имя упоминалось в газете, это было для меня праздником. Поверишь ли ты,
я знаю наизусть все твои книги, так часто я их перечитывала. Если бы ме-
ня разбудили ночью и прочли мне наугад выхваченную строку, я могла бы
еще теперь, через тринадцать лет, продолжить ее без запинки; каждое твое
слово было для меня как евангелие, как молитва. Весь мир существовал
только в его связи с тобой; я читала в венских газетах о концертах, о
премьерах с одной лишь мыслью, какие из них могут привлечь тебя, а когда
наступал вечер, я издали сопровождала тебя: вот ты входишь в зал, вот
садишься на свое место. Тысячи раз представляла я себе это, потому что
один-единственный раз видела тебя в концерте.
бесцельном самоистязании одинокого ребенка, зачем это рассказывать тому,
кто никогда ни о чем не подозревал, никогда ни о чем не догадывался?
Впрочем, была ли я тогда еще ребенком? Мне исполнилось семнадцать, во-
семнадцать лет, - на меня начали оглядываться на улице молодые люди, но
это только сердило меня. Любовь, или только игра в любовь к комунибудь,
кроме тебя, была для меня немыслима, невозможна, одно уж поползновение
на это я сочла бы за измену. Моя страсть к тебе оставалась неизменной,
но с окончанием детства, с пробуждением чувств она стала более пламен-
ной, более женственной и земной. И то, чего не понимала девочка, кото-
рая, повинуясь безотчетному порыву, позвонила у твоей двери, стало те-
перь моей единственной мыслью: подарить себя, отдаться тебе.
бы, хранила свою тайну. Но во мне зрела железная решимость. Все мои мыс-
ли и стремления были направлены на одно: назад в Вену, назад к тебе. И я
добилась своего, каким бессмысленным и непонятным ни казалось всем мое
поведение. Отчим был состоятельный человек и смотрел на меня как на свою
дочь. Но я с ожесточением настаивала на том, что хочу сама зарабатывать
на жизнь, и, наконец мне удалось уехать в Вену и поступить к одному
родственнику в его магазин готового платья.
осенний вечер - наконец-то, наконец! - я очутилась в Вене? Оставив чемо-
дан на вокзале, я вскочила в трамвай, - мне казалось, что он ползет,
каждая остановка выводила меня из себя, - и бросилась к нашему старому
дому. В твоих окнах был свет, сердце пело у меня в груди. Лишь теперь
ожил для меня город, встретивший меня так холодно и оглушивший бессмыс-
ленным шумом, лишь теперь ожила я сама, ощущая твою близость, тебя, мою
немеркнущую мечту. Я ведь не сознавала, что равно чужда тебе вдали, за
горами, долами и реками, и теперь, когда только тонкое освещенное стекло
в твоем окне отделяло тебя от моего сияющего взгляда. Я все стояла и
смотрела вверх; там был свет, родной дом, ты, весь мой мир. Два года я
мечтала об этом часе, и вот он был мне дарован. Я простояла под твоими
окнами весь долгий, теплый, мглистый вечер, пока не погас свет. Тогда
лишь отправилась я искать свое новое жилье.
нята в магазине, занята тяжелой, изнурительной работой; но я радовалась
этой беспокойной суете, потому что она отвлекала меня от мучительного
беспокойства во мне самой. И как только железные ставни с грохотом опус-
кались за мной, я бежала к твоему дому. Увидеть тебя, встретиться с то-
бой было моим единственным желанием; еще хоть раз, издали, охватить
взглядом твое лицо! Прошло около недели, и, наконец, я встретила тебя,
встретила нечаянно, когда никак этого не ожидала. Я стояла перед домом и
смотрела на твои окна, и в эту минуту ты пересек улицу. И вдруг я опять
стала тринадцатилетним ребенком - я почувствовала, как кровь прихлынула
к моим щекам, и невольно, вопреки страстному желанию ощутить на себе
твой взгляд, я опустила голову и стрелой промчалась мимо тебя. Потом я
устыдилась этого малодушного бегства, - я ведь была уже не школьница и
хорошо понимала, чего хочу: я искала встречи с тобой, я хотела, чтобы,
после долгих сумеречных лет тоски по тебе, ты меня узнал, хотела, чтобы
ты заметил меня, полюбил.
и резкий, пронизывающий венский ветер, простаивала на твоей улице. Иног-
да я целыми часами ждала напрасно, иногда ты выходил, наконец, из дому в
сопровождении приятелей, и два раза я видела тебя с женщинами; и тут я
почувствовала, что я уже не девочка, угадала какую-то новизну, перемену
в моей любви к тебе по внезапной острой боли, разрывающей мне сердце,
стоило мне увидеть чужую женщину, так уверенно идущей рука об руку с то-
бой. Это не было неожиданностью для меня: я ведь с малых лет знала, что
у тебя постоянно бывают женщины, но теперь это причиняло мне физическую
боль, и я с завистливой неприязнью смотрела на эту очевидную, тесную
близость с другой. Однажды, - по-детски упрямая и гордая, какой я была
и, может быть, осталась до сих пор, - я возмутилась и не пошла к твоему
дому; но каким ужасно пустым показался мне этот вечер! На другой день я
опять смиренно стояла перед твоими окнами, стояла и ждала, как я просто-
яла весь свой век перед твоей закрытой для меня жизнью.
