кличке Ежжа. Это слово произошло сразу от двух слов: Еж и Уж. Геометричка
была длинная, худая, но волосы на ее голове торчали густым ежиком. Фомичев
помнил, что эту кличку в свое время ей дал как раз Морозов. Он почти всем
давал клички, и почти все они приживались. Того же Фомичева он прозвал Фома,
а командира корпуса за хриплый голос Контрабасом.
День прошел в повседневной суете, и к ночи, когда рота отошла ко сну,
подступила расслабляющая усталость. В ротном карцере, в двух шагах от стола
дежурного, был заперт Морозов, уже наголо постриженный и переодетый во все
армейское. Нестерпимо хотелось спать, и чтобы как-то отвлечься от этого
Вовка открыл окно кормушки и тихо спросил.
там фрукты, абрикосы.
стоят около Эрмитажа? Здоровые, черные, полированные.
нам Мироныч показывал.
делаешь, как хочешь, так и живешь. Разве ты так жить не хочешь?
вечный холод подвалов, голод, когда в животе ноющая боль пустого желудка, и
сон, каждые пять минут прерывающийся зябкой дрожью всего тела. Все это так
не вязалось с этой его сегодняшней, размеренной и определенной жизнью.
ночлег.
ступеньки, и смотришь на стрелку Васильевского острова. А там такая красота:
здание биржы, Ростральные колонны. Можно сидеть и смотреть на это часами.
мне опять не спиться, мне кажется, что это только снится, а если я усну, я
снова там, в армейской той тюрьме...
боялся даже громко дышать, чтобы не пропустить ни звука. Наконец он замолк,
и Фомичев спросил:
интернат, детский дом.
туда. Я и оттуда сбегу, а это значит что? То, что меня опять запрячут либо в
кадеты, либо в тюрьму.
хлопнула дверь, и он, подскочив со стула, торопливо захлопнув окно кормушки.
Это были оба прапорщика, Симонов и Пимонов. Выслушав рапорт курсанта Симонов
кивнул на дверь карцера.
все же слышал их голоса, слов разобрать не мог, зато угрожающие интонации
слышал явно. Вскоре из карцера начали доносится болезненные вскрики, стоны.
Владимир вспотел, он долго колебался, но потом все же на цыпочках пробрался
к двери и прислушался.
сразу послышались тупые шлепки ударов.
это был Пимонов. - Ты нам всю отчетность ломаешь, я из-за тебя, падлы,
старшего прапорщика ни как не получу.
освещенный единственным фонарем плац. Сердце сжимала тупая боль сочувствия и
сострадания к Морозу. Если б не эти стихи, он, может быть, и не принимал это
все так близко к сердцу. А так... словно что-то надломилось в нем.
сердцах бросил обращаясь внутрь камеры Симонов. - Закрой! - Велел прапорщик
Владимиру. - И ни какой ему воды и пищи двое суток!
графин, стакан и проскользнул в карцер. Морозов лежал на полу, свернувшись
калачиком.
в себя, застонал. Володька приподнял его и поднес к губам стакан с водой.
Тот жадно, но с трудом выпил его, прохрипел:
доставляло ему боль.
потом все равно дал бы деру! Вот дурак!
Вовка?
хлеба с маслом и полтора кусочка сахара.
было видно.
пройти дневальных проверить, да поднять наряд на кухню.
лежал свернувшись клубочком.
вдруг к обеду Фомичев узнал что Морозова увезли в городской госпиталь. В
корпусе началась какая-то странная суматоха. Капитан и его "Фобос" и
"Деймос" с растерянными лицами метались по казарме заставляя дневальных в
очередной раз переправлять койки и в десятый раз мыть полы. Личный состав
был снят с занятий, построен, все получили нагоняй за внешний вид, половину
роты тут же обкорнали налысо, всех заставили подшить на камуфляж новые
подворотнички. Все прояснилось в три часа, когда в роте появился командир
корпуса, его заместитель по воспитательной части, и толстый офицер с
погонами майора. Осмотрев роту и выстроенный личный состав все командиры
прошли в канцелярию, пригласив с собой ротного и прапорщиков. Один из
кадетов шепотом сказал соседу Фомина, что майор не кто иной, как военный
прокурор. Разговор в канцелярии шел долгий, и на повышенных тонах. Лишь
после ухода начальства подслушивающий у двери канцелярии дежурный поведал о
том что узнал.
Сильное кровотечение и все! Врачи уже не смогли его спасти.
вызвал дежурившего в санчасти врача.
Выйдя в туалет он забился в угол за нишу со швабрами, ведрами и тряпками, и
долго, беззвучно, что б ни кто не слышал, плакал.
прапоров уволили, Симонова даже посадили. Сняли и командира корпуса.
двадцати рот Рязанского имени Кутузова кадетского корпуса. Десять самых
отличившихся кадетов отправили на съезд кадетов в столицу. Среди них был и
Фомичев. В Олимпийском центре перед десятью тысячами одетых в армейскую
форму подростков три часа выступали самые разные артисты, а затем на сцену
вышел сам Сазонтьев. Кадеты встретили его появление восторженным ревом. Для
них он был идолом, кумиром, живым воплощением бога войны.
дослужиться до генералов и маршалов, но навсегда останетесь солдатами
родины. Вы будущее нашей армии! Самой сильной армии на этом земном шаре. Вы
становой хребет будущей профессиональной армии. Пройдет десять лет, и нам не
нужны будут эти чахлые студенты, бегающие от повесток по всем психушкам. На
сегодняшний день в суворовских и кадетских училищах обучаются семьсот тысяч
бывших беспризорников. Это огромная армия, способная смять и раздавить
Флинт Эрик
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Земляной Андрей
Смоленский Вадим
Березин Федор