеземцы,
которые прибежали на шум из столовой и поспешили унести труп,
заметили, что кожа его источает ошеломляющий запах Ремедиос
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Дальский Алекс
Андреев Николай