Председатель. — Нет, сейчас вы не будете делать никаких замечаний.
Эйслер. — Значит, не будет никакого слушания моего дела — во всяком случае, в моем присутствии.
Председатель. — Вы отказываетесь присягнуть? Я правильно вас понял, мистер Эйслер? Вы отказываетесь присягать?!
Эйслер. — Я готов ответить на все ваши вопросы.
Председатель. — Одну минуту… Вы отказываетесь дать присягу?
Эйслер. — Я готов ответить на все ваши вопросы.
Председатель. — Мистер Стриплинг, вызовите другого свидетеля. Комиссия будет соблюдать свой порядок. Вы ведь отказываетесь присягнуть перед лицом нашей комиссии.
Эйслер. — Я не отказывался и не отказываюсь присягать.
Стриплинг. — Господин председатель, по-моему, свидетель должен замолчать. Или же встать и присягнуть. Или же быть выведенным из зала — во всяком случае, до тех пор, пока мы не придем к единому мнению.
Сенатор Мундт. — Господин председатель, спросите его еще раз: готов ли он присягнуть?
Председатель. — Вы снова отказываетесь принести присягу, мистер Эйслер?
Эйслер. — Я никогда не отказывался дать показания под присягой. Я доставлен сюда как политический заключенный. Я прошу дать мне возможность сделать несколько замечаний по делу — всего три минуты — перед тем, как я присягну и отвечу на ваши вопросы, а потом выступлю с моим заявлением.
Председатель. — Я уже сказал, что вы получите право на слово лишь после того, как ответите на наши вопросы под присягой. Затем ваши замечания — если следствие найдет их заслуживающими внимания — будут рассмотрены комиссией. Но сначала вы должны присягнуть.
Эйслер. — Вы ошибаетесь в этом пункте. Я ничего не должен, ибо я политический заключенный. А политический заключенный ничего никому не должен.
Председатель. — Вы отказываетесь присягнуть?
Эйслер. — Я прошу дать мне три минуты для того, чтобы я мог разъяснить комиссии то, что я на…
Председатель. — Мы будем дискутировать ваш вопрос только после того, как вы присягнете.
Сенатор Мундт. — Господин председатель, я полагаю, что свидетель должен быть удален.
Сенатор Ренкин. — Согласен.
Председатель. — Уведите свидетеля.
Стриплинг. — Господин председатель, я бы хотел, чтобы знали, в какую тюрьму отправят Эйслера.
Председатель. — Кто его сюда доставил?
Стриплинг. — Два присутствующих здесь джентльмена. Назовите ваши имена.
Греннан. — Я — Стив Греннан, офицер секретной службы, министерство юстиции, отдел иммиграции.
Бросман. — Я — Бросман, офицер секретной службы, министерство юстиции, отдел иммиграции.
Председатель. — Это вы привезли сюда Эйслера? Офицеры секретной службы подтверждают это.
Председатель. — Куда вы его берете?
Греннан. — В городскую тюрьму Вашингтона.
Затем была приглашена для дачи показаний Рут Фишер, которая является родной сестрой Ганса Эйслера, композитора, проживающего по адресу 122, Вавэрли-плэйс, Нью-Йорк, и Герхардта Эйслера, находящегося в тюрьме Вашингтона. Будучи приведенной к присяге, миссис Фишер на предварительном слушании, в частности, показала:
— Герхардт и я вступили в ряды Коммунистической партии Германии в 1920 году. Я была секретарем берлинской организации, затем членом Политбюро, а также членом президиума ИККИ Коминтерна в Москве. Мы очень дружили с Герхардтом, особенно в ту пору, когда он вернулся с фронта, где провел в окопах четыре года, однако в двадцать третьем наша дружба кончилась, потому что я встала в оппозицию к Политбюро и Коминтерну. Я потому решилась сегодня выступить с заявлением перед уважаемой комиссией, что считаю Герхардта одним из самых опасных террористов…
Председатель. — Простите, миссис Фишер, вы сводная сестра Ганса и Герхардта Эйслера?
Фишер. — Родная. Именно поэтому я прошу вас разрешить мне выступить с заявлением.
Председатель. — Конечно.
Фишер. — Я считаю Герхардта Эйслера законченным террористом, опасным для Соединенных Штатов и Германии. То, что этот человек является моим братом, заставляет меня особенно остро ощущать большевистскую угрозу Сталина. Он намерен навязать свой строй Европе и всему миру. Будучи слугой сталинского ГПУ, мой брат готов отдать на закланье детей, сестру, лучших друзей. С тех пор как я узнала, что он в Штатах, я испытывала постоянный страх за Америку. Пользуясь симпатией к нацистским жертвам, Герхардт Эйслер развернул здесь свою подрывную работу. Он приехал сюда с заданием установить в США тоталитарную систему, вождем которой будет Сталин.
