Чтение 52–й страницы книги ~Пять президентов~

уговорившись обо всем.

Гард и Честер вышли поодиночке и как бы невзначай встретились у одного
из боковых входов первого намеченного к осмотру дома. Здесь рос густой
кустарник, и они могли войти незаметно для жильцов, даже если бы те вели
наблюдение из окон.

- Ничего не поделаешь, - тихо сказал Гард. - Придется осмотреть все
квартиры подряд.

- Но ведь у нас нет разрешения на обыск, - возразил Честер.

- Его редко кто-нибудь осмеливается спрашивать, - заметил Гард. - Ну да
что-нибудь придумаем.

...Через несколько часов они были у последнего, четвертого дома.

- Ну, еще одна решительная попытка, - удрученно проговорил Гард и
шагнул к одному из двенадцати подъездов.

В этот же момент чья-то фигура метнулась из-за угла в соседний вход и
мгновенно скрылась внутри дома.

- Ты видел? - вырвалось у Честера.

- Тише... Может быть, это кто-нибудь из тех. - Гард ткнул пальцем
куда-то в небо.

Перепрыгнув через ступеньки, они побежали по полутемному коридору.
Впереди мелькнула чья-то тень.

17. ВСТРЕЧА У ДВЕРЕЙ

Если бы Таратура знал, чем кончится для него сегодняшний день, он,
наверное, не вышел бы из крохотной квартирки Чвиза.

Словно предчувствуя недоброе, старый профессор, провожая Таратуру к
двери, сказал:

- Может, послать к черту Дорона и сыграть нам партию в лото? А,
Таратура?

- Я-то готов, профессор, - улыбнулся Таратура, - тем более что...

- Вам нужно торопиться, - резко прервал Миллер. - Учтите, Таратура,
письмо должно быть вручено генералу. Никому другому. Понятно?

- Яснее ясного, шеф, - покорно ответил Таратура.

Теплый летний день плыл над городом, бурлящим и шумящим больше
обычного. Даже не очень внимательным взглядом можно было заметить, что
люди возмущены, что полицейских на улице столько, сколько бывает во время
выборов или забастовок, что в магазинах стихийно выстраиваются очереди,
что город живет в ожидании каких-то необычайных и далеко не веселых
событий.

"Ну и муравейник разворошил мой профессор", - подумал Таратура.

Напротив особняка Дорона за одним из столиков кафе, раскинувшегося
прямо на тротуаре, Таратура сразу же засек подозрительного типа с газетой
в руках. Вдалеке маячила фигура еще одного, и тоже с газетой. У
папиросного киоска и закрытого входа в метро стояли двое, у каждого через
руку были перекинуты плащи. Таратура мгновенно оценил ситуацию: дом Дорона
под неусыпным наблюдением.

Таратура, приняв вид беззаботного прохожего, лихорадочно соображал, что
же ему делать. Продолжая идти, он поравнялся с тачкой, возле которой
возился какой-то парень в берете. Огромное деревянное колесо тачки лежало
на тротуаре, немногочисленные прохожие осторожно обходили его.

- Алло, приятель! - окрикнул работяга Таратуру. - Будь любезен,
подержи-ка... - Он показал пальцем на колесо.

Предложение было как нельзя кстати. Таратура быстро поднял колесо и
подтащил его к тачке. Пока парень загонял шплинт, Таратура внимательно
осмотрелся. Кажется, за домом Дорона только наружное наблюдение. В саду,
примыкавшем к дому, его опытный взгляд не заметил ничего подозрительного.

- Вот спасибо, выручил, - поблагодарил парень и пристально посмотрел в
лицо Таратуры. - Понимаешь, я уже два часа мучаюсь, и все без толку. Ты
торопишься? - неожиданно спросил он.

Таратура не ответил.

- Торопливость - неважная штука, - добавил парень, понижая голос. - Не
на тебя ли направлены эти глаза?

Он осторожно кивнул в сторону молчаливых и неподвижных фигур, которые,
как по команде, уставились на Таратуру, а потом, словно повинуясь чьему-то
приказу, двинулись в его сторону.

- Ныряй во двор! - зашептал парень. - Не отставай от меня!

Он быстро покатил тачку к углу дома.

Таратура заколебался, а затем решительно метнулся в прямо
противоположную сторону и перемахнул через забор. В три прыжка он
перелетел через клумбу и рванул дверь особняка. К счастью, она была
открыта.

Парень тем временем осторожно завел тачку на тротуар, прислонил ее к
стене и медленно зашагал к темному проему между домами. За углом он так же
спокойно и неторопливо зашел в будку телефона-автомата.

- Помощник нашего друга пришел в гости, - сказал он и повесил трубку.

...Увидев Дорона, Таратура вдруг оробел. Он иначе представлял себе эту
встречу. Ему казалось, что, подавленный случившимся, генерал сникнет,
станет подобострастным, если хотите, угодливым. Но перед ним сидел
холодный, подтянутый человек, сознающий свое величие и могущество.

- Прошу вас. - Генерал показал Таратуре на кресло. - Я очень рад, что
вы наконец пришли. Как поживает ваша матушка?

Таратура ничего не понял. Он настолько растерялся, что не ответил.

- Я вижу, вы очень взволнованы.

Генерал вызвал Дитриха и, когда тот появился в дверях, приказал:

- Коньяк, пожалуйста! Вы не возражаете? - спросил он у Таратуры.

- Я... я... люблю кофе, - наобум сказал Таратура.

- И чашечку кофе... - добавил генерал, обращаясь к Дитриху. - Я давно
не помню такой жары. - Дорон встал и подошел к окну, за которым творилась
тихая паника. - Словно в Сахаре. Говорят, солнце вредно для здоровья. В
избытке, конечно. Раковые заболевания и прочее.

- И мух много, - добавил Таратура. Он почувствовал, как холодные
струйки пота побежали по его спине.

- Совершенно верно, - сказал Дорон. - И мух.

Дитрих принес коньяк и кофе. Таратура лихорадочно схватил чашку, но не
смог сделать и глотка.

- Генерал, - сказал Таратура, - я явился к вам...

Он не успел закончить фразы, как Дорон приложил палец к своим губам.
Таратура сразу все понял и, сделав лишь короткую паузу, добавил:

- ...по поручению матушки. Она просила узнать, нет ли у вас средства от
мух.

Дорон осторожно постучал пальцем о свою голову, а затем об стол.
Таратура смутился. Тогда Дорон что-то быстро написал на листке бумаги. "Ни
слова! - прочитал Таратура. - Следуйте за мной".

На душе Таратуры было муторно. Но страха перед генералом он не
испытывал, твердо веря, что как бы там ни было, а пока что хозяин
положения он. Сопровождаемые Дитрихом, они спустились вниз. Дверь убежища
медленно открылась. Этого Таратура не ожидал. "Попался как кролик, - со
злостью подумал он. - Дорон не может достать до Миллера; он теперь посадит
меня в этот бункер и будет допытываться, где они прячутся. А я, дурень,
сам пришел". Злость росла, пока они медленно шли по длинному подземному
переходу. "Даже если я его сейчас стукну по голове кистенем, - думал
Таратура, глядя на голову Дорона, шедшего впереди, - мне отсюда не
выбраться".

Миновав несколько дверей и комнат, они вошли в подземный кабинет
Дорона. Таратура искренне поразился тому, что он был точной копией
главного кабинета. Даже из окна та же панорама. "Оптическая иллюзия, -
сообразил Таратура. - Ну ладно, у тебя обо мне иллюзии не будет".

- Скажите, генерал, - твердо произнес Таратура, - зачем мы пришли сюда?
У меня разговор короткий.

- Там нас могут подслушать, Таратура, - сухо сказал Дорон. - Здесь же
никто, кроме Бога.

У Таратуры отлегло от сердца: Дорон разговаривал с ним на равных.

- Я к вам от профессора Миллера, - сказал он. - Шеф просил передать вам
это письмо.

И Таратура протянул пакет Дорону.

Тот осторожно, двумя пальцами взял пакет, достал из ящика стола ножницы
и надрезал бумагу. Доставая письмо, он как бы невзначай спросил:

- Где сейчас Миллер? Далеко?

- У него менее удобное убежище, генерал, чем у вас, но достаточно
надежное, - усмехнулся Таратура.

- Благодарю за исчерпывающую информацию.

Дорон раскрыл письмо.

- Странное послание, - сказал Дорон, дочитав. - Я не понимаю, чего
хочет профессор Миллер. Нам лучше встретиться и обо всем договориться.
Уверен, он будет удовлетворен.

- Я передам шефу все, что вы сказали, - заверил Дорона Таратура. - Мне
можно идти?

- Не торопитесь, - сказал генерал.

Таратура едва заметно улыбнулся. Дорон поморщился. Затем, глядя прямо в
глаза Таратуре, спросил:

- Где Миллер, Таратура? Вы должны мне сказать.

Таратура принялся насвистывать мотив "Тридцати девочек".

- Вы разумный человек, Таратура. Два миллиона кларков. Заранее. Сейчас.

- Благодарю, генерал, - ответил Таратура. - Я вам буду признателен за
столь щедрый подарок. - Таратура явно издевался, и Дорон понял это.

- Вы будете моей правой рукой, Таратура, - сказал генерал.

- Мне кажется, вы тоже понимаете, что игра ведется уже не на деньги и
почести. Зачем лишние слова, генерал?