стрельбу раньше, чем утихнет ветер, неведомая смерть могла настигнуть в
любой момент.
когда Семя Хоц-Дзанга лопнуло завершающим аккордом Танца Садовника,
обернувшись огромным провалом, поглотившим все в радиусе трех обводов:
трупы смегов, тела псов и самую землю на двести локтей в глубину.
избежать гибели от разрыва Семени Хоц-Дзанга.
жуками-бронзовками, которых рука садовника стряхнула с куста шиповника,
падают ничком посреди рвов и борозд, чтобы не стать жертвами стрел или
убийственных обломков оружия, взмывших вверх и теперь сыплющихся куда ни
попадя с небес. Вообще, смерть в тот день в долине Хоц-Дзанга, как
правило, предпочитала являться с небес - в образе Поющих Стрел, "покровов
Говорящих" и "градобоя".
проникающего в спину клинка обожгла его от темени до пят, Эгин очень и
очень удивился. Таким - беспомощным и удивленным - он погрузился в
бархатную беспросветную тишину, которая хранит каждого, кто преисполнился
болью свыше отпущенного смертным предела.
длинной кровавой полосе, вскрывшей спину рах-саванна Опоры Вещей, и более
она не успела ничего.
утихающему ветру, отыскала Тару по изумрудным отблескам "покровов
Говорящих" на ее волосах.
присыпало обломками станка "молнии Аюта" у самого края котловины,
образовавшейся после разрыва Семени Хоц-Дзанга. На небесах медленно таяли
руки несравненного Шета оке Лагина, а отделавшийся ушибами и ссадинами
Иланаф старательно стаскивал с ног Дотанагелы тяжеленный деревянный брус с
обрывком медной оковки. Оковка зацепилась за перевязь Дотанагелы, кожа
лопнула, и ножны стонущего пар-арценца сползли по его бедру на землю.
Иланаф задумчиво посмотрел на рукоять меча Дотанагелы, потом - на самого
Дотанагелу, который, судя по всему, сейчас почти ничего не соображал,
потом - на проступающие сквозь пыльную пелену силуэты офицеров Свода
Равновесия, которые огибали свежий провал с востока во главе с
пар-арценцем Опоры Единства, а с запада - во главе с Лагхой Коала-рой.
Потом Иланаф оглянулся. Никого и ничего, кроме Самеллана, Лиг и Знахаря,
подымавшихся в полный рост прямо против стрел морской пехоты.
пробормотал Иланаф и тремя жуткими мясницкими ударами вскрыл пар-арценца
так, что стало видно его дымящееся сердце. Последний, четвертый, удар
Иланаф направил прямо в него.
расставив руки, пошел вдоль края котловины навстречу западному отряду,
навстречу Лагхе Коаларе, который еще не догадывался, что совсем скоро ему
тоже предстоит превратиться в заклятого врага князя и истины.
будто бы собравшись в шарики. Эти шарики перекатываются по шершавым
стенкам сосудов, натыкаются на препятствия и застревают где-то под кожей,
на шее, под локтями и коленями, а в особенности же где-то на спине. И
причиняют боль.
позвоночник, шея, немедленно перестаньте причинять мне боль!" - приказал
Эгин своему телу. Так учил его наставник, уверявший, что органы тела
нетрудно держать в таком же повиновении, в каком добрый сюзерен держит
своих честных, но капризных вассалов. Он повторил эту фразу не менее
дюжины раз, и боль ощутимо уменьшилась.
Кем? Чем? Эгин пока не знал. Он чувствовал лишь, что кто-то или что-то
требует, чтобы он открыл глаза. Не вышло - режущая боль ударила в виски.
Эгин пробовал разлепить губы, чтобы сказать что-то наподобие: "Не надо,
подождите!", но вместо этого издал лишь жалкое мычание.
знакомое и угрюмое.
пустыни. Стадо коров, волочащих вымя, беспрестанно мычащих и по-прежнему
угрожающих ему, приближающихся с неумолимостью седины.
Конечно, пастух освободит его, развяжет лыковые веревки, поможет подняться
и расправить одеревеневшие, онемевшие, налитые черной кровью члены. Или,
по крайней мере, отгонит от него своих тварей с паучьими ногами и
изъязвленными шкурами. Они не прикоснутся к нему, не причинят зла, нужно
лишь только попросить. Но куда подевался пастух? Эгин напрягся и
пристально уставился вдаль - туда, где маячила фигура его спасителя.
Теперь он видел его снова. Вот пастух уже приветственно машет ему рукой и
кричит что-то. Эгин силится разобрать слова, пастух, к счастью, отлично
говорит по-варански, правда, с каким-то нездешним, странным акцентом...
пастушьей шапки с бубенцами, ни резного посоха, украшенного низкой семян
чертополоха, при нем не было...
союзник и злейший враг. К мужчинам слово "красивый" относится лишь
косвенно. Что-то вроде "красив делами". В Варане не принято говорить
"красивый" применительно к мужчинам. Не принято - и все. А потому, когда
Дотанагела в сердце Хоц-Дзанга распространялся о красоте нынешнего гнорра
Свода Равновесия, Эгин подумал, что, верно, пар-арценц шутит или желает
намекнуть, что гнорр не чужд радостям Обращений. Таким, например, как
Обращение Мужей. Иначе с чего бы... Впрочем, тогда Эгину было совсем не до
фантазий на тему муже-ложских наклонностей гнорра.
Коалара склонился над ним, и на его лице играла ничего не выражающая,
разве только немного жестокая улыбка. Улыбка красавицы, которая знает, что
неотразима. Улыбка варанца, который знает, что выше него лишь князь, да и
князь не может и шага ступить без его ведома. Улыбка гнорра.
поклясться в этом, - никогда раньше не имел счастья (или несчастья - как
посмотреть) встречаться с ним. Такие лица не забываются даже
простолюдинами, не говоря уже об офицерах Свода.
уж, конечно, платьем и украшениями Лагха был образчиком того, что в Варане
не имело имени. Образчиком мужской красоты в ее чистом и незамутненном
виде. Иссиня-черные, очень густые волосы лежали на его плечах тяжелыми
локонами. Лицо имело правильный овал, губы были в меру полны и в меру
правильны. Нос, имевший едва заметную горбинку, которая ничуть не портила,
но придавала лицу мужественную пикантность, был массивным, строгим и
запоминающимся. Брови, густые и месяцеобразные, обрамляли сверху глаза,
которые были серы, словно остывший пепел, словно воды горного озера
поздней осенью.
поспешил отогнать от себя эту мысль как неуместную. С каких это пор в Свод
стали брать выходцев из земель, искони объятых скверной и не знающих
разницы между добром и злом, между магическим и чистым, между праведным и
подлым?
их общие коллеги из Свода Равновесия.
безнадежная, с какими оставляют на поле брани стервятникам, и не такая
пустяковая, с какими сразу же казнят за государственную измену безо
всякого лечения и разбирательства, - с этими словами Лагха одним движением
распахнул рубаху на груди Эгина. С треском полетели пуговицы.
серьги Овель, они же клешни Убийцы отраженных.
Эгина, казалось, готово вырваться из груди от волнения. Знает ли гнорр о
том, что за вещица на шее у беззащитного, обескровленного рах-саванна?
кажется, это был запах амиды. За два наперстка амиды в Урталаргисе платили
меру серебра. Впрочем, гнорр Свода Равновесия мог себе позволить и не
такое.
короткий кинжал и перерезал шелковый шнур, все это время служивший чем-то
вроде посредника между телом Эгина и телом Овель, которое, хотя и едва
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Чернецов Андрей