ясно, просто здесь, на Святом Марке, нет фонтана, а моя мещанская натура
вопиет против этого: такая громадная площадь - и без фонтана. А поставь на
ней фонтан - все бы рассыпалось к чертовой матери: гармония разрушается
одним штрихом раз и навсегда".
жене и детям. Он ехал лишь для того чтобы сказать Норе о разводе и
оговорить все формальности.
к ней на пять минут и на час - к детям.
побледнев, сказала Нора, - тогда тебе незачем видеться с детьми: они все
понимают, это садизм по отношению к ребятам. Я к этому привыкла, но я не
думала, что ты можешь быть таким жестоким и по отношению к детям...
взорваться и не нагрубить, слушая вздор, который несла Нора. - Хотя лишний
груз... Багаж стоит чертовски дорого... А сколько потребуется пленки?
Оставить в номере нельзя - засветят... Нет, надо надеяться на блокнот,
диктофон, а главное - на память. Но какая же сволочь этот Карлхен - как он
трусливо убежал от меня! Есть фанатики-ультра: правые и левые. А этот
фанатичный центрист: во всем и всегда - с властью! С любой, но с властью!"
проституток в Мюнхене! Мне сказала об этом Лизхен!
распутье. Нацистам выгодно такое искусство, герои которого поют
старогерманские песни и ходят в народных костюмах - посмешище всему миру.
Это же не ансамбль танца, а народ. То, что позволительно ансамблю,
непозволительно стране. Они хотят таким образом сохранить традиции. А
какие у нас традиции? От Фридриха Великого - к Бисмарку, а потом через
кайзера - к Гитлеру. Сохранить традиции - дело этнографов; прогресс тем и
замечателен, что разрушает традиции, утверждая себя в новом. Керосиновая
лампа - нежная традиция ушедшего века...")
моей работы", а сам кидаешь деньги на ветер со своими друзьями и шлюхами,
которые тебя предают на каждом углу!
ты утешаешься от моего садизма со своим доктором! Мой садизм - это когда я
не сплю с тобой... А я во время работы становлюсь импотентом! Ясно тебе?!
от ее слов и сердце жмет... Так можно довести до инфаркта... А может, она
психически больна? Слава богу, молчит... Почему я думал о традициях?.. Ах
да... Берг... Старики хотят, чтобы мы делали такие же фильмы, как те,
которыми они умилялись в немом кино... Пусть тогда ездят на лошадях, а не
на машинах. Все наши лавочники боятся лезть в технику - они в ней ни черта
не понимают, потому что неграмотны, а в кино лезут все, это же так легко -
делать кинематограф! Старому лавочнику неинтересно читать книгу о молодом
физике, ему непонятен мир этого нового человека; ему хочется читать о себе
самом, чтобы все было ясно и просто: порок наказан, добродетель, капельку
пострадав, восторжествовала. "Детишки, подражайте добродетели, видите, зло
отвратительно!" Вот так они и цепляются за штанину прогресса. И выходит,
что "нога техники" шагнула черт-те куда, а "нога духа" - в болоте, потому
что за нее уцепились старые лавочники. Им бы о своих детях подумать, но
они не могут - честолюбие не позволяет: "Глупая молодость, что она смыслит
в жизни?!" Так и подталкивают своих детей к бунтам! Черт, теперь сердце
зажало... А, это она снова о том, что я развратное животное...")
животным? Ты ведь такой гордый человек...
она возит их на пляжи... Это заставит их определить позицию в жизни - с
кем они? Детям не будет стыдно за меня... Это ужасно, когда детям стыдно
за родителей... Сын Франца смеется над отцом в открытую: "Наш лакей пишет
очередной трактат о пользе виселиц в борьбе с коммунизмом". Так и говорит.
Но при этом покупает машины и девок на деньги отца. И ни во что не верит.
И о стране говорит "загаженная конюшня". Я бы застрелил такого сына... А
Франц только смущенно улыбается и продолжает писать свои лакейские
трактаты...")
тобой... А мог бы... И я все знаю про этот самый порошок в нашей
спальне... Хватит...
глупости прошлого". А он повторял только одну фразу: "Нора, все кончено".
что все еще может наладиться. Но он повторял свое "Нора, все кончено",
потому что он и верил и не верил ее обещаниям "начать все наново - без
идиотских сцен". Она снова начала плакать, а потом, зло прищурившись,
сказала ему: "Ты женился на мне из-за наследства..." Тогда он повернулся и
вышел. Она закричала вдогонку: "Люс! Фердинанд! Фред! Вернись! Иначе будет
плохо! Вернись!" Раньше это действовало - "сумасшедшая баба, повесится в
туалете", - и он возвращался. Сейчас, перепрыгивая через три ступеньки, он
бежал вниз, словно за ним гнались, и в ушах звучало: "Ты женился на мне
из-за наследства, а когда я сказала тебе, что отец ничего мне не оставил,
ты пришел с разводом!"
все те шесть часов, что он добирался до римского аэропорта и ждал
самолета, пальцы ног были ледяными, бесчувственными. Только сейчас, когда
самолет перевалил Гималаи и он крепко выпил, многочасовое ощущение холода
оставило Люса.
- пять я сработал для того, чтобы Нора не чувствовала разницы между домом
ее родителей и моим домом... Я смущался своей бедности и старался
выполнить ее желания еще до того, как она их загадывала... Она забыла, что
ее папа получал ежемесячно деньги от армии, а мне надо было каждый раз
срывать с себя кожу и прикасаться обнаженными нервами к току высокой
частоты - только тогда срабатывает искусство. Я шел на компромисс с собой
ради нее. Я прикасался к току, и мне было больно, но я вместо правды делал
сладкий суррогат, чтобы она с детьми ездила к морю. Я продал себя раз
пять. А ведь я держал в руках правду... Все, хватит. Горе не беспредельно.
Только счастье не имеет пределов... Что же, - грустно улыбнулся Люс, -
назову эту, если получится, просто "4". Без "1/2" - я никогда не работал с
соавторами. Господи, никогда мне не было так пусто, как сейчас. Раньше я
думал не о себе, а о том, что будет с Норой и детьми, если меня не станет.
Почему я должен всегда думать об этом? Нет, Люс, эту картину ты будешь
делать, не думая о том, что будет с ними... Ты будешь делать ее только для
того, чтобы подраться насмерть с теми наци, которые вновь хотят править
страной! Предать себя можно не только в городе, под пыткой, но и в любви,
а это самое страшное предательство, потому что здесь все зависит от самого
себя, Люс... Или не Люс... Какая разница - что я, один такой на свете?"
остановился у него на ночь. Ваггер эмигрировал из Германии в 1933 году. По
убеждениям близок к левому крылу социал-демократии, постоянно
переписывается с прокурором Бергом. Наутро вместе с Джейн Востборн,
работающей в музее в качестве реставратора (жена начальника отдела
американской контрразведки в консульстве, англичанка, рождена в Лондоне в
1935 году, в Штатах жить отказалась), Ваггер и Л. посетили редакции газет,
освещавших переговоры и визит в Гонконг и Пекин г-на Д. После этого они
отправились в кабаре, где выступал "мюзикл Шинагава", и опросили всех, кто
знал об отношениях Исии и Д. Ряд проведенных мероприятий по прослушиванию
дает все возможности предполагать выход Л. на узловые, многое объясняющие
моменты, связанные с визитом Д. в Кантон и Синьцзянь. Предполагается,
во-первых..."
отложил документ, напечатанный на тоненькой голубоватой рисовой бумаге -
на такой бумаге в двух экземплярах печатались совершенно секретные
материалы концерна. Один экземпляр уничтожался сразу же после того, как
его просматривал мистер Лим, а второй с нарочным переправляли на материк.
Лим помощнику по вопросам общей стратегии, - это прерогатива службы
безопасности. Но то, что он ходит вокруг узловых вопросов, конечно, не
может нас очень-то уж радовать. Подумайте, как поступить, - я в этих делах
не советчик...
концерна и раздраженно сказал:
вашими материалами. В конце концов, это ваша прерогатива - безопасность
концерна. Если вы считаете необходимым поставить в известность мистера
Лима о чем-то своем, запишитесь к нему на прием, в этом я смогу оказать
вам содействие.
затылок шофера. Затылок был коротко подстрижен, и на нем ясно видны
темно-коричневые родимые пятна. Пятна были странной формы. Если смотреть
на них сощурившись, они напоминали контуры Латинской Америки.