Чтение 52–й страницы книги ~Женщин обижать не рекомендуется~

объяснить? Сэр Идкинд не дождался ответа и повторил вопрос.

-- Коммунисты могут придти, -- ответил Заместитель, и я
стала его слушать с интересом, мы с ним никогда не говорили о
политике. -- Татарское иго было в России триста лет. Но как
только выросло поколение, у которого не было страха перед
татарами, русские вышли на Куликово поле и победили. Сейчас
такое поколение уже сформировалось. У них нет страха, а при
коммунистах почти все держалось на страхе.

-- Это поколение -- вы? -- спросил сэр Идкинд.

-- Мы, -- подтвердил Заместитель.

Зазвонил телефон. Сэр Идкинд, выслушав, сказал нам:

-- Завтра вылетаем в восемь по Гринвичу.

Я поняла, что мне надо вылететь раньше, чтобы хотя бы
рассказать отцу о всех событиях, которые произошли без него. Я
с благодарностью вспомнила Настю, которая сразу после отлета
отца сделала мне открытую визу в Швейцарию.

От сэра Идкинда мы направились в аэропорт. Билетов на
Женеву на ближайшие рейсы е было. Я позвонила представителю
Аэрофлота в Лондоне, отцу своего ученика. Он созвонился с
представителем Аэрофлота в Париже, который в Париже посадил
меня на самолет "Люфтганзы", летевший из Парижа в Женеву.

Всего через четыре часа после разговора с сэром Идкиндом я
разговаривала с отцом. Он уже ходил, толкая перед собой
коляску, что мне тут же и продемонстрировал. Жил он в маленькой
гостинице на первом этаже.

-- Я не обедал, ожидая тебя, -- сказал отец и заказал обед
в номер. Я с удовольствием отметила, что он заказал еду
по-французски. Я думала, что он знает только английский. Я
рассказывала, иногда он прерывал меня. Оказывается, Настя его
уже довольно подробно информировала.

Отец похудел, костюм сидел на нем мешковато. Наголо
остриженный, с марлевой нашлепкой на голове, он казался не
похожим на себя, но под насупленными бровями светились холодным
блеском его черные глаза, они казались еще чернее на бледном
лице.

-- Ты молодец, -- сказал отец, дослушав все до конца.

И я обрадовалась, как радовалась в детстве, когда он меня
хвалил, хотя хвалил он не часто.

-- И какой выход? -- спросила я.

-- Вход один, а выходов всегда несколько, -- ответил отец.
-- Будем считать варианты.

Я собиралась выйти из гостиницы и походить по улицам
Женевы, но мы засиделись с отцом до полуночи, а учитывая
разницу во времени, до двух ночи по-московски.

Утром меня разбудил стук в дверь.

-- Шура! -- обрадовалась я.

-- Почему Шура? -- удивился он.

-- У моей матери есть брат Александр. Его все зовут Шура.
Мне очень нравится это имя.

-- Меня никто так не называл.

-- Извините, Александр Петрович.

-- Шура, -- повторил он, -- Шура! Что ж, называй меня так,
а то ты меня вообще никак не называешь.

-- Я тебя называю "Первый Заместитель".

-- Тогда зови просто "первый", -- рассмеялся он.

-- Как скажешь, так и буду называть.

Мы еще о чем-то говорили, я сейчас уже не помню, о чем, я
запомнила его взгляд. Каждая женщина, наверное, чувствует этот
особый мужской взгляд. Я его о чем-то спрашивала, он отвечал,
не вдумываясь в ответы. Мужчины в эти моменты становятся почти
дебилами. Он хотел меня. Если бы он молча лег рядом, я обняла
бы его. И не надо никаких слов. Но он оказался не таким уж
знатоком психологии женщины. И опять пришлось решать мне.

-- Во сколько мы собираемся? -- спросила я.

-- Через два часа. Сэру Идкинду нужен час, чтобы
передохнуть, потом он и Большой Иван хотят поговорить наедине.

-- Тогда раздевайся, -- сказала я.

И он, обычно суховатый, сдержанный, даже надменный, как
мальчишка, послушно и даже суетливо, разбрасывая ботинки,
галстук, рубашку, брюки, бросился в ванную. Я услышала, как он
включил душ, как вскрикнул, пустив сразу или очень холодную,
или слишком горячую воду, и уже бежал обратно, вытираясь на
ходу.

У меня, наверное, была сексуальная аномалия. Мне не
требовались никакие любовные прелюдии, если я хотела, то
хотела, чтобы это произошло сразу. И опять я нарушала еще одну
рекомендацию сексологов. Они советовали любовными играми
заниматься вечером, чтобы отдохнуть потом и встать бодрой
утром. Я всегда хотела утром и я не уставала, наоборот, сразу
вставала бодрой. Секс по утрам был для меня лучшей разминкой. Я
подумала, что замечательно, если он тоже любит эти утренние
минуты.

Он, как и в Лондоне, заказал завтрак в номер. Я подумала,
что основными моими воспоминаниями от Лондона и Женевы будут
номера в гостиницах и замечательные мгновения с ним в постелях.

Когда мы вошли в номер отца, сэр Идкинд внимательно
посмотрел на меня, потом на него и, по-моему, сразу понял. Отец
не обратил на нас никакого внимания. И во вчерашних разговорах
он даже не спросил меня, что я думаю о его Заместителе, о
Насте, может быть, он считал, я думаю так же, как думает он,
или, во всяком случае, должна так думать.

В номере отца был еще один мужчина, моложе Идкинда лет на
десять, но тоже уже в старшей возрастной категории. Он сказал:

-- Доброе утро! Как спалось на новом месте?

Русский язык был для него явно родным. Я потом спросила
Шуру:

-- Кто такой?

-- Юрист Идкинда. Работал в Юридическом управлении Совета
министров.

Первую половину дня мы работали над составлением
договоров. Идкинд вкладывал денег больше, чем мы надеялись. Как
ни странно, мне понравилось участвовать в этом совсем не
скучном деле, потому что в договоре учитывались все возможные
ситуации, в какие могла попасть компания. Потом мы обедали в
ресторане гостиницы, заранее заказав, чтобы не терять времени.

К Идкинду подошли двое мужчин среднего возраста и
заговорили на иврите.

Идкинд извинился и отошел. Мы смотрели на них --
оживленных, громкоголосых, уверенных. Идкинд отбросил свою
сдержанность, смеялся. Все трое вспоминали то, что их
объединяло.

-- Если бы мы были такими спаянными, как вы! -- сказал с
грустью отец, обращаясь к юристу.

-- Скоро будете, -- ответил юрист. -- Сегодня вас,
русских, как нас, евреев, гонят со всех ваших бывших союзных
республик. Нация должна пережить гонения, неудачи, может быть,
даже позор, чтобы сплотиться и не давать в обиду ни одного
своего.

Идкинд, возвратясь за стол, вдруг сказал:

-- Иван, а я не знал, что ты антисемит!

-- Конечно, -- улыбнулся отец, -- антисемит. Поэтому
столько лет с тобою работаю.

-- Работаешь, потому что выгодно. А вот своей дочери не
разрешил выйти замуж за Рапопорта.

-- Не знаю, что ты запрещал или разрешал своим дочерям, --
ответил отец, -- но прослеживается явная закономерность: все
пять твоих дочек вышли замуж за евреев.

-- Иначе и не могло быть. Так я их воспитал. Но они сами
решали, за кого выходить замуж.

-- Я тоже эти проблемы решаю сама, -- сказала я.

Идкинд внимательно посмотрел на меня. Я ему улыбнулась
своей лучшей улыбкой.

Мы должны были вылететь в Петербург, чтобы помочь Идкинду
разместить заказы на постройку кораблей береговой охраны на
судостроительном заводе.

Получалось, что я вернусь домой с пустыми руками. Никто же
не поверит, что в Лондоне и в Париже я ничего не успела купить.
Работа над договором продолжалась. ДО выезда из гостиницы
оставалось чуть больше часа. Я извинилась и вышла из гостиницы.
На заход в два магазина я потратила больше получаса, потому что
ни на чем не могла остановиться, к тому же в Женеве все
оказалось дороже, чем в Лондоне. Я поняла, что у меня не
остается времени, и стала быстро покупать, по привычке выбирая
из двух похожих косынок ту, которая подешевле.

Когда Заместитель увидел вываленные из сумки на постель
десяток зажигалок, шариковых ручек, салфеток, брелоков,
платков, поясов, на его лице появилось недоумение и
растерянность.

-- Это сувениры, -- пояснила я.

-- Я понял, -- ответил он. -- Но президенты компаний не