всегда найдутся! - а на какие деньги? Даром никто не пойдет воевать, тем более
- с крокодильерами.
Песюки! Вот так Хайме, ума палата. Прав, старый хрыч, прав! Как он говорил?
Деньги для того крадут, чтоб потратить с удовольствием и толком. Жди, найдется
след. Вот и нашелся! С толком потрачены денежки, и следов хватает, начиная с
Трясунчика!
Ричард Саймон, "железный Кулак", отстрельщик с небес. Оборотень! Чего же он
хочет? Понятно, запугать - но с какой целью?
подумал он, придвинул лист с донесением и прочитал: "...Прыщ... служит верно.
устроить засаду... проследить..."
колокольни, но у донов пути извилистей, чем у бугров. Потому они и доны!
Скажем, следить... К чему следить? Если Ричард Саймон - тот же поп из Пустоши,
так и следить незачем. Здесь он не в пустошах пасется, вокруг него - людишки,
ублюдки, стукачи. Сами явятся и доложат, собственно, уже явились. Этот его
связной из монтальванов-ских "шестерок", что бегает к Прыщу... Этот заговорит,
если взяться за дело умеючи. А отчего ж не взяться? На звездах - свои умельцы,
у нас - свои. К примеру, тот же Карло Клык.
листья под ногами врагов, ты - иссякший ручей, камень, растертый в прах. Стань
жалким червем, поникшей травой, раздавленным насекомым; не показывай своей
силы, ибо враг, разгадавший ее, уже наполовину выиграл сражение.
руки, связанные крест-накрест, бессильно повисли, босые ноги дрожали на каждом
шагу, кожу на шее и лице избороздили морщины. Вдобавок она была подкрашена
ореховым соком, и это обстоятельство, вкупе со всем остальным, делало Саймона
старше лет на тридцать. Если б Чочинга увидел его, то был бы доволен учеником:
сейчас Дик Две Руки походил не то что на смятый лист, а на щепотку
кладбищенского перегноя, которой предстояло в самом скором времени вернуться
туда, откуда ее извлекли.
ней, безусловно, самым жалким. Звали его Митьком по прозвищу Корявый, и, как
утверждалось в сопроводительных бумагах, он был изловлен в
Санта-Севас-та-ду-Форталезе у самодельного печатного станка и доставлен в Рио.
Считалось неважным, что именно печатал Митек, стихи, прокламации или картинки с
голыми девками; печать являлась прерогативой власти, и раз Митька поймали за
таким занятием, он был политически неблагонадежен. Но политических криминален в
ФРБ не признавали, используя иное определение, настолько древнее, что никто не
помнил, откуда оно взялось и какими событиями вызвано к жизни. Никто, кроме
Ричарда Саймона. Он единственный, осведомленный о прошлом, мог рассмотреть
понятие "враг народа" в исторической ретроспективе и даже назвать страну и
причины, в силу коих этот термин вытеснил другой - "враг царя и отечества".
Справа - обрывистый склон, море и город - черепичные кровли, полоски зелени на
бульварах, мачты, машины, фабричные трубы. Слева тоже склон, серо-синеватый
камень, не успевший растрескаться под действием солнца, ветров и дождей, а над
ним - стены, бойницы и башни.
нарушение порядка или неправильный образ мыслей - в ФРБ били кнутом и ссылали в
кибуц, тем дальше, чем серьезнее вина. За вины средние - разбой и грабеж,
неуплату налогов, особенно "черного", и за убийство - полагалось висеть над
ямой, а как альтернативный вариант существовали Разлом и рудники. Разумеется,
для "шестерок", так как в бандеро разбой, убийство и грабеж были не преступными
деяниями, а прямым служебным долгом. Самым тяжким считалось нарушение монополии
кланов: контрабанда на морских и речных путях, торговля топливом или спиртным,
денежные ссуды под проценты, несанкционированные зрелища и запретные ремесла, к
которым относились печатное и оружейное, а также занятия радиотехникой и
горными изысканиями. Все это было достаточным поводом, чтоб сделаться врагом
народа, и за такие вины каждый клан карал преступников на месте, в соответствии
со своим обычаем: их пускали плыть по бурным водам, бросали в термитники и
муравейники либо скармливали пираньям и кайманам. Если же преступнику везло и
он попадался в лапы закона - то есть смоленским, - его препровождали в Рио, в
центральную тюрьму, где он сидел до праздничных торжеств и обязательной
публичной казни. Тюрьмой являлся Форт - подвалы над Старым Архивом, уходившие в
землю на три этажа.
