первого человека на земле - женщину...
соткан не только из линий, но, как казалось Глебу, из музыки. Каждой
черточке соответствовала определенная нота, и все они складывались в
мелодию. Мелодию, как подумалось Сиверову, одинокой скрипки, звучащей в
вечернем подземном переходе, божественная мелодия Вагнера, исполненная
совсем не для тех людей, кто проходит мимо и слышит ее, а исполненная
только для него одного, остановившегося в растерянности возле колонны,
подпиравшей треснувшую балку перекрытий. Из бетонного разлома свисают
тонкие битумные сосульки - черные, цвета траура. Звук одинокой скрипки
отражается от голых стен, от грязного кафеля, и мелодия растекается над
огромным городом. И в какой-то момент, кажется Глебу, все в мире
меняется местами. Уже не город является вместилищем для звуков музыки, а
музыка поглощает Москву целиком, подчиняя себе все - от движения машин
до неяркой звезды, встающей над заплеванными ступеньками, которые
неожиданно кончаются узкой полоской неба.
страшным.
бы боясь, что Наталья смогла проникнуть в его мысли, увидеть рубиновые
огни автомобилей, капли дождя на ветровом стекле такси, услышала
надрывные звуки скрипки, пытающейся пробиться из тесного подземелья к
вечернему небу, к еле различимым звездам.
трикотажем свитера проступили ее ключицы, - но мне кажется, у вас есть
какая-то тайна, о которой вы не хотите говорить даже самому себе.
ладонями своих порозовевших щек.
хотелось, чтобы кто-то лез ему в душу.
чтобы заполучить Глеба, а просто так, из озорства.
даже не моргала, словно бы они играли в игру "Кто кого переглядит?"
в лицо било яркое солнце.
тебя есть своя.
ты едешь?
если бы я ехала в одном с вами поезде из Адлера в Москву - это было бы
настоящей тайной.
черта тебя понесло на юг?
чем за полчаса до отправления поезда.
скрыть свой испуг. - А откуда вы об этом знаете?
тебя не так уж много денег.
Глебу совсем девчонкой, маленькой и беспомощной, которая сделает все,
что ей скажешь.
третьему, кого сейчас не было рядом с ними, - я еду... - повторила она
уже более уверенно и несколько раз моргнула.
попыталась улыбнуться.
дурочка...
Наталья обидится. И вряд ли сейчас она способна воспринимать шутки. Он
знал по себе, что когда подолгу держишь в себе обиду или даже просто
грустную мысль, то самый верный способ избавиться от желания замкнуться
в самом себе - рассказать кому-нибудь. Пусть даже не то, о чем ты
думаешь, а совсем другое, вкладывая в слова чувства. Не важен смысл,
важно то, как ты это говоришь.
голову, затем уткнула ее в колени.
люблю, когда меня жалеют.
размазала тушь, и радостно спросила:
того, куда ты едешь или откуда.
плачу, глупая, потому что еду.
ты надеялась совсем на другое?
страсть как злиться. А если я злая, то лучше мне под руку не попадаться.
тому назад.
скверно, что никак не удается поймать сон. Он то приходит, то
ускользает, не успеваешь даже досчитать до десяти. И я наверняка знаю:
если лягу, то уснуть не смогу, - и Глеб ехидно заметил про себя:
мужик, ты все свалил бы на его храп. Ну вот признайся себе, несмотря на
всю твою любовь к Ирине, тебя тянет к этой девушке лишь только потому,
что она одна и никто не может помешать вам оказаться в одной постели.
червонная дама, пиковый король..."
указывал на пикового короля как на себя, добавляя при этом: пиковый
король - военный человек.
если бы тебя тянуло на мужчин, а не на молоденьких девочек. В общем-то
сделать это не сложно. Женщина, способная заплакать у тебя на глазах,
способна и отдаться. К тому же я могу поклясться - подобные мысли
возникают в голове и у Натальи.
это. Только вот почему-то никому из нас не хочется говорить о своих
желаниях. А ведь это так просто - взять и спросить ты Не хочешь
переспать со мной?"
губами:
невероятное, и Наталья сама в эту же минуту предложит ему лечь с ней под
одеяло.
сама никогда не изменит мне. Но чем больше воздерживаешься от соблазнов
реальных, тем чаще изменяешь в мыслях, - прервал свои рассуждения Глеб.
- И не известно еще, что хуже - мысли или действия. Сколько людей
способны убивать в мыслях, но лишь немногие способны делать это в
реальности. А в сущности это очень просто.
Почему прелюбодеяние стоит в одном ряду с убийством, с надменностью и
другими смертными грехами? Неужели изменить любимой - это так же
страшно, как убить или возомнить себя более могущественным, чем Бог?"
которые, как знал Глеб, невозможно найти ответы, он спросил: