Наказание хотя и строгое, но вполне понятное. Однако Мартин вовсе не
желал, чтобы Альберт задал ему трепку. Он ждал от него чего-то другого,
хотя и не мог выразить это словами, не мог даже в мыслях ясно представить
себе, чего он хочет. Были слова, значение которых Мартин толком не
понимал, но они вызывали у него вполне определенные мысли и представления.
Думая о _безнравственном_, Мартин всегда представлял себе огромный зал и в
нем целую толпу знакомых ему женщин. Тут были все - и _порядочные_ и
_безнравственные_. Они словно выстроились в две шеренги. Первой в ряду
_безнравственных_ стояла мать Генриха, а _порядочных_ возглавляла фрау
Борусяк; она была для него воплощением нравственности. За ней шла фрау
Поске, потом фрау Ниггемайер. А его мама была где-то посредине, у нее в
этом зале не было определенного места. Она металась между матерью Генриха
и фрау Борусяк, словно персонаж из мультипликационного фильма.
на отца. Он решил, что не похож. По-отечески выглядели старый учитель,
столяр и, пожалуй, Глум. Но Альберт... В братья он тоже не годился. Больше
всего ему подходило быть "дядей", но и от обычного "дяди" он чем-то
отличался.
собирались ехать в Битенхан. Мартин подумал о том, что дядя Вилль давно
уже достал удочки, опробовал их одну за другой, накопал червей и теперь,
наверное, чинит сеть на лужайке у самодельных футбольных ворот. Потом он
привяжет сеть проволокой к колышкам, вбитым в землю, и, сияя от
удовольствия, побежит в деревню сколачивать команду из тамошних ребят. Так
что играть можно будет пять на пять, как всегда.
а Больда уселась рядом с Альбертом. Она повернулась и, притянув к себе
Мартина, потрепала по щеке, взъерошила ему волосы. Ее холодные, влажные
пальцы пахли щелоком и мылом. От постоянного мытья полов тонкие руки
Больды набрякли, покраснели, на кончиках пальцев появились белесые ямочки.
волновался. Лучше бы отшлепал его как следует - это ему очень полезно!
поступишь в Брернихскую гимназию. Я сам тоже буду жить там.
не будет ни мальчика, ни тебя: тогда уж бери и меня с собой, я коров умею
доить.
скорости свернул на Гельдерлинштрассе. Мартин думал, что он остановится у
церкви, но они поехали дальше по Новалисштрассе до поворота на
Рингштрассе. Альберт прибавил газ; промелькнули бараки городской окраины,
потянулись сжатые поля. Вдалеке уже виднелась роща. Альберт ехал к старой
крепости.
к воротам старого форта. На полпути Альберт неожиданно свернул в сторону и
стал взбираться вверх по косогору. Кусты скрыли его, но вскоре голова
Альберта снова показалась над стеной низкорослого кустарника. Он вышел на
небольшую, расчищенную полянку, в центре которой высился старый могучий
дуб. Постояв немного у дуба, Альберт сбежал по крутой насыпи прямо к
воротам крепости.
возьми и меня с собой.
появился Альберт. Он быстро подошел к машине.
Больде.
асфальтированной дорожке вниз к воротам крепости. Мартину было не по себе.
Он несколько раз приходил сюда с Генрихом и другими ребятами. Именно
здесь, в кустах, он наткнулся на Гребхаке и Вольтерса, которые делали
что-то бесстыдное. От дома до крепости было с полчаса ходьбы. Ребятам
очень нравилось играть в пересохшем рву, окружавшем форт.
мачты пароходов с разноцветными флажками. Зато с крыши форта открывался
чудесный вид на Рейн. Был виден и мост, разрушенный во время бомбежки. Над
гладью воды дико громоздились искореженные стальные балки.
фигурки игроков. Иногда оттуда долетают крики, смех, возгласы судьи,
восседающего на маленькой вышке. Мартин бывал здесь редко: Альберт боялся
отпускать его одного так далеко.
привел его сюда не без умысла. На дорожке под насыпью было тихо, как в
ущелье. Но у крепостных ворот они сразу услышали смех и крики детей,
игравших на крыше форта.
отремонтировали, залили бетоном. Массивные чугунные ворота были выкрашены
в черный цвет. На широкой крыше разбиты клумбы, цветут розы, журчит
фонтан. По краям крыши две площадки, обнесенные невысокой стеной. Там
высажены молодые липки, а если взобраться на стену, - Рейн виден как на
ладони.
позвал его назад. Больда вдруг сказала Альберту:
котором когда-то три дня продержали его отца.
повернулась и пошла назад по дорожке.
вывеске: "Жорж Балломэн. Парниковые шампиньоны".
написал портрет твоего отца.
навозом, сыростью темного погреба. Наконец заскрипели ворота и появилась
какая-то девушка с перепачканными в земле руками. Она жевала соломинку.
Увидев Альберта, девушка протянула разочарованным тоном:
убил Авеля, а Давид - Голиафа. Мартину не хотелось идти в страшный темный
погреб, но Альберт крепко держал его за руку. В подземных галереях царил
полумрак. В казематах крыша была сделана из толстого полупрозрачного
стекла - с потолка там брезжил серый свет. Кое-где по стенам тускло горели
электрические лампочки, прикрытые картонными абажурами. Они освещали
высокие грядки, как бы срезанные под косым углом. Грядки слоились, как
пирожные; отдельные слои резко отличались друг от друга. В самом низу был
слой земли, перемешанный с навозом, выше - зеленовато-желтый слой навоза,
и потом - снова земля, но уже более темная, почти черная. На некоторых
грядках из земли наверху выглядывали чахлые белые уродцы-шампиньоны.
Шляпки грибов были осыпаны землей. Сами грядки походили на пюпитры, -
какие-то таинственные пульты, из которых сами собой вырастали белые
рычажки; они напоминали кнопки на регистрах органа, но выглядели зловеще и
загадочно.
отца и дядю Альберта. Мартин не совсем ясно представлял себе, кто такие
были эти наци. Он знал только, что Альберт говорит о них одно, а учитель в
школе - другое. В школе самым ужасным грехом считали _безнравственность_,
но ему самому мама Генриха не казалась такой ужасной женщиной. Страшным
было только то слово, которое она произнесла как-то. Альберт говорил, что
ничего нет ужасней _наци_, а в школе их считали _не столь уж страшными_.
По словам учителя, на свете было кое-что пострашней, не столь уж страшны
_наци_, говорил он, как страшны русские.
у стены навстречу им вышел мужчина в сером рабочем халате и в полотняном
картузе. Он курил сигарету, и казалось, что его круглое добродушное лицо
дымится. Серые клубы табачного дыма таяли в полумраке.
- нигде не достанешь.
В крепости когда-то был концлагерь, и мы сидели здесь вместе с его
покойным отцом, а одного нашего общего друга нацисты замучили здесь до
смерти.
надвинув на лоб картуз, он тихо воскликнул:
зияющими черными провалами дверей, и повсюду грядки, грядки - зловещие
пюпитры с уродливыми белыми кнопками наверху. От грядок подымался легкий
пар. Мартину почудилось, что от кнопок и рычажков в землю уходят невидимые
провода. А там, глубоко под землей, таится смерть и ждет, пока кто-нибудь
Панов Вадим
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк