мешался, затем отошел в сторону, сорвал пук травы и стал тщательно оттирать
ствол от сала. Открыл берендейку, осмотрел содержимое, нашел чистую льняную
тряпицу, удовлетворенно кивнул:
принялся начищать ствол изнутри.
за уверенными действиями Нислава, поинтересовался воевода.
бегать. Вот я его в службу и пристроил. А бабе за радение о деле хозяйском
недоимки списал...
отверстие, неудовлетворенно вздохнул:
вбухали. Раз пять пальнуть понадобится, пока выгорит.
удержался Павел Тимофеевич. - А ну, перекрестись!
детстве самопалами не баловался? А здесь тоже самое, только размером побольше.
потом откупорил деревянную же пробку:
запальный канал, остальное опрокинул в ствол. Нашарил в сумке пыж, старательно
вколотил его шомполом, потом из другого цилиндра высыпал полтора десятка
круглых крупных дробин, прижал их сверху еще одним пыжом.
запаливая фитиль: - Куда стрелять будем?
смерд вскинул было пищаль в руках, но пудовый ствол сразу клюнул вниз. Тогда
Нислав подступил к бердышу, уложил пищаль в выемку между вием и стволом,
прижался щекой - и вдруг выругался:
странное движение пальцем, опять выругался, прицелился в третий раз и ткнул
фитилем в запальный канал. Оглушительно грохнул выстрел - из травы, растущей на
склоне за столбом, взметнулись земляные фонтанчики.
землю.
воевода, - на твоей земле такие мужики растут. Может, он еще и бердышом
работать сподручней?
поражаясь тяжести и неуклюжести оружия.
осматривая и одновременно шепотом прошептал:
добавил, возвращая топор: - Нет, в порядке. Показалось.
обухом и приклепанной к древку сицей, правой за древко чуть пониже и... И понял
все! В руках оказался не топор-переросток, а великолепно балансированный боевой
шест: один конец этого шеста оканчивался остро отточенным стальным
наконечником, годным не только на то, чтобы втыкаться в землю, но и пробивать
вражеские доспехи; длинное, почти в семьдесят сантиметров, лезвие топора в
форме полумесяца тоже оканчивалось острием, позволяя колоть, резать, рубить,
парировать удары, а при наличии свободного пространства - и развалить
противника пополам со всего размаха. Короче, Шаолинь отдыхает!
знаменитых мушкетеров. Сюда бы их, с их тонкими шпажечками: разогнал бы всех
четверых за милую душу! И, видно, что-то изменилось в его лице, поскольку
воевода отступил и вернул саблю в ножны:
дальше поедешь или допрос Харитона Волошина желаешь лично провести?
перевел взгляд на стоящего с бердышом в руках смерда, удивленно покачал головой
и отправился назад в крепость.
себя широкоплечего монаха с висящим на груди тяжелым медным крестом. Воевода
Кошкин в красивом шитом камзоле темно-коричневого бархата, словно на праздник и
чувствовал себя неуютно, отодвинув стул дальше к стене, подальше от падающего
из окна солнечного света. За столом сидели только Зализа со старыми допросными
листами, да подьячий, готовый марать чернилами все новые и новые казенные
листы.
пытки, смотрел на своих палачей твердо, храбро дожидаясь своей участи.
честного ответа, поинтересовался Зализа. - Вину свою признаешь?
Никакого греха за собой не знаю.
запястье. - Узнаем.
Беззащитное обнаженное тело повисло, готовое принять на себя удары кнута.
тебе свидание с одним из чародеев. Капитон, тащи.
длинных волосах которого запуталась прелая солома и поставил его перед собой.
допросные листы, - что боярин Волошин сговорил вас колдовством заманить на Неву
иноземных воинов, дабы скинуть государя Ивана Васильевича с царского стола, и
голодом его со свету изжить?
некое препятствие полонянин.
чародеями? - указал на висящего на дыбе Харитона Зализа.
готовностью мелко закивал:
сзади, ловко захлестнул петлей его руки и потянул свободный конец веревки.
ему все меньше и меньше места для беспорядочных рывков. - Я же сказал... Я
сказал все, что вы хотели! Отпустите меня... Отпустите!!!
пространства, и потом дружелюбно хлопнул мозолистой ладонью по копчику.
выступили крупные капли пота. - Ру-уки-и!
Правду ли ты говорил о задуманной Волошиным крамоле, или это был бесчестный
навет?
кнут?
чародея. Тот коротко вскрикнул на истошной ноте, и обмяк.
освежим.
лицо. Тот дернулся, приподнял голову, обвел всех мутным взглядом и внезапно
отчаянно задергался на веревке, брыкаясь ногами:
чародея и после долгих усилий привел его в чувство - но стоило кнуту взвиться в
воздух, как иноземец немедленно снова обмяк. Следствие необратимо превращалось
в глумление над правосудием:
донос на него правдив - а доносчик не поддается допросу с пристрастием, лишаясь
разума от одного вида капитоновского кнута.
Как поступим, Семен Прокофьевич? Второй доносчик насмерть угорел, его честность
тоже не проверить. А допросные листы что? Бумага. Правду свою человечек делом
должен подтвердить, на дыбе от нее не отказаться. Сейчас я боярину Харитону
больше верю, он в прошлый раз противу своей честности за весь вечер на дыбе
слова не сказал. Такую силу только истинная правда дать может.