увидела и напрягла всю свою волю, чтобы не уклониться от встречи с то-
бой. Случайно на улице как раз разгружали какую-то подводу, и тебе приш-
лось пройти вплотную мимо меня. Ты рассеянно взглянул на меня, но в тот
же миг, как только ты почувствовал пристальность моего взгляда, в твоих
глазах появилось уже знакомое мне выражение - о, как страшно мне было
вспомнить об этом! - тот предназначенный женщинам взгляд, нежный, обво-
лакивающий и в то же время раздевающий, тот объемлющий и уже властный
взгляд, который когда-то превратил меня, ребенка, в любящую женщину. Се-
кунду-другую этот взгляд приковывал меня - я не могла и не хотела отвес-
ти глаза, - и вот ты прошел уже мимо. У меня неистово билось сердце; не-
вольно я замедлила шаги и, уступая непреодолимому любопытству, огляну-
лась; ты остановился и смотрел мне вслед. И по вниманию и интересу, с
каким ты меня разглядывал, я сразу поняла, что ты меня не узнал.
передать тебе, любимый, все разочарование той минуты? Ведь тогда в пер-
вый раз я испытала то, на что обрекла меня судьба, - быть неузнанной то-
бой всю жизнь, до самой смерти. Как передать тебе мое разочарование! Ви-
дишь ли, в те два года жизни в Инсбруке, когда я неустанно думала о тебе
и только и делала что мечтала о нашей будущей встрече в Вене, я, смотря
по настроению, рисовала себе самые печальные картины наряду с самыми
упоительными. Все было пережито в воображении; в мрачные минуты я пред-
видела, что ты оттолкнешь меня, с презрением отвернешься от меня, потому
что я слишком ничтожна, некрасива, навязчива. Я мысленно вытерпела все
муки, причиненные твоей неприязнью, холодностью, равнодушием, но даже в
минуты отчаяния, когда я особенно остро сознавала себя недостойной твоей
любви, я и мысли не допускала о самом страшном, убийственном: что ты во-
обще не заметил моего существования. Теперь-то я понимаю, - о, ты научил
меня понимать! - как изменчиво для мужчины лицо девушки, женщины, ибо
чаще всего оно лишь зеркало, отражающее то страсть, то детскую прихоть,
то душевное утомление, и расплывается, исчезает из памяти так же легко,
как отражение в зеркале; поэтому мужчине трудно узнать женщину, если го-
ды изменили на ее лице игру света и тени, если одежда создала для нее
новую рамку. Поистине мудр только тот, кто покорился своей судьбе. Но я
была еще очень молода, и твоя забывчивость казалась мне непостижимой,
тем более что, непрестанно думая о тебе, я обольщала себя мыслью, что и
ты часто вспоминаешь обо мне и ждешь меня; как могла бы я жить, зная,
что я для тебя ничто, что даже мимолетное воспоминание обо мне никогда
не тревожит тебя! И это пробуждение к действительности под твоим взгля-
дом, показавшим мне, что ничто не напомнило тебе обо мне, что ни единая,
даже тончайшая, нить воспоминания не протянута от твоей жизни к моей, -
было первым жестоким ударом, первым предчувствием моей судьбы.
ты взглянул на меня почти как на знакомую, ты опять узнал во мне не ту,
которая любила тебя, а только хорошенькую восемнадцатилетнюю девушку,
встретившуюся тебе на том же месте два дня назад. Ты посмотрел на меня
удивленно и приветливо, и легкая улыбка играла на твоих губах. Ты опять
прошел мимо меня и, как в тот раз, тотчас же замедлил шаг, - я дрожала,
я блаженствовала, я молилась о том, чтобы ты заговорил со мной. Я поня-
ла, что впервые я для тебя живое существо; я тоже пошла тише, я не бежа-
ла от тебя. И вдруг я почувствовала, что ты идешь за мной: не оглядыва-
ясь, я уже знала, что сейчас услышу твой любимый голос и ты впервые об-
ратишься ко мне. Я вся оцепенела от ожидания, и сердце так колотилось,
что мне чуть не пришлось остановиться, но ты уже догнал меня. Ты загово-
рил со мной с твоей обычной легкостью и веселостью, словно мы были ста-
рые знакомые, - ах, ты ведь ничего не знал, ты никогда не знал о моей
жизни! - с такой чарующей непринужденностью заговорил ты со мной, что я
даже нашла в себе силы отвечать тебе. Мы дошли до угла. Потом ты спро-
сил, не поужинаем ли мы вместе; я сказала "да". В чем я посмела бы отка-
зать тебе?
было? Ах нет, ты, наверное, не можешь отличить этот вечер от других та-
ких же вечеров, ибо кем я была для тебя? Одной из сотен, случайным прик-
лючением, звеном в бесконечной цепи. Да и что могло бы напомнить тебе
обо мне? Я почти не говорила, это было слишком большое счастье - сидеть
подле тебя, слушать твой голос. Я боялась задать вопрос, сказать лишнее
слово, чтобы не потерять ни одного драгоценного мгновения. Я всегда с
благодарностью вспоминаю, с какой полнотой ты оправдал мои благоговейные
ожидания, как чуток ты был, как прост и естественен, - без всякой навяз-
чивости, без любезничания; с первой же минуты ты говорил со мной так
непринужденно и дружественно, что одним этим ты покорил бы меня, если бы
я уже давно всеми своими помыслами, всем своим существом не была твоей.
Ах, ты ведь не знаешь, какую великую мечту ты для меня осуществил, не
обманув моего пятилетнего ожидания!
Сертаков Виталий
Соломатина Татьяна
Буркатовский Сергей
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Самойлова Елена