Чтение 53–й страницы книги ~Замок горного короля~

приходит к женщине, и...

Она рассмеялась и приложила палец к его губам, заставив его
замолчать.

- Я знаю, как это делается. Но бог не похож на человека. Ему не надо
приходить. Он может просто повелеть, и все исполнится. Мирейн
нахмурился.

- Это ужасно. Заставить тебя рожать меня в боли и страдании, без
всякого удовольствия.

- О, - выдохнула она с радостью и восторгом. - О нет! Удовольствие
было. Больше чем удовольствие. Экстаз. Он был везде, вокруг меня; а я
была его любовью, его невестой, его избранницей. Я с первого момента
знала, что ты появился во мне, и радость была так велика, что я
зарыдала. О нет, Мирейн. Могла ли я желать жалких плотских удовольствий,
когда познала бога?

- Но я не знаю его, - хмуро сказал он, сопротивляясь ее радости.

Мать взяла его на руки, хоть он и был уже большим парнем, семи лет от
роду, и делал первые успехи в военных занятиях.

- Ты знаешь его. Только сегодня утром я видела его в тебе и тебя в
нем, когда ты скакал на своем пони вдоль реки.

- Это был не бог. Это было... было... - Он не мог найти слов. - Я
просто был счастлив, и все.

- Это был твой отец. Свет, радость и яркое, сильное присутствие.
Разве ты не чувствовал, что весь мир любит тебя и ты отвечаешь ему тем
же? Что с тобой есть кто-то, разделяющий твою радость, поднимающий тебя,
когда ты спотыкаешься?

- Лучше бы у меня был кто-то, кого можно увидеть. - У тебя есть я.
Есть князь Орсан, и Хал, и... - Они мне не нужны. Мне нужен отец. Она
рассмеялась. Она была наполнена смехом, эта жрица Хан-Гилена. Некоторые
были недовольны ею, они считали, что невеста самого бога должна быть
печальной и суровой; Санелин была созданием света. И он еще ребенком, к
своему смятению, обнаружил, что не может оставаться хмурым рядом с ней.
Смех уже начинал клокотать в нем. Как глупо требовать отца, когда он у
него уже есть, лучше, чем у кого-либо другого. Отец, который всегда в
нем и с ним. А когда ему действительно нужно было кого-то видеть, то у
него был ни больше ни меньше как сам владыка Хан-Гилена, высокий мужчина
с суровым лицом, веселыми глазами и волосами цвета солнечного огня.

Санелин умерла, от князя Хан-Гилена его отделяло много лиг. Но бог,
когда Мирейн искал его, всегда был там, в глубине его собственной души:
близость слишком сокровенная, чтобы иметь имя или лицо. И утешения в
словах он тоже не давал. Все было гораздо глубже. Но еще глубже
пробрался страх. - Отец, завтра я могу умереть. Я наверняка умру. Враг,
с которым мне предстоит биться, слишком силен для меня.

Стоит ли бояться смерти? Ведь она - только переход, а после нее
наступает несказанная радость.

- Но умереть сейчас, когда мое предназначение все еще не выполнено,
знать, что своей смертью я оставляю королевство во власти слуг твоего
Врага, - можно ли это вынести?

А, так, значит, не смерти он боялся. Он боялся, что не сможет жить и
сдерживать богиню. В нем жило ощущение собственной ценности. - И кто
породил его во мне? Чтобы сделать его сильным, а не высокомерным. - Но
тогда все это не имеет значения. Если Моранден убьет меня, трон будет в
безопасности. Его мать не будет управлять сыном с помощью своих магов и
жрецов, заставляя весь Янон поклоняться богине.

А ведь может быть и по-другому. Возможно, Моранден, получив трон,
сможет противостоять своей матери, а возможно, он окажется слишком слаб
перед ней. Возможно также, и наиболее вероятно, что произойдет именно
то, что предвидит Мирейн.

- "Возможно" - тревожное слово, когда его произносит бог. Для своих
целей бог может захотеть думать как человек. Он может пожелать оказать
помощь там, где она необходима, если ее ищут на верных путях. - Отец! Ты
будешь со мной? Бог всегда со своим сыном.

- Ты утешаешь меня, - произнес Мирейн с оттенком иронии. Но не до
конца.

- Конечно, нет. Я знаю, что эта битва значит для тебя. Еще один удар,
направленный против твоей сестры. - Мирейн откинул назад свою густую
гриву, вздрогнув от приступа страстного гнева. - Но почему? Почему? Ты
бог. Она богиня. Ведите свою борьбу в своем мире. Дайте нам жить!

Ему показалось, что образ бога улыбнулся, и улыбка эта была полна
грусти. Мысль его ясно облеклась в слова, произнесенные глубоким и
мягким голосом, похожим и в то же время не похожим на его собственный:
"Еще раз говорю тебе, еще раз прошу тебя запомнить: когда мы создавали
твой мир, мы принесли клятву о перемирии. Война между нами разрушит все,
что мы создали вместе. Чтобы не ставить все это под угрозу, Мы
поклялись, что все наши битвы будем вести с помощью тех, кого мы
сотворили". Губы Мирейна искривились.