передавали заключенных стражам в зеленой униформе "штыков", Саймон разглядывал
башни. Интересующая его располагалась с юго-восточной стороны, где, как он
помнил, утес обрывался к морю; с площадки он мог увидеть только ее вершину,
зубцы парапета и торчавшие над ними антенны. Та, что имела форму параболоида,
казалась отсюда огромным решетчатым прожектором, нацеленным в зенит.
наклонный проход под аркой, уходивший под землю и перекрытый решетками. Проход
тянулся метров на двадцать пять. В конце его были лестница, дверь со смотровой
щелью и надзиратели, мужчины в возрасте, явно негодные к строевой: один -
одышливый и толстый, другой - на деревянной ноге, третий - одноглазый,
остальные - тоже не без потерь. Толстяк - видимо, из местных бугров -
пересчитал пополнение, шевеля губами и заглядывая в бумаги, потом распорядился:
Этого - вниз! Спустив к Хайлу в помойку. - Надзиратель оглядел Саймона,
неодобрительно покачивая головой. - Присылают всякую гниль. На месте, уроды,
кончить не могли. Какой с него прок? Какое развлечение? Над ямой часа не
провисит, загнется. Или в камере сдохнет. К Хайлу его! Сунуть напротив! А
остальных - сюда!
широкий, скудно освещенный проход с темными нишами по обе стороны. В нишах
что-то шевелилось и сопело. Один из стражей двинулся вперед, тыкая в ниши
дубинкой, двое стали заталкивать в дверь узников.
бурю корабль. Одноглазый надзиратель шагал следом, не скупясь на ругань и
пинки. Бил он исключительно под копчик, и после каждого удара Саймон корчился,
стонал и приседал, будто с трудом удерживаясь на ногах.
как наверху. Второй пролет, площадка, дверь. Здесь лампа не горела, а смотровой
"глазок" был серым от пыли. С наклонного потолка свисала рваная паутина, стены
были не сложены из каменных глыб, а вырублены в скале или выжжены лазером -
Саймону показалось, что он разглядел натеки оплавленного камня. Но это могло
быть игрой воображения. Он видел в полутьме гораздо лучше, чем его тюремщик или
любой нормальный человек, но черные пятна на темных стенах были едва различимы.
Возможно, это проступившая сырость либо копоть от факелов и фонарей.
шагнул к ступенькам, однако тут же раздался окрик одноглазого:
уткнувшись в стену, ощупал ее кончиками пальцев. Неровная, в буграх и впадинах,
но гладкая... Значит, все-таки лазер, решил он. Скорее всего эти подземные
тоннели и камеры выбиты взрывами, а после их обработали излучателем. На
"Полтаве" и на других боевых кораблях имелись разрядники. Саймон даже припомнил
их мощность - восемьсот киловатт в миллисекундном импульсе.
лампой, а керосиновым фонарем, который висел у низкого сводчатого потолка. В
нос Саймону ударило зловоние. Пахло здесь гораздо хуже, чем на помойке - мочой,
фекалиями, потом и могильной сыростью заброшенного склепа. Коридор был гораздо
уже, чем наверху, но с такими же глубокими зарешеченными нишами. Одноглазый
снова заскрипел ключом, дернул решетку на себя и толкнул Саймона в камеру.
- меньше жрешь, меньше гадишь. Зато компания имеется, так что можешь или спать,
или болтать. С ним, с Хайлом, - надзиратель вытащил нож и ткнул лезвием в нишу,
что темнела в противоположной стене. - Руки давай!
задвинулась, лязгнул ключ в замке, потом одноглазый прошаркал по коридору,
хлопнула дверь на лестницу, и стало тихо.
ширину. Прутья решетки были толщиной в два пальца, проржавевшие, но еще
прочные; из дальнего угла воняло, каменный пол холодил ступни, под низким
потолком не удавалось выпрямиться в полный рост. Зато - безлюдье, тишина,
покой.
принялся тереть запястья, попутно размышляя, чем занимается в эту минуту Митек
Корявый. Настоящий Митек, пропавший где-то по дороге из Севасты в Рио , вместе
со своей охраной... Подмену совершил Пачанга, и надо думать, что сидит теперь
Митек в каком-нибудь тайнике в лесу или в горах, намного более уютном, чем
Корнев Павел
Круз Андрей
Акунин Борис
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий