оставил только его записную книжку - в красном кожаном переплете, с
фигурным зажимом-замочком и маленьким золотым карандашиком. Необычная
это была книжечка: на всех страницах алфавита только номера телефонов,
без имен и фамилий. Штук сто номеров, и некоторые из них были с
какими-то пометками - галочками, звездочками, крестиками,
восклицательными знаками. Проверять их все - на месяц крутовни хватит.
Но, правда, нам сейчас проверять их все и не надо было, этим можно будет
позже, не спеша заняться. Две страницы меня интересовали - на "А" и на
"Ф". Я рассуждал таким образом: если телефон Ани записан не на ее имя,
то на имя Фокса. Так что или на "А", или на "Ф".
сказал ему таким тоном, будто мы уже с ним обо всем договорились
заранее:
звякнуть.
тащил быстро за собой в подъезд. И он пробормотал только:
шли по лестницам и коридорам, я быстро соображал, на какой номер мне
надо точно указать Ручечнику, чтобы свалить его одним ударом.
Аня нисколько не интересует, это канал связи с Фоксом, он по нему Фокса
достигает, а не договаривается о чем-то с Аней.
она тебя в вагоне-ресторане покатает, до отвала накормит...
сердцем сказал:
- Ну, что нам передать от тебя Ане? Привет? Или Фоксу поклон?
шалавами противными, слова не сказал! Языком, паскуды, как метлой,
машут!
мы из него ничего не вытянем, и отправил его в камеру. А вскоре приехал
Жеглов. Он сел на свое место за столом, набрал номер телефона:
появится этот англичанин, проводи его вежливенько к администратору,
оформи заявление, протокол опознания шубы составь и возьми у них
обязательно расписку, что шуба ими получена в полной сохранности. А
какие еще разговоры? Ты ему тогда скажи, что у них там, в Англии, воруют
не меньше. Да-да. И правопорядок определяется не наличием воров, а
умением властей их обезвреживать! Вот так, и не иначе! Ну, привет...
установлен, и ехать туда смотреть на месте.
установку оперативную необходимо сделать...
Глеб начал зачем-то тормозить. Он посмотрел на меня, усмехнулся, и в
улыбке его тоже была усталость и горечь.
расписаны мои мысли.
замолчал он, вроде ничего интересного и не сказал.
телефон, я уж с такими штуками сталкивался.
нарочно так говорит, чтобы совсем уничтожить результат моей крошечной
победы.
насчет телефона думаю так: кто-то там есть у аппарата, совсем никчемный
человек, попка, он спрашивает, кто звонил, а потом туда звонят Аня или
Фокс и узнают, кто ими интересовался. Понял?
хотелось смиряться: - А все-таки надо попытать этот вариант! Вдруг это
не так, как ты говоришь?
теперь найти - во, позарез! Если мы с тобой ее высчитаем каким-нито
макаром, то мы и Фокса возьмем. Как из пушки! Это тебе не Ингриды разные
- тут у него серьезно, тут у него любовь с интересом, тут у него лежбище
должно быть...
имею...
понятия, как у нас: совесть, долг, товарищество. У них это просто:
больно или приятно, сытно - голодно, тепло - холодно...
меня там железная дорога, на которой мыши ездят. Видел?
по кругу.
бессмысленные мыши все до единой усаживаются в вагоны? А? Можешь
объяснить?
я не сообразил. Мыши живут в этих вагончиках, а перед самым
представлением их достают оттуда, и пустой поезд подъезжает к вокзалу.
Открывают дверь - и мыши с радостью бегут в дом, в свою норку...
встал из-за стола, хрустко потянулся, зевнул.- Ох, беда, спать
хочется...
адрес телефонного номера, оформи протоколы задержания Ручечника и
Волокушиной, запиши ее показания - закончи, короче, всю сегодняшнюю
канцелярию. А думать завтра будем...
критически и спросил:
спрашивать Жеглова, куда это он так среди ночи форсить собрался, не
стал. И он ничего не сказал.
третьего, Глеб уже спал. На стуле рядом с его диваном висел мой
новенький парадный китель, на который Жеглов привинтил свой орден
Красной Звезды, значки отличника милиции, парашютиста и еще какую-то
ерунду. Я чуть не завыл от злости, потому что, честно говоря, уже точно
рассчитал, что если выпороть из мундира канты, то можно будет перешить
его в приличный штатский костюм, который мне позарез нужен - ведь не
могу же я повсюду таскаться в гимнастерке!
костюма жалко, и зло разбирало на Жеглова за его нахальство, а главное,
сильнее всего я сердился на самого себя за собственную жадность, которую
никак не мог угомонить.
растереть! А я еще полночи из-за него уснуть не мог, все стыдил себя за
жадность, потом говорил всякие ехидные слова Жеглову, а пуще всего
жалел, что долго еще не придется мне пройтись в новом темно-синем
штатском костюме. Может быть, Ручечнику с его заграничным шикарным
нарядом и показался бы мой перешитый из формы костюм барахлом, но мне
плевать на его воровские вкусы - я знал наверняка, что мне к лицу был бы
синий штатский костюм, в котором мы с Варей куда-нибудь отправились бы -
в кино, в театр и теде, и тепе. Но перешивать пиджак из продырявленного
в четырех местах кителя просто глупо. И придется мне носить теперь
парадную форму самому.