Председатель. — Нам бы хотелось узнать о деятельности Герхардта Эйслера, начиная с июня сорок первого, когда он приехал в Штаты.
Фишер. — Впервые он приехал в Штаты в тридцать третьем, после того как я встретила его в квартире моего младшего брата, композитора Ганса Эйслера в Париже, по адресу четыре, Плас Вожирар, где Ганс жил после эмиграции из нацистской Германии. Герхардт ехал в Штаты, чтобы возглавить антиправительственную борьбу. Я считаю, что все эти годы он возглавлял здесь подпольную сеть русской секретной службы.
Председатель. — Будучи членом Коминтерна?
Фишер. — Да, несмотря даже на то, что с двадцать восьмого по тридцатый год он был в оппозиции к Сталину.
Сенатор Рассел. — Где еще бывал ваш брат, являясь членом Коминтерна?
Фишер. — В Испании, Австрии, Чехословакии.
Председатель. — Миссис Фишер, почему вы вышли из коммунистической партии?
Фишер. — Потому что Сталин сделал Коминтерн подразделением ГПУ.
Сенатор Мундт. — «Нью-Йорк таймс» еще десять лет назад писала, что коммунистическая партия не есть партия, а конспиративная группа, ставящая своей целью разрушение демократии и захват власти. Так ли это?
Фишер. — Да.
Председатель. — Правда ли, что ваш брат был узником концентрационного лагеря?
Фишер. — Нет.
Сенатор Мундт. — Но следователь Стриплинг представил нам документы о том, что он был жертвой нацистского террора.
Фишер. — Он был заключен в лагерь правительством Виши, генералом Петэном…
Председатель. — За антинацистскую деятельность?
Фишер. — За коммунистическую деятельность. Французская полиция знала, что он коммунист высокого уровня, и хотела изъять его из общественной жизни, поскольку Франция была оккупирована Гитлером…
Сенатор Никсон. — Вы запросили право на американское гражданство?
Фишер. — Да.
Никсон. — Могу ли я считать, что, несмотря на выход из компартии, вы по-прежнему симпатизируете марксизму, поскольку очень хорошо информированы о том, что происходит в их рядах, в частности с вашим братом.
Фишер. — Сейчас мы видим угрозу сталинской империи всему миру. Я должна быть информированной, чтобы вести борьбу против большевистского терроризма.
Председатель. — Нам надо поскорее заканчивать это дело, потому что в Сенате предстоит голосование по важному вопросу и нам необходимо быть там…
Сенатор Вайль. — Миссис Фишер, вы сказали, что у вас есть младший брат, какой-то композитор. Он по-прежнему живет в Штатах?
Фишер. — Да.
Сенатор Вайль. — Ваши братья поддерживали контакт во Франции? Здесь они тоже контактируют?
Фишер. — Да.
Сенатор Вайль. — Каковы ваши отношения с композитором… С вашим младшим братом?
Фишер. — Такие же, как со старшим.
Сенатор Вайль. — Следовательно, вы прервали отношения с Гансом Эйслером по тем же причинам, что и с Герхардтом?
Фишер. — Да.
Сенатор Вайль. — Ваш брат-композитор тоже коммунист?
Фишер. — В философском смысле — бесспорно.
Сенатор Никсон. — Он близок с Герхардтом Эйслером?
Фишер. — Да.
Сенатор Боннер. — Поскольку вам хорошо известна активность коммунистов, ответьте: как много Коминтерн направил своих людей из Москвы в Соединенные Штаты?
Фишер. — Несколько тысяч.
Штирлиц аккуратно отодвинул от себя широкий телетайпный лист, поднял голову; Роумэн сидел напротив, вытянув ноги; нижняя челюсть выпячена, словно у него случился волчий закус; волосы растрепаны, воротник рубашки расстегнут, галстук приспущен.
— А вы чего разволновались? — спросил Штирлиц. — Вы уже знали обо всем этом, когда требовали моей консультации по фашизму?
— Сейчас снова врежу, — пообещал Роумэн. — И это будет плохо.
— Эта Фишер напоминает мне Ван дер Люббе, — заметил Штирлиц.
— Сука.
— Почему? Отрабатывает свое американское гражданство. Она же запросила гражданство… Его надо заработать… Ей написали сценарий, она его толково выучила… Дамочку в свое время куда-то не избрали, обиделась… Но сюжет действительно шекспировский: так топить братьев… Нет ничего опаснее истерической климактерички, честное слово… Никто так не поддается режиссуре, как женщины…
Суворов Виктор
Куликов Роман
Свержин Владимир
Глуховский Дмитрий
Муркок Майкл
Посняков Андрей