Чтение 53–й страницы книги ~Последний полустанок~

С поднятой рукой он стоит, окаменевший, не зная, сколько времени это
можно выдержать. Пальцы слабеют, капли просачиваются опять, бегут по
заиндевевшей трубке.

Надо стянуть ее крепко-накрепко. Но чем? В кармане ничего подходящего
нет, кроме маленького конденсатора, трубочки, залитой с обеих сторон
битумом.

Надо его расплавить. Аккумулятор можно замкнуть проводом, обмотанным
вокруг конденсатора. Провод нагревается, черной струйкой течет битум. Пока
он не застыл, Тимофей спешит залить стекло, потом вырывает из книжки
листок, крепко обматывает трубку и снова заливает расплавленной массой.
Надежный пластырь, теперь уже ни одна капля не просочится.

Испытывая что-то вроде удовлетворения, как всегда от законченной
работы, Тимофей положил ноги на теплый аккумулятор. Немножко отогревшись,
он опять замотал их остатками рубашки и подбежал к окошку.

Трудно понять, на какой высоте он сейчас находится, но такого в жизни
он еще никогда не видел! Погода на редкость ясна. Каспийское море блестит,
словно вырезанное из жести, со всеми своими заливами. Рядом так же
аккуратно вырисовывается Черное море.

А вот и Крымский полуостров, он выглядит не больше пятачка. Как
серебряные елочные нитки, Волга, Дон, Днепр теряются в лиловой мгле.
Бабкину кажется, что видит он всю южную часть страны. Огромные черные
пятна лежат на земле - это тени облаков. Сейчас в Ростовской области
пасмурная погода, такая же и около Батуми. А горы - как засохшая глина на
проселке.

Опять включаются двигатели. Диск в стремительном полете поднимается
вверх.

Тело отяжелело, стало чугунным, трудно поднять руку, оторвать ногу от
пола.

Но вот и это прошло.

Наклонившись над зеркальным люком, Тимофей смотрит на землю, подернутую
туманом, где только два серебряных моря скупо просвечивают сквозь дымчатую
синеву.

Настало время передачи. Еле шевеля обожженными и замерзшими пальцами,
он поворачивает ручку настройки. Странные и непонятные сигналы пищат на
разные голоса. Сквозь них слышатся трески включаемых и выключаемых реле,
гудение моторов. Видимо, сейчас работают несколько передатчиков.

На основной волне передается температура. Не может быть, ошибка:
тридцать градусов жары! "Тридцать", - читает Тимофей сигналы. А что будет
выше? Ему представляется, как по стенкам кабины уже текут горячие струйки.
Жарко, душно, словно в бане. Трещат волосы, лопается кожа на лице, глаза
покрываются твердой скорлупой. Но почему же мерзнут ноги? Почему стекло
иллюминатора такое холодное?

Трудно вздохнуть. Бабкин лежит на полу, жадно глотает воздух широко
раскрытым ртом и смотрит на ребристый потолок, где дрожит синий отблеск то
ли далекой звезды, то ли облаков.

Мучительно хотелось пить. Невозможно было пошевелить языком, словно
весь рот наполнился горячим песком.

Тимофей нашел Димкину книжку, записал наблюдения и закрыл глаза. Димка
стоял как живой, размахивал руками и что-то беззвучно говорил... А вдруг
он разбился? Почему до сих пор не прекращаются испытания?

...Знакомое с детства жужжание послышалось над самым ухом. Бабкин
невольно отмахнулся. На книжку упала пчела, самая обыкновенная земная
пчела с желтым полосатым брюшком, и, неуклюже перебирая лапками, поползла.
Он смотрел на ее трепещущие слюдяные крылышки, на мохнатые лапки, боялся
пошевелиться, чтоб не спугнуть. Здесь беспомощны и человек, и мышь,
которую он недавно видел, и пчела. У них у всех одна судьба.

Окошко покрылось густым слоем инея. Осторожно, чтоб не потревожить
пчелу, опустив на пол записную книжку, Тимофей слизывает со стекла снежную
пыль.

"Унион" набирает высоту. Давно уже позади остался плотный воздух
тропосферы, пересечена граница стратосферы, и сейчас он летит в
безвоздушном пространстве на высоте около сотни километров. Бабкин не
выключает приемника. Но что за странности? На высоте в восемьдесят
километров было холодно, а потом опять потеплело. Но тепла этого он не
чувствует, здесь же почти нет воздуха. Ну да, конечно, как же он позабыл
об этом? Ведь существуют и теплые пояса, и слой озона, который нагревается
солнцем.

Он, смотрит на Землю и не может от нее оторваться. Далекие-далекие
облака, а у самой их кромки выступает Земля. Именно "выступает", потому
что с этой высоты она действительно кажется шарообразной. Горизонт
обрывается сразу, пропадая в лиловой глубине. Кажется, это и есть "край
земли", шагнешь, оступишься - и полетишь в космос.

И вдруг земной шар завертелся, как глобус. Поплыли моря, закачались
горы.

Тимофей зажмурился, вновь открыл глаза и никак не может понять, что же
с ним происходит? Ослабел? Кружится голова? Нет. А вот и все прошло. Земля
лениво останавливается вроде карусели, когда выключается мотор.

Эти странные явления повторялись уже несколько раз, и Тимофей мучился,
думая, что наступают галлюцинации, что скоро он потеряет сознание. С
Димкой, наверное, беда, он мог бы уже предупредить.

Тимофей сунул замерзшую руку под пиджак и во внутреннем кармане нащупал
трубочку индикатора радиоактивности. Приходилось работать с изотопами, вот
и остался в кармане этот контрольный прибор. Он показывал довольно
значительное радиоизлучение... Наверное, космические лучи. Это уже новая
опасность, о которой Тимофей раньше не думал.

Как передать вниз, что здесь человек? Тут радиостанции, работающие на
множестве каналов. На Земле известно, тепло здесь или холодно, как светит
солнышко, как себя чувствует Яшка-гипертоник, не повысилось ли у него
давление от нервных переживаний? Врачи выслушивают обезьянье сердечко,
проверяют пульс. Им все известно, кроме того, что здесь погибает человек.

Мысль работала торопливо, лихорадочно. Как бы подобраться к Яшкиному
микрофону, что спрятан у него под сердцем? Невозможно. Стекло не разобьешь
даже молотком, да и пройти в четвертый сектор сейчас труднее: холод
нестерпимый.

Где бы достать микрофон? Ведь от всех камер этого сектора провода
тянутся к радиостанциям, сюда, в центральную кабину. Можно было бы
подключиться.

- Пей молоко, Яшка, - опять послышалось из приемника. - Да не торопись,
не торопись. Захлебнешься.

"Итак, Яшка завтракает", - позавидовал Тимофей, вспомнив, что видел
соску внутри прозрачного Яшкиного шлема. Громкоговоритель подбадривал,
слышались аппетитные Яшкины причмокиванья, и все это было похоже на
издевательство.

Тимофей протянул руку к приемнику - хотел выключить, но рука
остановилась на полдороге. Так вот чем можно заменить микрофон:
громкоговорителем. Еще в радиолюбительские годы Бабкин это пробовал, надо
только подвести проводнички.

Когда это было, чтобы у Тимофея не болтались в кармане мотки проводов,
отвертки, плоскогубцы, всякая радиолюбительская снасть? Вот и сейчас он
пошарил в кармане, достал то, что ему нужно, быстро снял нижнюю крышку
приемничка и прикрутил к выводным лепесткам громкоговорителя два тонких
провода. Теперь надо было найти, куда их подсоединить. С трудом
преодолевая слабость, Тимофей подобрался к радиостанции. Вот
распределительный щиток, сюда подходят кабели от всех секторов диска.
Верхний ряд от сектора метеоприборов, потом от аппаратов Набатникова... А
вот самый нижний ряд, где написано "Сектор ј 4".

Под крышкой, которую пришлось отвинчивать, были расположены
нумерованные контакты, к ним подходили провода от разных камер. Бабкин
нашел контакты от Яшкиной, двенадцатой камеры, но разве догадаешься, куда
присоединить громкоговоритель? Где тут можно услышать Яшкино сердце?

Именно эти два контакта из многих других необходимы были Тимофею,
потому что показания температуры, кровяного давления, пульса, анализ
газообмена передаются для записи на ленту, а сердце, как думал Тимофей,
обязательно выслушивается через репродуктор.

Поочередно присоединяя проводнички к контактным парам, Бабкин наконец
услышал в своем маленьком репродукторе Яшкино сердцебиение. Даже ничего не
понимая в медицине, можно было догадаться, что Яшка чувствует себя
превосходно, - ровные, ритмичные толчки.

Как же поступить дальше? Мутилось сознание, а оно, как никогда, сейчас
должно быть ясным... "Значит, так, - напрягая всю свою волю, размышлял
Тимофей. - Надо проверить приемником, когда, после какой передачи
включится Яшкино сердце". Пока слышны незнакомые сигналы. Звонкое
бульканье, журчит ручеек... А это, конечно, сердце... Тук, тук, тук...
Яшка жив-здоров. Скорее бы подключить репродуктор!

Не успел Тимофей сказать несколько слов, как диск снова вырвался в
пустоту.

Тимофей что-то кричал, почти не слыша себя. Да не все ли равно, лишь бы
поняли, что здесь человек. Он повторил это еще раз и еще, отсоединил концы
и включил приемник. Сердце перестало стучать. Слышится веселый, заливистый
лай Тимошки.

Но почему же диск не замедляет ход? Почему летит все быстрее и быстрее?

Непонятно. Сигналы должны быть приняты обязательно.

Послышался треск, будто за спиной кто-то рвал полотно. Бабкин обернулся.

Кварцевые трубки на щитке, связанные с уловителями Набатникова,
загорелись фиолетовым светом. Ярко вспыхнули толстостенные колбочки с
жидкостями. А в одной из них, у самого потолка, задрожал многоцветно
переливающийся огонек.

Бабкин растерялся. Сейчас все взорвется. Нет. Пустая тревога - видно,
так и должно быть. Надо записать наблюдения: время, продолжительность
свечения, характер реакции.