- Отец, да ты жесток! Скажи об этом прямо. Скажи, что ты играешь с
нами, как кошка играет со своей жертвой. "Нет. Это не так".

- Если это не так, то как насчет твоей соперницы? Она мечтает об
уничтожении. Почему бы ей нс нарушить клятву и не завоевать все?

"Уничтожение нужно ей не больше, чем мне. Она разрушила бы то, что
радует меня, и накрыла бы мир покрывалом ночи, которую она сотворила, и
правила бы им единовластной королевой и единовластной богиней". - А ты?

"Я установил бы равновесие. Разделил бы свет и тьму и указал каждому
из них надлежащее место".

- И был бы единовластным королем и единовластным богом. "Это сказал
ты, а не я".

- Да, - горько произнес Мирейн. - Всегда я говорю это. Я люблю тебя и
не могу сдержаться. Но, отец, я смертен и молод, и у меня нет твоей
мудрости, чтобы всегда видеть то, что я должен.

"Победи в своей битве. Остальное придет, когда настанет время".

- Победи в своей битве, - повторил Мирейн. - Победи. - Он бросился
ничком на постель. - О боги, мне страшно!

Лампа замигала; легкий холодный ветерок пронесся по шатру и улетел.
Вадин обнаружил, что он стоит, склонившись над Мирейном, и не может
унять дрожь. Ему трудно было объяснить, что же потрясло его так сильно:
то ли ужас от того, что бог полыхал и горел в нем, то ли страх от того,
что король, съежившись, дрожит на походной постели. Бог без лица и без
живого голоса и король, похожий на испуганного мальчишку. Парадоксы.
Вадин был простым человеком, воином, выросшим в горах. Он не был создан
для этого.

Он прошел через смерть в свет жизни. Он был отмечен силой Мирейна,
которая пришла от бога.

Вадин опустился на колено. Мирейн перестал дрожать и свернулся в
клубок, став таким маленьким, что почти вызывал жалость. Вадин легонько
коснулся его плеча.

- Убирайся, - произнес тот спокойно и холодно. Вадин не двинулся с
места. Мгновение растянулось, измеряемое медленным дыханием. Мирейн
сжался еще больше.

Внезапно он распрямился как пружина, вскочил на ноги и опрокинул
Вадина на спину. - Убирайся, дьявол тебя побери. Убирайся! Вадин глубоко
вздохнул, восстанавливая дыхание и прогоняя боль.

- Почему? - ровным голосом спросил он. Мирейн поднял его на ноги.
Король не имел права быть таким сильным и таким опасным, как вспугнутый
леопард, но Вадин не испытывал страха даже тогда, когда маленькие
сильные руки встряхнули его, словно пучок соломы. Он весь подобрался и
сжал зубы, ожидая, когда пройдет буря.

Мирейн разжал руки. Вадин пошатнулся и выпрямился.

- Почему я должен убираться? - спросил он опять. - Потому что я
увидел, как ты один раз стал человеком?

- У меня что, нет права на одиночество? Вадин глубоко вздохнул. Ребра
его болели от падения и от жестокой хватки Мирейна. Он посмотрел в
пылающее яростью лицо своего короля. - Ты и в самом деле хочешь остаться
один?

- Я... - такое случалось не часто, чтобы Мирейн не мог найти слов. -
Ты проник в мои мысли. - Разве?

А чья вина, что он смог это сделать? Мирейн услышал все: и сказанное,
и не сказанное. - Ты не имел никакого права, - произнес он. - Даже права
друга?

Повисла звенящая тишина. Вадин сказал это не думая, направляемый
угасающим блеском бога. Сначала Мирейн услышал только рев своего гнева.
Когда гнев поутих, глаза его расширились; Вадин почувствовал, что с ним
происходит то же самое. Сердце его забухало как молот. Кулаки сжались до
боли. Мирейн осторожно и мягко проговорил: - Скажи это еще раз, Вадин.
Скажи это сам, пусть мой отец не ведет тебя.

В горле у Вадина пересохло. Ему захотелось проклясть бога и все его
безумие. Он сказал:

- Друг. Друг, разрази меня гром, и если ты хотя бы наполовину маг,
которым себя называешь, то ты должен знать, что я давным-давно проиграл
свое пари. А разве у друга нет права быть там, где он нужен? Особенно, -
добавил он мрачно, - если бог понудил его сделать это. - Мне никто не
нужен.

Высокомерные и глупые слова, да к тому же совершеннейшая ложь. Вадин
не удостоил их вниманием.

- Друг, - сказал он и добавил немного смущенно: - Брат. Я не стал
думать о тебе хуже оттого, что ты испытал страх. Только дураки, младенцы
и, может быть, боги не знают страха.

- Боги... боги могут испытывать страх. - Мирейн опять потерял
самообладание, в нем взыграла гордость, ставшая его оружием. - Ты
думаешь, что способен мне чем-нибудь помочь? Ты, который даже не умеет
написать буквы своего имени?