мой голос?
по закону, не волнуйтесь...
это страшней... Сорокин бегает трусцой в кроссовках, которые стоят сотни
рублей... В спортивном костюме, который не появляется на прилавках
магазинов. Он живет хорошей жизнью, тот, который был осужден за
"незаконные методы ведения следствия"... Почему ни Русланова, ни Федорова,
ни я не были вызваны в качестве свидетелей? Это неправильно, что его
обвиняли в "незаконных методах"... Такие методы были законны в его
время... Я расскажу вам, какие это были методы... Он и его сослуживцы -
если их так можно назвать - связывали мне руки за спиной, крутили жгутом
ноги и тянули затылок к пяткам... Это называлось у них "гимнаст".
Такой допрос продолжался в течение десяти часов - пока я не терял
сознание... Сорокин требовал, чтобы я признался, будто выполнял шпионские
задания члена Политбюро Вознесенского... И секретаря ЦК Кузнецова... Потом
он засовывал мне в нос шланг от клизмы и пускал горячую воду... А я был
привязан к стулу... И я захлебывался, а он стоял надо мной и смеялся... А
со стены, из-за его спины, на меня смотрел тот, кого и сейчас многие
жаждут, - фашист по имени Сталин... Руками Сорокиных Сталин убивал
мыслящих, ему надо было привести к владычеству покорных кретинов, чтобы
навечно продолжить в стране ад... Я не нахожу объяснения тому, что
происходило... Вы успеваете писать?
торопись, не утомляй себя...
старик раздраженно поморщился:
остались прежними? Как и в то время? Эх, вы... Дайте ручку...
закончим...
имен, мне казалось, что он хотел превратить всю страну, всех людей во
врагов народа... Он торгаш по природе, он торговался за каждого,
вымаливал, обещал, снова бил...
четыре в неделю... Один день говорил, пугал, путал... Три дня - мучил...
Считайте сами...
паралич левой ноги... Он был пьяный, когда бил меня, и попадал дубинкой не
по ягодице, а по позвоночнику... Это было в пятидесятом, в мае месяце...
Точнее - Первого мая... Я музыку на улицах слышал... Лозунги кричали по
радио... А еще я могу свидетельствовать за Лидию Русланову и Зою
Федорову... Он их не так мучил, как меня... Он их ставил в карцер, в
каменный шкаф... На сутки ставил, на трое - без движения, как в гробу...
требовали, чтобы я стал виноватым... Он прекрасно знал, что я никогда
ничьим шпионом не был...
просил согласиться подписать самооговор, потому что это нужно партии,
стране, Сталину?
На носилках... И в камере мне это же говорил... Фамилию не помню...
Наседка...
правду... Но я-то знал, что это за и г р ы...
заплечных, чтобы держали?
спиной... Да и на ногах еле стоял, держали в карцере, на воде и куске
хлеба, сил не было защищаться... У него глаза становились какие-то белые,
когда он через меня пускал ток... От него очень пахло затхлостью... У
некоторых людей есть особенный, душный запах затхлости... И все они
отчего-то стрижены под скобу... Я требую, чтобы он, Сорокин, был привлечен
к суду не за "нарушение методов ведения следствия"... Я требую, чтобы его
судили за осмысленный, звериный, сладострастный садизм... Сорокин страшен
как явление: если не соглашаешься с тем, чего он требует, ты перестаешь
быть человеком, делаешься тварью, пустотой, насекомым... Это страшнее, чем
гитлеровский нацизм, понимаете? Это мистика какая-то... Сорокин пытал
большевика, про которого ему сказал начальник, что тот - враг. Одного
слова для него было достаточно... Понимаете? Слова барина, который давал
ему право на все... Такого не было в истории человечества... А еще - но
это было только два раза - он повалил меня и начал прижигать папиросой
ступни... Это было накануне Октября... А потом сам мазал язвы мазью
Вишневского...
В измене Родине, то есть в измене самому себе - понятия "Родина" и "я"
неразделимы, - повинен и предатель, но еще более тот, кто подтолкнул его к
этому дьявольскому, трудно понимаемому шагу... Так вот... Я стал
изменником... Я - предатель... Да, да, пишите это... Я изменил себе, то
есть Родине... И повинен в этом Сорокин...
прошел войну... Тот должен был написать в протоколе, что я приглашал в
машину английского консула, показывал ему военные объекты, получал за это
пачки долларов и отдавал их - в моей же машине - эмиссарам Вознесенского
для разворачивания работы "русского заговорщического центра"... Сорокин
два года выбивал из меня признание, что мы хотели вывести Россию из Союза
Республик, реставрировать капитализм, да еще пригласить из Штатов
Керенского - в новые премьеры... Кирилл Семеныч молчал, отрицал все, хоть
был забит до полусмерти...
шестнадцати не было... Когда девочку втолкнули, Сорокин сказал: "Ты,
лярва, в ансамбле танцуешь?! Раздевайся догола, сучонка, потанцуй
напоследок перед дедом, пока я тебя в камеру не отправил! Люблю танцы,
лярвочка!" Она стала белой, внученька его, а Кирилл Семеныч пополз со
стула, впадая в медленное, не верующее в реальность происходящего
беспамятство... А Сорокин подошел к девочке, начал с нее кофточку
снимать... Аккуратно пуговички расстегивал, к себе прижимал... А она
стоит, маленькая, трясется, как замерзший воробушек... Вот... Тогда я и
сказал, что готов подписать на себя что угодно, путь только отпустит
девочку...
без группы, только я - пошел на измену Родине... Значит, Сорокина надо
судить за измену, за пособничество измене Родине, за понуждение к тому,
чтобы люди становились предате...
к прокурору, потом перевел взгляд на доктора. - Папочка... Папа мой...
аэропорта, слушал голоса дикторов, смотрел на старый телефонный аппарат,
страшась снять трубку и позвонить Строилову. Сердце жало, он чувствовал
беду, понимал, что, если бы все обошлось, капитан наверняка связался бы с
ним; более всего Костенко ощущал свою случайную и суетную малость на этой
земле, когда уходил друг или родной человек; что сказать тем, кто стоит у
гроба, неотрывно глядя на загадочную бездыханность ледяной материи,
которая обречена на скорое превращение в пепел или тлен? Как выразить
скорбь? Слов, адекватных таинству смерти, не существует... Больше всего он
страшился тихих разговоров за спиной о том, как добираться на поминки, что
удалось достать к столу, кто с кем поедет, где надо прихватить еще одну
бутылку; в храме скорби бездумно включался суетный счетчик плотской жизни,
словно бы сбросили груз - и айда дальше...
женский голос:
женщина.
Андрей Владимирович?
скорблю... С ним я, скажите... Сердцем с ним... Я приеду...
глаза, скорбный рот с опущенными уголками и тщательно заштопанные рукава
старенького свитера (а я даже не знаю, что случилось с женой капитана;
почему развод; такой семейный человек; верно, "нежным дается печаль"; кто
им стряпал, кто стирал; как поздно мы вспоминаем обо всех этих мелочах,
которые и определяют жизнь). Именно эти заштопанные рукава, чиненая
скатерть на столе и скрипучие кресла вспомнились сейчас ему особенно
явственно; кто объяснит требовательную выборочность памяти?
интересует полковника.
делегаций...
Шилова Юлия
Панов Вадим
Жюль Верн
Круз Андрей
Ильин Андрей
Флинт Эрик